Нулевая степень культуры
Сама форма… становится наиболее очевидной как раз в тщедушном теле убогого сочинения.
В. Беньямин «Происхождение немецкой барочной драмы».
Случай с поэтом Беликовым, написавшим текст про поэта Родионова, помимо сопутствующей ему «тошнотворности» - или скорее благодаря ей - вскрывает момент, который следует отнести к числу вещей, структурирующих новую реальность старой пермской культуры. Вскрывает - именно потому, что, с одной стороны, текст является каноническим для всех инвектив, написанных за время «культурной революции» от лица так называемой пермской интеллигенции, а с другой - абсолютно бессодержательным. Первое здесь выступает как оборотная сторона второго.
В самом деле, сложно усмотреть в нескольких случайных мнениях, высказанных по поводу рядового кадрового назначения и затем соединенных в подобие статьи, какую-либо содержательность. Содержательность предполагает логическую связанность. Здесь же место связанности занимают рожденные на острие аффектов, сопутствующих «культурной революции», ламентации, сетования, открытые оскорбления, которые и приводят в движение внешние друг другу и логически несвязанные куски текста. Скудность содержания, собственно, и позволяет рассматривать данный текст как некий Канон «пермской интеллигенции». На фоне смешанных, вплоть до своей неразличимости, следов от аффектов, отчетливо просвечивают прожилки формы [текста] и структуры [реальности], которые делают этот хаос аффектированных мнений возможным и даже оправданным.
В действительности, «пермской интеллигенции» никакая культура - ни с большой, ни с маленькой буквы - не нужна, а нужна - обычная вульгарная социология, окрашенная в блатные тона («назначен рулить» и прочее). То есть, если раньше был Толстой, как «выразитель интересов мелкопоместного дворянства», то теперь будет Родионов - поэт «ярко выраженного буржуа Гельмана». Причем сама вульгарная социология должна быть не просто теорией, а символическим горизонтом, с которым единственно возможно соизмерять реальность. Отсюда, кстати, риторика непрерывающихся (видимо, даже по ночам) «распилов и откатов», что сопровождают жизнедеятельность новой культурной элиты: их просто не может не быть, мы-то это знаем! Теория здесь стала реальностью - в самом дурном смысле слова. В таких условиях, когда «всем и так все ясно», какой-либо анализ ситуации или ее атрибутов оказывается избыточен, поскольку предельное основание найдено и оно заведомо сильнее любого «дискурсивного нагромождения». Это означает: культура, в представлении «пермской интеллигенции» является a priori недескурсивной.
Излишнее украшательство - подвергать стихи Андрея Родионова сколько-нибудь внятной литературной критике, ведь главное уже случилось - «поэт назначен». И неважно куда: начальником пресс-службы музея PERMM или его, музея, ночным сторожем. Культура, с точки зрения «пермской интеллигенции», является лишь внешним напылением, обеспечивающим прикрытие для принятия различных теневых решений, инициаторы которых способны только «назначать», «пилить» и давать «откаты». Сеть этих категорий обнаруживает себя в качестве схемы восприятия, сообразно которой оформляются все последующие содержания, сами по себе безразличные. Тем самым культура редуцируется к своей нулевой степени. Но такая редукция, взятая в качестве навязчивого симптома, указывает прежде всего на ее субъекта, конструирующего реальность исключительно из своей собственной перспективы. Попросту говоря, «пермская интеллигенция» не способна видеть и распознавать механизмы отличные от тех, к которым она привыкла и во всемогущество которых заставила себя поверить. Реальность здесь целиком выписывается в категориях собственного жизненного опыта.
Д.В.