ПОСМОТРЕТЬ В ГЛАЗА БОГУ
- Не оглядывайся!
Апхорн, старый абориген, сердито ткнул меня в спину, направляя в сторону тропы. Надо же, снова удивился я, слепой, а по малейшему движению определяет мои действия. И старался больше не оборачиваться.
Абориген… Строго говоря, называть так местных жителей было не правильно. Всего триста семьдесят лет назад они прилетели на эту планету, высадившись небольшой компанией (сам-пятьсот) и образовав колонию. Но за прошедшие годы налет цивилизации не просто слегка облез, мне порой казалось, что он исчез совершенно. И внешний вид, и образ жизни, и диковатые традиции заставляли меня называть их аборигенами.
Нет, я не впервые сталкиваюсь с подобными колониями. Работа такая - в составе двух кораблей мы осуществляем программу «Ростки». Это продолжение той самой программы «Семена», благодаря которой на сто шестьдесят планет были заброшены колонисты. И теперь мы выясняли, насколько успешно проросли эти посеянные семена.
Корабли, не предназначенные для посадки, зависали на орбите, а отряд поисковиков спускался на планету на четырех челноках.
За пять лет своей работы я насмотрелся всякого. Видел и просто пустые планеты, и Хомо сапиенс, одичавших до полной потери этой самой «сапиенс». Поэтому, обнаружив на Комессе вполне жизнеспособные поселки и около семисот жителей, наши аналитики были весьма обрадованы. А, вот, социологи и медики озадачились.
То, что колонисты растеряли большинство технических знаний, все сложные механизмы, и перешли к родовой общине, было ожидаемо и предсказуемо. Основой жизни стали охота, рыболовство и примитивное сельское хозяйство. Даже возникновение религии социологи просчитывали, как желательное. Но религиозные обряды и традиции оказались совершенно невероятными.
Нас переселенцы встретили радушно. Они помнили, что и сами пришли со звезд, их здешние боги считали нас друзьями. А мы надеялись разобраться со всеми местными странностями.
Как и Земля, Комесса, в основном, покрыта водой. Только материк единственный. Сутки здесь всего 18 часов. А вот год длится двадцать семь земных. Из них двадцать два года на планете стоят приятные погоды, напоминающие земные субтропики. Двадцать четвертый год знаменуется общепланетным катаклизмом. В океане зарождается цунами, которое накрывает материк на следующие три года.
Кельвин, наш капитан, пилот и космогонист, оставшийся, конечно, на корабле, выяснил, что эти бедствия связаны с причудами небольшой планеты, соседки Комессы. Вращаясь по очень вытянутой орбите, она проходит вблизи Комессы, как раз каждые двадцать семь лет. И тогда подходит настолько близко, что притягивает воду огромного океана и устраивает грандиозный прилив.
Наш прилет совпал именно с таким годом, и Кельвин с увлечением изучал странности местной планетной системы.
Туземцы, благоденствующие в сухой период, с приходом воды перебирались в высокогорные районы. Там были пещеры, в которых племя и переживало три «водяных» года. Переходя к добыче всевозможных «морепродуктов» и используя запасы, заготовленные впрок.
Незадолго до потопа в племени проводился странный и отвратительный обряд. С одной стороны, это была инициация юношей и девушек, традиционная и для многих земных племен. Молодежь, разделенная на две группы, отправлялась в лес. Там они самостоятельно выживали целый месяц. Это было не слишком сложно - ежедневная жизнь племени почти не отличалась от такой робинзонады. Вернувшись, еще неделю они жили в специальных хижинах, участвуя в обрядах очищения и принося жертвы богам.
Кульминацией было массовое бракосочетание. Нас пригласили на этот праздник, как почетных гостей.
Поздним вечером на широкой поляне, сразу за крайними домами, зажглись огромные костры. Под рокот множества маленьких барабанов из хижин вышли юноши и девушки, вернувшиеся из джунглей. Девичьи обнаженные тела, смазанные маслом священного дерева илло, бронзово блестели в свете костров, лица юношей перечеркивала плотная повязка, закрывавшая глаза. Вокруг центрального костра образовали два хоровода - девушки внутри, юноши снаружи - и двинулись в разные стороны. Тягучие медленные движения постепенно убыстрялись, наращивая скорость. И вот два колеса, составленные из мужских и женских тел, бешено крутятся, подчиняясь грохочущему ритму!
