Демон
Даже если я переживу эту зиму, мне осталось недолго. Все чаще я задумываюсь о том, что уходить из мира нужно без долгов. Пусть я уже и слаб, правильно будет доделать всё, что ещё могу, и особенно то, что могу доделать только я. Другой сказал бы, что речь о спасении души. Но я неверующий. Об этом я и хочу рассказать; рассказывать о таких вещах - это ведь тоже долг, и его я пока не отдал.
Думаю, вы удивились. Люди моего поколения редко бывают атеистами и ещё реже признаются в этом чистосердечно. Мы ведь помним, к чему привела гордыня наших отцов. Мы первыми почувствовали Божий гнев собственными лёгкими и лимфоузлами.
За годы Коллапса каждый из моих сверстников повидал настоящее зло и потому мы понимаем, что такое добро. После лет гнили, голода и крыс именно мы огнём и трудом снова сделали этот мир чистым и сытым. Он уже не будет таким богатым, как до вируса, но наши правнуки смогут жить нормальной жизнью. Хоть я уже редко выхожу из хижины, я иногда слышу отсюда, как дети за окном играют в мяч и смеются, и потому знаю, что прожил жизнь не зря.
И всё же я думаю, что Бога нет. Вся наша история лишена духовной причины и глубокого смысла. Вирус был обычной болезнью. Людоеды не попали в ад, а святые не обрели вечную жизнь. Моё сознание исчезнет. Тело, которое уже не будет мною, сожгут, а рано или поздно кто-то в последний раз назовёт моё имя, и от меня не останется совсем ничего. Я действительно так думаю. Иначе мне пришлось бы поверить в Бога Коллапса, Бога-тирана, молчаливого и мстительного истребителя человечества, каравшего невинных и возвышавшего мерзавцев. Такой Создатель не кажется мне правдоподобным: Вселенная слишком велика для него. Нет, смысл жизни как раз и состоит в том, чтобы наполнить реальность значением, которого она изначально лишена. Не знаю, по силам ли это человеку. Во всяком случае, я пытался, а не рассчитывал на то, что за меня это сделает некто невидимый.
Только что я перечитал то, что написал выше. Всё это звучит так самодовольно, так самоуверенно. Я всегда гордился тем, что в мире лжи, где большой, а где мелкой, я человек честный, но ведь настоящая честность не только в том, чтобы говорить правду, но и в том, чтобы не держать правду при себе. Так вот, настоящая правда-то в том, что ни в чём я до конца не уверен. Может, и есть на свете что-то, что не укладывается в привычные нам рамки; что-то, что действительно можно было бы назвать сверхъестественным.
Только раз в жизни, почти шестьдесят лет назад, я встретил что-то подобное, и совсем мельком, и так и не смог понять смысл увиденного. Ни тогда, ни позже. Мне было меньше трёх лет... А впрочем, нет, начать нужно не с этого, а с того, как через три десятилетия я работал на разборе многоэтажных зданий в Старом Городе. Все вещи к тому времени давно расхитили мародёры, но кроме камня и металла, который мы добывали из стен, в некоторых помещениях оставалось и кое-что более ценное: гибкое водонепроницаемое покрытие на полу, крупные осколки стекла, а где-то даже мебель, слишком тяжелая для того, чтобы на неё кто-то позарился во времена Коллапса, и каким-то чудом не поврежденная ни водой, ни огнём. Кровать, на которой я лежу сейчас, некогда стояла на двадцать втором этаже. Я нёс её вниз полдня. Пока я мог работать на разборе, у моей семьи всегда была хорошая мебель.
Так получилось, что однажды община получила благословение разобрать тот самый дом, в котором я давным-давно жил с отцом и матерью, там, в исчезнувшем прошлом. Мы вошли во двор, я увидел дом со старого ракурса, и я узнал его. Я точно его узнал. Это было странно, потому что если бы всего лишь за день до того меня попросили бы описать двор, в котором я гулял до Коллапса, я бы только рассмеялся: двухлетний ребенок живёт в мире цветных пятен и непонятных бликов; конечно же, я не мог ничего запомнить. Но я его узнал.
