Советский иностранец и русский Пушкин
Не надо было русскоязычному литератору Д.Быкову писать о Пушкине. Когда он о своих Пастернаках и Мандельштама трактует, это ещё туда-сюда. Хотя тоже вздор и низость. Но это долго надо объяснять, и копаться в облом. А с Пушкиным на дружеской ноге Дима Быков сам себя так хорошо объяснил, что залюбуешься.
Скрупулёзно говоря, в строгих рамках советской интеллигентской мифологии Быков взялся трактовать образ польского шляхтича Булгарина. Согласно этой основополагающей мифологии борцу с самодержавием поэту Пушкину противостоит агент царской охранки реакционер Булгарин. Быков тему глубоко не копал, он этого не любит, чуток осовременил изложение. Булгарин у него нечто типа путинского политтехнолога-охранителя. Задумано культурологично, хрестоматийно, назидательно для современников и даже где-то вольнодумно. Рецепт эффективной публицистики.
«Эксперт Булгарин»
Приступая к рассуждениям о Булгарине и Пушкине, Быкову следовало бы вспомнить пушкинское «Не то беда, Авдей Флюгарин, что ты родством не русский барин…». И посмотреться в зеркало. Там бы он обнаружил не только много сходства с Булгариным - услужливым и циничным деятелем масскульта, - но и существенные отличия. Поделки Булганина имели настоящий успех у массового читателя того времени, его писания публике власти не навязывали. В отличие от.
Быков скажет, что его успехи по таланту, и что он не пишет доносов властям. Пишет или нет, и кому, того мы достоверно знать не можем. Зато мы постоянно видим Быкова почти во всех центральных газетах, журналах, в телевизоре РФ. Ему вручили уже, кажется, все существующие в РФ литпремии. Включают в официальные государственные делегации для официальных заграничных визитов как выдающегося представителя российской литературы. Только безнадёжно наивные люди не в курсе, что на такие важные роли чекистские кураторы подбирают специальных товарищей литераторов.
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман
И наш неосмотрительный литературный цыган переходит к Пушкину:
«мысль о том, что Пушкин - наш Христос, высказывалась неоднократно, косвенно она присутствует уже в прославленной пушкинской речи Достоевского».
Они учили русскую культуру не по Лотману. Затрудняюсь сказать, в каких московских хедерах надо обучаться, что ляпнуть такой вздор. Дальше - гуще.
«Пушкин основал веру - Лермонтов основал церковь»
«нельзя не увидеть в позиции царя пилатовских черт (прощение прислал, долги заплатил, но руки умыл - одного его слова довольно было бы, чтобы остановить драму»
Быков есть могучий представитель традиций советской беллетристики, которая зародилась и развивалась как литературная секция местечкового чекизма. Они себе представляют отношения Пушкина с Николаем, как это в их кошерной среде принято, литературная шпана лебезит перед чекистским куратором. Никаких иных человеческих отношений Быков-Зильбертруд уразуметь не способен.
Николай и Пушкин были русскими дворянами. Покровительство государя поэту накладывало на обоих, и Николая, и Пушкина, взаимные моральные обязательства, обязательства чести.
«Перед смертью Пушкин, приводя в порядок свои дела, обменивался записками с Императором Николаем I. Записки передавали два выдающихся человека: В. А. Жуковский - поэт, на тот момент воспитатель наследника престола, будущего императора Александра II, и Н. Ф. Арендт - лейб-медик императора Николая I, врач Пушкина.
Поэт просил прощения за нарушение царского запрета на дуэли: " …жду царского слова, чтобы умереть спокойно…"
Государь: "Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки". Считается, что эту записку передал Жуковский».
Пушкин известил царя о дуэли, поскольку это требовал характер их доверительных отношений. И по тем же причинам Николай не мог воспретить Пушкину стреляться на дуэли за честь свою и жены.
Между прочим, в популярном советском литературоведении было принято умалчивать о переписке Пушкина с царём накануне дуэли. Это обстоятельство мешало изображать поэта борцом с царизмом и жертвой заговора тёмных реакционных сил самодержавия.
Прочий быковский вздор разбирать не стану. У нас как-то случилась дискуссия, кто есть писатель русский, а кто русскоязычный, где та граница. Смотрите, вот она какая бывает, не перейдёшь.
И для иллюстрации, как понимают дуэли чести в среде московских русскоязычных литераторов. По Нью-Йорку бегают друг за дружкой с ведром свинячьего говна. И следом этими же руками пишут о пушкинской дуэли.
И хотя русскоязычный писатель Быков чужд русской культуре, как у постороннего зрителя русской жизни у него мелькают любопытные наблюдения.
«Важная особенность русского культурного сознания - даже подвергая гения травле, оно его уважает».
Объяснение феномена Быков находит кривое, естественно.
«Он [Булгарин] умер своей смертью в возрасте семидесяти лет в имении близ Дерпта - в полузабвении, но при деньгах; в России вообще редко осуществляется буквальная месть, так уж устроен брезгливый местный характер. Ему достаточно того, что антигерой становится нарицателен - и от этого уже не отмоешься. А там живи сто лет, как Дантес, - не руки же об тебя марать»
Товарищи не понимают, что по русским понятиям Булгарина и Дантеса не нельзя было преследовать, не имелось порядочных оснований. Презирать сколько угодно, но не репрессировать чекистским обычаем.