И резкая оглушающая тишина. Я едва успел заметить, что два кольца на поляне распались, рассыпались, перемешались, как наступила полная тьма. Каким образом в один миг затушили огромные высокие костры, я понять не смог.
Мы предусмотрительно взяли с собой очки ночного видения и снова обрели зрение. На темной поляне разворачивалось основное действо. В кромешной тьме юноши преследовали девушек. И делали это так уверенно, будто все прекрасно видели. Вот парень схватил девушку, пробегавшую мимо. Притянул к себе и, словно узнав, оттолкнул. Резко развернулся и устремился в другую сторону. И остальные так же четко сновали в толпе, практически не сталкиваясь между собой.
Через небольшой промежуток времени в центре поляны ударил барабан. Огромный, сделанный из толстого выдолбленного ствола, он был установлен боком, так, что бить в него можно было с двух сторон. Звук, низкий гулкий дрожащий, разносился далеко и казался осязаемым. На поляну возвращались темные фигуры, образовывая новый круг. Общий, потому что теперь каждый мужчина вел за руку свою женщину.
Благодаря инфракрасным очкам, я видел, как они отпивали из священной чаши и уходили в хижины, приготовленные для новобрачных.
А наутро, до рассвета, к ним вошли жрецы. На глаза крепко спавших молодых пускали красивых изумрудно-зеленых жуков. Те выделяли жидкость, навсегда ослеплявшую молодое поколение.
Это было главное, что потрясло нас при первой встрече. Племя слепых. Мы это поняли не сразу. Они не были похожи на незрячих. Обычные глаза, с подвижными зрачками, только реагировали они на звуки. Но это становилось понятно через некоторое время.
И, главное, жизнь переселенцев не была слепой. Все взрослые прекрасно ориентировались. В первую очередь, с помощью слуха. Они слышали малейшие шорохи, различали высокие звуки, недоступные нам. Позже я узнал, что мир запахов для них так же важен, как и звуки.
Они занимались домашними делами, сажали на небольших огородах разные овощи. Наш биолог опознала среди них семь земных растений. Это сохранились те, что они привезли с собой. Остальные, похоже, были местные. В лесу занимались собирательством. Женщины и дети. А мужчины охотились и рыбачили. Примитивные орудия каменного века вполне прилично служили бывшим землянам. Луки, копья, несложные ловушки. Сети, сплетенные из волокон местных растений, приносили неплохой улов. И всё вслепую.
Нет, не всё. Молодежь, юноши и девушки, были зрячими. Кстати, наши социологи весьма озадачились отсутствием детей. Ни в одном из трех поселков не было жителей младше восемнадцати-двадцати лет.
Местные женщины, веселые и общительные, объяснили, что дети в племени появляются только после потопа. Когда наступает новый сухой сезон, приблизительно в течение пяти лет женщины беременеют и рожают детишек. За это время все женское население, кроме старух, конечно, приносят по три-четыре ребенка. Даже вдовы и одинокие. Это обязательный закон. А потом деторождение прекращается до нового катаклизма.
Лори, наш медик, обследовала нескольких женщин и, в самом деле, ни у кого не нашла зрелых яйцеклеток.
***
В тот день с орбиты нам передали расчеты, сделанные Кельвином. До появления планеты-бродяжки оставалось не больше десяти-двенадцати дней. Именно тогда начнется потоп.
Губительной особенностью единственного материка была его слегка вогнутая форма. Вода наливается, как в чашку, и остается надолго. Примерно на три года. Пока потихоньку не утечет через всяческие щели по краям.
Старейшина нашего поселка спокойно выслушал мое сообщение и медленно кивнул:
- Да, племя уходит в горы через три дня. Проведем последний обряд, потом все уйдут.
Мысль о том, что через два дня еще около сотни молодых людей будут ослеплены, вызывала у меня почти физическую боль. Всю ночь я ворочался без сна. Наутро, сразу после завтрака, решил поговорить с ребятами. Ктор, руководитель нашего отряда сразу оборвал меня:
- Мы не имеем права вмешиваться в местные обычаи. Ты что, забыл четвертый пункт?
