Цена силы

[pinkdor]

Я занят. Я шагаю к смерти,
Хоть жить хочу. И божество -
Садовник сердца моего, -
Ладонных линий пики чертит.

Мне не дает ответа сон,
А книги молча лгут в деталях,
И правды вечно не хватает -
Как солнца в бархатный сезон.

Смысл жизни так неуловим,
Хотя разложен на частицы.
Любить, узнать и причаститься…
Разложен - но непостижим.

Жизнь - как болезнь, как рецидив.
Как вирус адского прозренья.
Но от творенья до паденья
Никто не смог нас разбудить.

Ворон.

Он стоял под окнами вот уже десять часов, под проливным дождем и ветром. Стоял неподвижно, уставившись в одну точку, невидимую мне сверху.
Кто отправил тебя сюда, мальчик, за ответами на какие вопросы? Отправил, не сообщив, что Ворон питается мальчиками на завтрак?
Парень был влюблен, это очевидно. Над его светлой вихрастой макушкой вилось радужное облачко, не отклоняясь от порывов ветра ни на дюйм. Люди думают, что  это результат выстрела из любовного  лука  эльфа, который отравляет сердце сладким ядом желания. На самом  деле  эльфам  нет  никакого  дела  до брачных игр людей, а радужное облачко, генерируемое самим носителем - это  силовое поле, которое защищает безумных (ведь влюбленные безумны?) от сглаза и порчи.
Что ж, посмотрим, защитит ли ночью этого парня его любовь в местах проклятых. Я покачал головой и ушел спать.  Я не спал вот уже трое суток.

Соловей.

Он грезил наяву. Иволга хохотала и дразнила парня, взметая кружевную юбку, обнажая сливочные белые колени. Откидывала голову - так, что у него  сводило зубы от желания припасть к родинке над левой ключицей.
- Что ты можешь дать моей дочери? - скучно спрашивал Соловья отец Иволги, кряжистый бородатый  Филин. - Голодранец-сирота, ни гроша за душой. Где будешь жить с молодой женой, на чем спать?
- Я люблю ее, - сумрачно отвечал Соловей.
- Любовь не намажешь на кусок хлеба, не постелишь в шалаше одеялом. О тебе пекусь тоже. Ведь бросит она тебя, дуралея. Через год-другой. Она, Соловушка, привыкла долго спать да сладко пить.
- Я люблю ее, а она любит меня, - настойчиво повторял Соловей. - Деньги   на свадьбу есть. На жизнь -  заработаю.
- Того, что у тебя есть,  едва ли на месяц хватит. А подачек я давать вам не намерен.

Парень понимал, что прав Филин, ох, прав. Да не мог отступить от задуманного. К тому же, возле Иволги блудливым хвостом вился молодой мельник Селезень. Вот уж   тому  не нужно было думать о крыше и молоке в стакане, наследство от родителей получил обширное, и предложить в качестве  откупа  имелось что.
- Ладно, - сжалился над парнем Филин. - Отпущу тебе сроку год, не отдам Иволгу никому. Но и ты поторопись. Сможешь встать на ноги - милости прошу в зятья. Не сможешь - оставь надежды.

Вечером к обычному месту свиданий,  ручью в ракитнике,  Иволга не пришла, Соловей прождал ее напрасно почти до рассвета. И на следующий день - тоже. Лишь на третьи сутки прилетела, упала на грудь, заплакала светлыми горячими слезами.
- Соловушка, милый, с трудом вышла - опоила маком   бабку, в другой раз не пройдет хитрость. Что делать будем?
- Бежать, любовь моя.
- Что ты говоришь такое?! Да отец проклянет нас!  Как жить будем, с его проклятием? Оно ведь тяжелое, как камень, - Иволга опустилась на прохладный зеленый мох, потянула за собой юношу.
- Любимая, он дал мне год. Если мне не заработать денег - выйдешь замуж за Селезня.
В отчаянии Соловей прижал к себе  желанное тело, лихорадочно покрывая поцелуями руки, волосы, глаза.   Иволга обмякла в его руках, покорно принимая ласки, не отталкивая и не вырываясь.
В ветвях шуршали сонные птахи, ручей ворковал ласково и нежно, обещая и успокаивая - природе было безразлично, как закончится эта встреча, и какие обещания дает мужчина женщине в любовной лихорадке.

Ворон.

Утром парень все еще стоял под окном. Он вымок до последней нитки, его трясло от холода, но взгляд его был все так же прикован к неведомой точке.
Я выспался, позавтракал и был относительно благодушен. Щелчком пальцев прекратил дождь и спустился в  сад, разбитый на арке стены.   В клумбе   хризантем нежился василиск, которому я укоризненно сказал:
- Эх ты, сторож.   Так  мою  башню разнесут по кирпичику, а ты тут цветы нюхаешь.

