Ля, братэлло, ля!
А он говорит: "У нас в селе было два языка: сиреневый и украи́нский. Но на украи́нском говорили только, те, кто ударением на букву и́, а те, кто на á, говорили на сиреневом. Они прятали себя под шкапчиком, обязательно старинным, говорили с небом либо через одну рок-группу, либо через другую, и начинали терять кровь. При потере жизненной силы мозг их блёк, вял, млел, тух, жух. А жалко, неплохие были люди. Некоторые даже играли на аккордеоне."
"А ты знаешь разницу между аккордеоном и баяном?"
"Нет. Давай проверим".
"Лень".
"А хочешь чистого сырого мёду с полки? А хочешь из улея? Я боюсь, но ради тебя достану. Пойду, выну садовые перчатки, плотные, синие, надену сетку на влюблённое в жизнь лицо, украду у соседки полóвник, тот, что с росписью, и наберу тебе в белый бидон мёду. Или выйдем вместе на океан, туда, где и звёзды-то не достают, где ни мне , ни тебе не приснится камень, где только вода и человеческое тепло, доверчиво льющееся в неё. Или вот ещё: у меня есть друг, он тебе обязательно понравится. У него мысли зябкие, вот, как я и ты, только мысли, а не люди. Правда, свой человек?"
"Мне кажется, тебе пора".
"А мне всё кажется, что я тебе не договорил чего-то, самого важного или просто указания какие-то не додал, а, может, имя твоё забыл и всё силюсь вспомнить, сколько в нём букв, и каков их порядок. А на слове "порядок" я проседаю, как машина на сдутых колёсах, как грузная баба на топчане, как кошка на подушке. Помни́ меня, можешь? Вот хоть взглядом, хоть рукописью. А коли ни тем, ни другим, так хоть просто подойди ближе. Мне твоего тела не хватает, тени твоей внутри меня нет, света твоего нет и подавно. А я расту под присмотром дворовых пацанов, и у них самые верные правила, но они очень неосторожны, особенно по отншению ко мне, и мне кажется, я скоро сверну себе шею. Ты видела, какая удивительно тонкая у меня шея? Она будто слеплена из добра. А оно ведь всегда в дефиците. Вот и болтается у меня голова непонятно, на чём. Разреши мне сложить её тебе на плечо, на твоё угловатое правое, на твоё беспринципное левое, на руки твои, на колени, разреши остаться на ночь. Ведь и огни нынче не зажигают, а так, жгут. Да и нищие мне не чета, больно много о себе возомнили. Разреши быть с тобою на ты, а после сникнуть."
"Бóязно тебе?"
"Ага".
"И мне".
"Спят усталые игрушки,книжки спят...".
"Только ты пой в ля миноре. Я других тональностей не люблю. Я в них меркну. Локти мои в них больно упираются. А локтями я люблю двигать, если песня энергичная."
"Но ведь это колыбельная".
"Ну, это уже спорный вопрос. Кому как. Вот ты во сколько ложишься? В двадцать два ноль ноль? А я в четыре утра. А до четырёх ещё полтора часа. Поэтому локти мне девать некуда. Так что - ля, братэлло, ля!"
"А ты знаешь разницу между аккордеоном и баяном?"
"Нет. Давай проверим".
"Лень".
"А хочешь чистого сырого мёду с полки? А хочешь из улея? Я боюсь, но ради тебя достану. Пойду, выну садовые перчатки, плотные, синие, надену сетку на влюблённое в жизнь лицо, украду у соседки полóвник, тот, что с росписью, и наберу тебе в белый бидон мёду. Или выйдем вместе на океан, туда, где и звёзды-то не достают, где ни мне , ни тебе не приснится камень, где только вода и человеческое тепло, доверчиво льющееся в неё. Или вот ещё: у меня есть друг, он тебе обязательно понравится. У него мысли зябкие, вот, как я и ты, только мысли, а не люди. Правда, свой человек?"
"Мне кажется, тебе пора".
"А мне всё кажется, что я тебе не договорил чего-то, самого важного или просто указания какие-то не додал, а, может, имя твоё забыл и всё силюсь вспомнить, сколько в нём букв, и каков их порядок. А на слове "порядок" я проседаю, как машина на сдутых колёсах, как грузная баба на топчане, как кошка на подушке. Помни́ меня, можешь? Вот хоть взглядом, хоть рукописью. А коли ни тем, ни другим, так хоть просто подойди ближе. Мне твоего тела не хватает, тени твоей внутри меня нет, света твоего нет и подавно. А я расту под присмотром дворовых пацанов, и у них самые верные правила, но они очень неосторожны, особенно по отншению ко мне, и мне кажется, я скоро сверну себе шею. Ты видела, какая удивительно тонкая у меня шея? Она будто слеплена из добра. А оно ведь всегда в дефиците. Вот и болтается у меня голова непонятно, на чём. Разреши мне сложить её тебе на плечо, на твоё угловатое правое, на твоё беспринципное левое, на руки твои, на колени, разреши остаться на ночь. Ведь и огни нынче не зажигают, а так, жгут. Да и нищие мне не чета, больно много о себе возомнили. Разреши быть с тобою на ты, а после сникнуть."
"Бóязно тебе?"
"Ага".
"И мне".
"Спят усталые игрушки,книжки спят...".
"Только ты пой в ля миноре. Я других тональностей не люблю. Я в них меркну. Локти мои в них больно упираются. А локтями я люблю двигать, если песня энергичная."
"Но ведь это колыбельная".
"Ну, это уже спорный вопрос. Кому как. Вот ты во сколько ложишься? В двадцать два ноль ноль? А я в четыре утра. А до четырёх ещё полтора часа. Поэтому локти мне девать некуда. Так что - ля, братэлло, ля!"