Да нет, к сожалению, помнил. Нам строго запрещалось изменять жизнь переселенцев. Только минимальная помощь (семена, простейшие лекарства, медицинский и сельскохозяйственный опыт). Лишь в том случае, если их осталось на планете меньше десятка, нам можно забрать выживших на Землю. С их согласия.
Я не мог смириться с таким решением. Еще одна бессонная ночь толкнула меня на безумное решение. Спасти хотя бы одного туземца.
И вот, сидя рядом с товарищами в темноте и вновь глядя на стремительные хороводы, я дрожал от нетерпения. Спасти одного. Вернее, одну. Мне не справится с тренированным мускулистым парнем.
Где-то в глубине души, я понимал всю безумность моей затеи, но остановиться уже не мог.
Когда погасли костры, я выпрыгнул в толпу молодых. Первую девчонку, с которой тут же столкнулся, схватил за руку и потащил прочь от поляны. Она, видимо от растерянности, даже не сопротивлялась. И только оказавшись в лесу, начала вырываться. Пришлось связать ей руки и дальше вести на веревке.
На небольшую полянку, где я оставил двухместную аварийную шлюпку-капсулу, снятую с челнока, мы добрались быстро. Навигатор вывел нас коротким путем. Я достал запасной комбинезон и бросил обнаженной девушке. Пока она натягивала его, путаясь в незнакомых деталях, пришлось держать ее под прицелом. Она так сверкала глазами, что было ясно - сбежит при первой же возможности.
Лететь на орбиту нужно было утром. По моим расчетам, именно тогда корабль будет в зоне доступа. Не очень хотелось маневрировать там наверху на последних литрах горючего. Поэтому, усадив девушку в пассажирское кресло, я надежно пристегнул ее ремнями и, на всякий случай, опять связал ей руки.
Наверное, я задремал. И проснулся, как от толчка. Через прозрачный купол, в бледном рассветном мареве, едва виднелись стволы ближних деревьев. Там мелькнул невнятный силуэт. Зверь? Через мгновенье стало понятно, что это человек. Молодой парень с растрепанными волосами и длинной запекшейся царапиной через всю щеку, прильнул снаружи к стеклу. Девушка рванулась к нему:
- Брен!
Ага, спаситель явился. Ну-ну, пусть попробует пробить пластик купола!
Капсула содрогнулась от сильного удара и, вроде, немного покосилась. Включив экраны, я увидел, что туземец огромным угловатым камнем лупит по опоре шлюпки. Причем, именно по шарниру амортизатора. Еще пару раз и у меня будут проблемы с посадкой…
Откинув купол, я выпрыгнул наружу. Увидев мой бластер, парнишка дал стрекача. Ага, не зря Ктор демонстрировал туземцам наше оружие… Бросившись за ним, я только хотел отогнать его подальше, чтоб он не попал под сопла взлетающей капсулы. Но в лесу быстро потерял его, и потерялся сам.
Проблудив до смутно начавшегося рассвета (угораздило же оставить навигатор в шлюпке!), неожиданно вывалился на знакомую полянку…
Девушка, надежно пристегнутая, по-прежнему сидела в кресле. Но руки ее были развязаны, а стекло кабины откинуто… Ну, точно! Панель управления разнесена вдребезги! Разноцветные проводки торчали во все стороны, осколки засыпали пилотское сиденье. Похоже, здесь поработал все тот же камешек. В сильных мужских руках. Вот только секрет простых замков ремней безопасности оказался им не под силу.
... Ремонтный бот, конечно, не справился. Я провозился до полудня и понял, что взлететь эта капсула уже не сможет. Аварийная рация передала на орбиту мое короткое послание. О том, что я жив и отправлюсь в горы вместе с аборигенами.
***
- Как тебя зовут?
В ответ гордое молчание и взгляд, просто брызгающий ненавистью!
- Я собираюсь вернуться в деревню. Тебя оставить здесь? Или пойдешь со мной?
Она молча дернула ремни, удерживающие ее в кресле.
Из шлюпки я постарался забрать все, что могло пригодиться. Не так уж много: автомед - сложное устройство для диагностики и лечения травм и болезней, десятидневный паек в таблетках и капсулах. Два, пассажирский тоже. Мелькнула мысль выдрать из корпуса бортовой лазер, но тащить его на себе… Ладно, обойдемся бластером, пока он у меня заряжен полностью.