Василиск свернулся в кольцо, потягиваясь, потом свесил лобастую башку вниз с зубца гранитной кладки и угрожающе зашипел. Мальчишка услышал звук и поднял глаза.  Даю голову на отсечение - он увидел меня, невзирая на защиту. Любопытно…
Никакой ауры силы я не заметил - парень был самым обычным человеком. Впрочем, мера предосторожности не повредит. Оборачиваться химерой или мантикорой не стал - чести много. Крутанулся на каблуке и обернул себя черными перьями, как плащом.

- Здравствуй, Черный, - бесстрашно сказал он, глядя мне в глаза. - Привет тебе от Совы, которая помнит о тебе.
Я передернулся.  Мальчишка видел меня, потому что на шее у него висел амулет из глины, замешанный на женской крови - крови мощной ведьмы.
Вот она, значит, где осела Совушка, в глухой глуши. Подале от меня, могильного памятника.  Спасала, знать,  свою  силу, от  врага-мужчины.
Впрочем, и я  позорно  бежал,  слабак и рохля. Только узы такие не рвутся с годами, а крепнут, как хорошее вино.

- Здравствуй, сопляк, - насмешливо каркнул я, усаживаясь на ветку сухого дуба. - Денег, власти, богатства, расположения девушки?
- Не нужно мне ни власти, ни денег, - отвечал он  тихо, с какой-то ненавистью. - И девушка у меня есть.
- То, что у тебя есть девушка, видно за километр, - заметил я, разглядывая радужный нимб над его головой.
- Возьми в ученики, Черный, - по всем правилам прошений парень встал на колени, глазами в землю, левая рука к сердцу.  Ишь, научили  верному  ритуалу.  - Год мои тело и  душа пусть принадлежат тебе всецело.
- Я не учу людей.
- Сова отдает тебе назад твое Слово.
Мальчишка смял в руке амулет, по глазам плеснуло горячей волной боли.
Вот оно как, значит.   Пойман  в ловушку обещаниями столетней давности, скрутили крылья - не вырваться.

Помолчав, я спросил: - Что ты отдал Сове за мое Слово?
Парень поднял на меня горящие глаза: - Ничего.
- Врешь, - равнодушно заметил я. - Ведьмы ничего не делают просто так. Сила вертится только на натуральном обмене. Надеюсь, не здоровье  или  удачу?
- У меня никогда не будет детей.
- Дурак, - каркнул я в сердцах и перекинулся в человека.

Соловей.

Спасибо оберегу Совы - он  прошел невредимым через зыбун, ночной лес, вопящий на тысячи голосов и смотрящий тысячами хищных глаз; отвел глаза лихим людям на дороге, не сбился с пути.
Шел ровно, как по  прямой  струганой половице, и направление горело за закрытыми веками яркими сигнальными огнями -  на север.

Дом Ворона стоял на краю отвесной скалы, в которую било яростно море - не подобраться, не подплыть. Полуразрушенная стена, увитая плющом, вековые деревья в изумрудных мхах, непуганые птицы и звери.
Соловей сделал так, как учила Сова:  встал под окном, крохотной узкой бойницей почти под самой крышей  и приготовился ждать.
Главное, не уснуть и не упасть под этой стеной - спать под ней да не проснуться.
Ворон, ужасный, отвратительный монстр, которым вечерами матери пугали непослушных детей, оказался невысоким худощавым мужчиной. Ни черных зазубренных когтей, ни вертикальных зрачков, ни серного зловония - ничего из набора детских страшилок. Тяжелый давящий взгляд прозрачных холодных серых глаз из-под бровей-крыльев да перья на запястьях - вот все, что выдавало в нем оборотня.

- Раздавишь амулет в руках, когда нужно будет отдать Ворону Слово. Но не ранее, чем произнесешь стандартную просьбу ученичества. Ему будет больно, но не вздумай  дрогнуть или жалеть - у Ворона  нет  сердца и моральных принципов, только жажда силы и знаний.
Удиви его такой же жаждой. Да не пробуй разжалобить историей своей любви. Понял, щенок? - холодно спросила ведьма.
- Понял.
- Вернешься через год не мальчишкой, а начинающим  знахарем. Армии создавать не сможешь, но призвать дождь, заговорить духа, найти пропавшего тебе будет по силам. Колдовство дорого ценится в деревне без единого ведьмака. Отдаст тебе Филин свою паву, не рискнет отказать ученику Ворона. Ну, а теперь плати. Я оказываю услуги только с предоплатой.