В тот день я больше не работал. Не мог. Просто ходил вокруг, смотрел и вспоминал: карусель, и песочек с лопаткой, по которой шла трещина, и улицу, по которой ездили автобусы и троллейбусы, и большую красную машину, как-то связанную с пожарами, и чем-то меня поразившую, и то, что у мамы было белое платье в розовый горошек, и на рукаве были такие смешные завязочки, а я держал её за указательный палец с коротким аккуратным ногтем, и было солнце. Солнце в тот день было такое же, как и через полжизни, и так же цвели липы во дворе, хоть сами деревья были уже другие. Воспоминания всплывали как отдельные кадры, светлые, уютные и размытые, до того дня ни с чем в дальнейшей жизни не связанные, и потому хранившиеся в моей голове очень глубоко, лежавшие очень тихо. Я вспомнил, что троллейбусы отличались от автобусов тем, что у них были рога, но так и не вспомнил, что эти рога означали. Они точно не были запряжены буйволами, они были очень похожи на автобусы. Но с рогами. Ну ладно.
Мне повезло. Мама умерла, а в мире не осталось еды, но мы с отцом выжили, он не бросил меня, не продал и не съел. Но, конечно, в Старый Город мы с ним вместе после того уже не возвращались.
И вот через тридцать с лишним лет я снова стоял перед нашим домом. По меркам Старых городов здание было небольшим, всего пять этажей. В какой-то момент я решился войти и пошел вверх по лестнице, в безумии своем понадеявшись найти внутри что-то материальное, что воскресило бы ещё немного памяти о родителях. Конечно, огонь, крысы и стихии сделали помещения неразличимыми и неузнаваемыми, а я даже не помнил, на каком этаже мы жили.
Зато именно там я вспомнил кое-что другое.
На лестничной клетке, совсем незадолго до Вируса, я, маленький мальчик, однажды увидел демона. В этом возрасте я не понимал, на что смотрю, хотя и помню, что отнесся к нему с опаской. Демон был небольшим и чёрным, он шёл куда-то по своим делам и проигнорировал меня. Интересно, где в этот момент были мои родители? Наверное, мы шли на прогулку, мама вышла вслед за мной и разминулась с демоном на долю секунды? Или она совсем его не видела? Но если так, почему позже умерла она, а не я?
А я ведь совсем забыл, что видел демона, и снова вспомнил об этом только через десятилетия, когда стоял на той же лестничной клетке, под таким же солнечным лучом, падавшим в оконный проем, и чувствовал запах лип. Демон двигался так, как будто ему проще было плыть через реальность, а не идти; у него был длинный чёрный хвост. Он был похож на древнего Сфинкса из Египта, но он был живым, прекрасным и опасным.
Могло ли это быть ложным воспоминанием? Наверное, могло. Наверное, никакого демона в двухлетнем возрасте я не видел. Много позже какой-то лубок Конгрегации, на котором святые изгоняют их очищающим огнем, борясь со Скверной, отложился у меня в голове, преломился причудливым образом и всплыл через много лет. Впрочем, нет, такое объяснение меня тоже не удовлетворяет: если не верить собственным воспоминаниям, чему вообще тогда верить?
Не знаю, что об этом думать. Допустим, я видел демона. Допустим, существуют ад и рай, и Бог, и Дьявол, и всё в мире не случайно, и Конгрегация во всём права. Тогда зачем мне был показан этот демон, почему именно тогда и именно так, и именно мне? Зачем было тратить сверхъестественное -- на меня? Я не стал демоноборцем, я не стал и людоедом; я не ходил с факелом по старым городам, но и не отравлял колодцы; большую часть жизни я вообще не помнил об этом чуде.
Я не понимаю, что всё это значит. И это мучительно, как долг, который никак не получается отдать.