Скрупулёзно говоря, в строгих рамках советской интеллигентской мифологии Быков взялся трактовать образ польского шляхтича Булгарина. Согласно этой основополагающей мифологии борцу с самодержавием поэту Пушкину противостоит агент царской охранки реакционер Булгарин. Быков тему глубоко не копал, он этого не любит, чуток осовременил изложение. Булгарин у него нечто типа путинского политтехнолога-охранителя. Задумано культурологично, хрестоматийно, назидательно для современников и даже где-то вольнодумно. Рецепт эффективной публицистики.
«Эксперт Булгарин»
Приступая к рассуждениям о Булгарине и Пушкине, Быкову следовало бы вспомнить пушкинское «Не то беда, Авдей Флюгарин, что ты родством не русский барин…». И посмотреться в зеркало. Там бы он обнаружил не только много сходства с Булгариным - услужливым и циничным деятелем масскульта, - но и существенные отличия. Поделки Булганина имели настоящий успех у массового читателя того времени, его писания публике власти не навязывали. В отличие от.
Быков скажет, что его успехи по таланту, и что он не пишет доносов властям. Пишет или нет, и кому, того мы достоверно знать не можем. Зато мы постоянно видим Быкова почти во всех центральных газетах, журналах, в телевизоре РФ. Ему вручили уже, кажется, все существующие в РФ литпремии. Включают в официальные государственные делегации для официальных заграничных визитов как выдающегося представителя российской литературы. Только безнадёжно наивные люди не в курсе, что на такие важные роли чекистские кураторы подбирают специальных товарищей литераторов.
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман
И наш неосмотрительный литературный цыган переходит к Пушкину:
«мысль о том, что Пушкин - наш Христос, высказывалась неоднократно, косвенно она присутствует уже в прославленной пушкинской речи Достоевского».
Они учили русскую культуру не по Лотману. Затрудняюсь сказать, в каких московских хедерах надо обучаться, что ляпнуть такой вздор. Дальше - гуще.
«Пушкин основал веру - Лермонтов основал церковь»
«нельзя не увидеть в позиции царя пилатовских черт (прощение прислал, долги заплатил, но руки умыл - одного его слова довольно было бы, чтобы остановить драму»
Быков есть могучий представитель традиций советской беллетристики, которая зародилась и развивалась как литературная секция местечкового чекизма. Они себе представляют отношения Пушкина с Николаем, как это в их кошерной среде принято, литературная шпана лебезит перед чекистским куратором. Никаких иных человеческих отношений Быков-Зильбертруд уразуметь не способен.
Николай и Пушкин были русскими дворянами. Покровительство государя поэту накладывало на обоих, и Николая, и Пушкина, взаимные моральные обязательства, обязательства чести.
«Перед смертью Пушкин, приводя в порядок свои дела, обменивался записками с Императором Николаем I. Записки передавали два выдающихся человека: В. А. Жуковский - поэт, на тот момент воспитатель наследника престола, будущего императора Александра II, и Н. Ф. Арендт - лейб-медик императора Николая I, врач Пушкина.
Поэт просил прощения за нарушение царского запрета на дуэли: " …жду царского слова, чтобы умереть спокойно…"
Государь: "Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки". Считается, что эту записку передал Жуковский».
Пушкин известил царя о дуэли, поскольку это требовал характер их доверительных отношений. И по тем же причинам Николай не мог воспретить Пушкину стреляться на дуэли за честь свою и жены.
Между прочим, в популярном советском литературоведении было принято умалчивать о переписке Пушкина с царём накануне дуэли. Это обстоятельство мешало изображать поэта борцом с царизмом и жертвой заговора тёмных реакционных сил самодержавия.
Прочий быковский вздор разбирать не стану. У нас как-то случилась дискуссия, кто есть писатель русский, а кто русскоязычный, где та граница. Смотрите, вот она какая бывает, не перейдёшь.
И для иллюстрации, как понимают дуэли чести в среде московских русскоязычных литераторов. По Нью-Йорку бегают друг за дружкой с ведром свинячьего говна. И следом этими же руками пишут о пушкинской дуэли.
И хотя русскоязычный писатель Быков чужд русской культуре, как у постороннего зрителя русской жизни у него мелькают любопытные наблюдения.
«Важная особенность русского культурного сознания - даже подвергая гения травле, оно его уважает».
Объяснение феномена Быков находит кривое, естественно.
«Он [Булгарин] умер своей смертью в возрасте семидесяти лет в имении близ Дерпта - в полузабвении, но при деньгах; в России вообще редко осуществляется буквальная месть, так уж устроен брезгливый местный характер. Ему достаточно того, что антигерой становится нарицателен - и от этого уже не отмоешься. А там живи сто лет, как Дантес, - не руки же об тебя марать»
Товарищи не понимают, что по русским понятиям Булгарина и Дантеса не нельзя было преследовать, не имелось порядочных оснований. Презирать сколько угодно, но не репрессировать чекистским обычаем.