Ворон.

- Кто дал тебе такое имя, сопляк?
- Матушка.
- Странное имя для мужчины. Не дергай рукой.
- Больно…
- Сила стоит на боли. Привыкай. Это всего лишь  клеймо ученика.

Он оказался выносливым и терпеливым щенком, этот влюбленный мальчишка. И, как ни забавно, - с зачатками Дара. Вот только времени развить его   у него было не так уж много.
Соловей  драил мраморные полы песком, натирал паркет воском, полировал магические зеркала, изготовлял свечи, готовил еду и таскал воду. Безусловно, я мог все это проделать быстрее и проще.
Но ритуал требовал пройти  ступени  обучения  с  обычного  служения  хозяину.

- Правда, что вы питаетесь змеями?
- Девственницами. Только ими. Не могу сказать, что они вкуснее змей.
Он замолкал и испуганно смотрел на меня из-под спутанных длинных волос, проверяя, не лгу ли. Зря проверял - на моем лице не могли найти правды даже более искушенные дознаватели.
- Ты сейчас хочешь спросить, какие отношения меня связывали с Совой и с женщинами, в частности? Не советую. Это, как минимум, знакомство с василиском.
- Вы не такой, каким хотите казаться, - упрямо, себе под нос.
Такой, такой, мальчик мой. И даже хуже. Нет ничего гаже привычки идеализировать ближнего. Впрочем, какой он мне ближний?

- К завтрашнему дню наизусть восемь страниц этого текста.
- Да здесь ведь ни одного знакомого слова!
- Кажется, ты клялся мне повиноваться. Я принял свое Слово в залог, и меня теперь  не связывает  никакое  обещание. Если завтра ты запнешься хотя бы на одном слове -  будешь сброшен со  стены.

Впервые ему удалось почему-то заклинание Огня, хотя Вода и Воздух  были  более пластичными, поддающимися  новичку, стихиями.
Щенок смотрел завороженно на язычки огня, пляшущие на его ладони,  глупо  улыбался. Я движением бровей превратил лоскутки пламени в полыхающий костер, опалив ему волосы и ресницы, потом окатил доброй порцией ледяной воды.
- Ограничители!
- Я забыл, - виновато сказал Соловей и встряхнулся, как собака под дождем. Блаженное выражение так и не сошло с его обожженной физиономии.
- Огонь очень опасная субстанция. Он не остановится, пока есть материал, который он может пожрать. Зазевайся - и твое тело превратится в полыхающий факел.
Сегодня после ужина  готовишь дрова на зиму. Вместо топора используй заклинание Стали. И не вздумай халтурить, я потом проверю. Сарай должен быть наполнен целиком.

Соловей молчал, он научился не возражать после того, как я наказал его, оставив без воды и огня под землей, в вырытой им собственноручно, могиле.

Он не был физически силен, в прямом смысле этого слова, но стержень… Та пружинистая гибкая сила, которая не дает хребту ломаться, - наполняла парня до краев. Кажется, он ненавидел меня. Но не острой, обжигающей, как кипящая смола, яростью, а ровным, тлеющим, как угли, внутренним огнем  отвращения.
Из любопытства я посмотрел в кристалле на его девушку, которой он добивался с такими настойчивостью и постоянством. И не увидел в ней ничего. Впрочем, я не увидел бы ничего даже в царице морской. Мое сердце  молчало, проклятое.

- Вас не мучают тоска и одиночество? - спросил он меня на исходе зимы. Стояли жестокие морозы - такие, что трещали деревья, а луна ежилась от холода и куталась в вату ночных облаков. Я пил горячее вино с пряностями и наблюдал за его попытками создать из щепочек танцующую куклу. Пока попытки были безрезультатными - щепочки рассыпались в бесформенную кучку, но Соловей не сдавался.

- Нет, мне  комфортно, - ответил я чистую правду.
- Но ведь когда-то вы были… просто  человеком? - ученик задал слишком провокационный вопрос и съежился, ожидая ментальной оплеухи.
- Я никогда не хотел  стать магом. У меня были нулевые способности. Я даже фон чужих эмоций не мог почувствовать, хотя двадцать процентов людей потенциально могут читать чужие мысли.
Вот так, ученичок. Откровенно.
Он сидел на полу, продолжая попытки  оживить  куклу,   и ждал, когда я продолжу.
А почему бы и нет? Он все равно никогда не сможет никому рассказать, как он прожил этот год, и что от меня услышал.