Это бета-версия. Мне нужна обратная связь. По задумке и сеттинг, и что-то похожее на сюжет должны быть полностью понятны читателю (в отличие от рассказчика), но, возможно, не сразу, а момент понимания должен вызывать некие эмоции. Работает? Если нет, что мешает?
Думаю, вы удивились. Люди моего поколения редко бывают атеистами и ещё реже признаются в этом чистосердечно. Мы ведь помним, к чему привела гордыня наших отцов. Мы первыми почувствовали Божий гнев собственными лёгкими и лимфоузлами.
За годы Коллапса каждый из моих сверстников повидал настоящее зло и потому мы понимаем, что такое добро. После лет гнили, голода и крыс именно мы огнём и трудом снова сделали этот мир чистым и сытым. Он уже не будет таким богатым, как до вируса, но наши правнуки смогут жить нормальной жизнью. Хоть я уже редко выхожу из хижины, я иногда слышу отсюда, как дети за окном играют в мяч и смеются, и потому знаю, что прожил жизнь не зря.
И всё же я думаю, что Бога нет. Вся наша история лишена духовной причины и глубокого смысла. Вирус был обычной болезнью. Людоеды не попали в ад, а святые не обрели вечную жизнь. Моё сознание исчезнет. Тело, которое уже не будет мною, сожгут, а рано или поздно кто-то в последний раз назовёт моё имя, и от меня не останется совсем ничего. Я действительно так думаю. Иначе мне пришлось бы поверить в Бога Коллапса, Бога-тирана, молчаливого и мстительного истребителя человечества, каравшего невинных и возвышавшего мерзавцев. Такой Создатель не кажется мне правдоподобным: Вселенная слишком велика для него. Нет, смысл жизни как раз и состоит в том, чтобы наполнить реальность значением, которого она изначально лишена. Не знаю, по силам ли это человеку. Во всяком случае, я пытался, а не рассчитывал на то, что за меня это сделает некто невидимый.
Только что я перечитал то, что написал выше. Всё это звучит так самодовольно, так самоуверенно. Я всегда гордился тем, что в мире лжи, где большой, а где мелкой, я человек честный, но ведь настоящая честность не только в том, чтобы говорить правду, но и в том, чтобы не держать правду при себе. Так вот, настоящая правда-то в том, что ни в чём я до конца не уверен. Может, и есть на свете что-то, что не укладывается в привычные нам рамки; что-то, что действительно можно было бы назвать сверхъестественным.
Только раз в жизни, почти шестьдесят лет назад, я встретил что-то подобное, и совсем мельком, и так и не смог понять смысл увиденного. Ни тогда, ни позже. Мне было меньше трёх лет... А впрочем, нет, начать нужно не с этого, а с того, как через три десятилетия я работал на разборе многоэтажных зданий в Старом Городе. Все вещи к тому времени давно расхитили мародёры, но кроме камня и металла, который мы добывали из стен, в некоторых помещениях оставалось и кое-что более ценное: гибкое водонепроницаемое покрытие на полу, крупные осколки стекла, а где-то даже мебель, слишком тяжелая для того, чтобы на неё кто-то позарился во времена Коллапса, и каким-то чудом не поврежденная ни водой, ни огнём. Кровать, на которой я лежу сейчас, некогда стояла на двадцать втором этаже. Я нёс её вниз полдня. Пока я мог работать на разборе, у моей семьи всегда была хорошая мебель.
Так получилось, что однажды община получила благословение разобрать тот самый дом, в котором я давным-давно жил с отцом и матерью, там, в исчезнувшем прошлом. Мы вошли во двор, я увидел дом со старого ракурса, и я узнал его. Я точно его узнал. Это было странно, потому что если бы всего лишь за день до того меня попросили бы описать двор, в котором я гулял до Коллапса, я бы только рассмеялся: двухлетний ребенок живёт в мире цветных пятен и непонятных бликов; конечно же, я не мог ничего запомнить. Но я его узнал.
В тот день я больше не работал. Не мог. Просто ходил вокруг, смотрел и вспоминал: карусель, и песочек с лопаткой, по которой шла трещина, и улицу, по которой ездили автобусы и троллейбусы, и большую красную машину, как-то связанную с пожарами, и чем-то меня поразившую, и то, что у мамы было белое платье в розовый горошек, и на рукаве были такие смешные завязочки, а я держал её за указательный палец с коротким аккуратным ногтем, и было солнце. Солнце в тот день было такое же, как и через полжизни, и так же цвели липы во дворе, хоть сами деревья были уже другие. Воспоминания всплывали как отдельные кадры, светлые, уютные и размытые, до того дня ни с чем в дальнейшей жизни не связанные, и потому хранившиеся в моей голове очень глубоко, лежавшие очень тихо. Я вспомнил, что троллейбусы отличались от автобусов тем, что у них были рога, но так и не вспомнил, что эти рога означали. Они точно не были запряжены буйволами, они были очень похожи на автобусы. Но с рогами. Ну ладно.
Мне повезло. Мама умерла, а в мире не осталось еды, но мы с отцом выжили, он не бросил меня, не продал и не съел. Но, конечно, в Старый Город мы с ним вместе после того уже не возвращались.
И вот через тридцать с лишним лет я снова стоял перед нашим домом. По меркам Старых городов здание было небольшим, всего пять этажей. В какой-то момент я решился войти и пошел вверх по лестнице, в безумии своем понадеявшись найти внутри что-то материальное, что воскресило бы ещё немного памяти о родителях. Конечно, огонь, крысы и стихии сделали помещения неразличимыми и неузнаваемыми, а я даже не помнил, на каком этаже мы жили.
Зато именно там я вспомнил кое-что другое.
На лестничной клетке, совсем незадолго до Вируса, я, маленький мальчик, однажды увидел демона. В этом возрасте я не понимал, на что смотрю, хотя и помню, что отнесся к нему с опаской. Демон был небольшим и чёрным, он шёл куда-то по своим делам и проигнорировал меня. Интересно, где в этот момент были мои родители? Наверное, мы шли на прогулку, мама вышла вслед за мной и разминулась с демоном на долю секунды? Или она совсем его не видела? Но если так, почему позже умерла она, а не я?
А я ведь совсем забыл, что видел демона, и снова вспомнил об этом только через десятилетия, когда стоял на той же лестничной клетке, под таким же солнечным лучом, падавшим в оконный проем, и чувствовал запах лип. Демон двигался так, как будто ему проще было плыть через реальность, а не идти; у него был длинный чёрный хвост. Он был похож на древнего Сфинкса из Египта, но он был живым, прекрасным и опасным.
Могло ли это быть ложным воспоминанием? Наверное, могло. Наверное, никакого демона в двухлетнем возрасте я не видел. Много позже какой-то лубок Конгрегации, на котором святые изгоняют их очищающим огнем, борясь со Скверной, отложился у меня в голове, преломился причудливым образом и всплыл через много лет. Впрочем, нет, такое объяснение меня тоже не удовлетворяет: если не верить собственным воспоминаниям, чему вообще тогда верить?
Не знаю, что об этом думать. Допустим, я видел демона. Допустим, существуют ад и рай, и Бог, и Дьявол, и всё в мире не случайно, и Конгрегация во всём права. Тогда зачем мне был показан этот демон, почему именно тогда и именно так, и именно мне? Зачем было тратить сверхъестественное -- на меня? Я не стал демоноборцем, я не стал и людоедом; я не ходил с факелом по старым городам, но и не отравлял колодцы; большую часть жизни я вообще не помнил об этом чуде.
Я не понимаю, что всё это значит. И это мучительно, как долг, который никак не получается отдать.
Это бета-версия. Мне нужна обратная связь. По задумке и сеттинг, и что-то похожее на сюжет должны быть полностью понятны читателю (в отличие от рассказчика), но, возможно, не сразу, а момент понимания должен вызывать некие эмоции. Работает? Если нет, что мешает?