***
В деревне было тихо и пусто. Дома, распахнутые настежь, смотрелись брошенными сиротками. Ни козы, ни курицы на безлюдных улочках, а в пустых огородах, кажется, собраны даже недозревшие плоды. На поляне, истоптанной сотнями ног, чернели холодные кострища.
Похоже, селение опустело на рассвете. И теперь догнать их не было возможности. Я решил переночесать в деревне, а завтра, с самого утра, уходить в горы.
Лайна, все же открывшая мне тайну своего имени, накопала каких-то клубней и сварила вполне съедобную похлебку. До вечера я обошел пустые дома, надеясь найти что-нибудь полезное для нашего похода. Нашел сломанный нож и несколько разбитых горшков. Все остальное рачительные хозяева унесли с собой.
Лайна сказала, что до гор пешком идти около трех дней. Повозки добирались быстрее, с одной ночевкой. Потом еще два дневных перехода по горной тропе до пещер. Дорогу она знала, времени пока было достаточно.
Спать устроились на жестких досках голых кроватей. Ночью меня поразило небо - оно было словно подсвечено. Как в большом земном городе, где из-за фонарей не видны звезды. Я даже не сразу понял, что это отсвет бродячей планеты, потихоньку подкрадывающейся к нам.
Проснувшись утром, я удивился, что солнце уже высоко. На соседней кровати, где спала Лайна, было пусто. Выглянув в окно, успел заметить силуэт, быстрым движением мелькнувший за угол. Так-так, это кажется Брен. Похоже, в горы мы пойдем втроем.
Лайна варила похлебку. Остатки вчерашней она, видимо, скормила Брену. Я огляделся:
- Где?
Девушка залепетала что-то невнятное.
- Пусть выходит, пойдем вместе.
Она подняла на меня недоверчивые глаза, потом свистнула, как-то переливчато, похоже условным сигналом. Когда я увидел Брена, тоже едва не присвистнул. На лице, круглом и вздувшемся, как тесто, узенькими щелочками едва приоткрывались глаза, губы напоминали древесные грибы, которые я во множестве видел вчера в лесу. Интересно, как он ими ел похлебку?
Укусы местных фиолетовых ос вызывали не только отеки. Парня шатало так, что он брел, держась за стену. Лайна бросилась его поддержать, усадила на скамеечку возле дома, принесла воды. Брен жадно выхлебал целый ковшик. Автомед радостно загудел и поочередно всадил в больного три укола. Тот испугано глядел на прибор, но сопротивляться не посмел. И почти сразу уснул. Мы едва успели довести его до кровати.
Похоже, наш поход откладывался. Надеюсь, всего до завтра.
От нечего делать, сходил к челноку, еще раз осмотрел лазер, убедился, что с собой его не утащить. Без всякого толка снова обошел пустые дома. Брен проснулся только к вечеру. Я с легкой завистью смотрел, как хлопотала над ним Лайна. Выпив еще воды, он снова уснул.
Утром мы, наконец, двинулись в путь. Брена еще слегка пошатывало, но отеки спали и выглядел он вполне нормально.
По равнине, до самых гор, туземцы ехали на повозках, запряженных местными «лошадками». Эти крупные бесхвостые животные, в самом деле похожие на земных коников, послушно и споро таскали тележки и разные грузы. Они имели по четыре копытца на передних ногах и небольшие рожки между ушей. Вместе с длинноватой шеей, это делало слиттов (так их звали переселенцы) похожими на жирафов. По словам Лайны, добравшись до гор, где начинались непроезжие горные тропы, слиттов отпускали на волю, а грузы дальше тащили на себе.
Если не считать постоянного ворчания Брена, наше путешествие напоминало прогулку. Мы шли налегке, а дорога, подготовленная для повозок, плотно утоптанная, с надежными гатями в заболоченных местах, позволяла идти с приличной скоростью. А на Брена я старался не обращать внимания. Ну, никак он не мог смириться с тем, что его спас тот самый гад, что похитил Лайну.
Ночь была теплой, костер давал ощущение безопасности и я долго лежал, глядя в небо. Оно становилось все светлее и это почему-то тревожило.
Вторая ночевка была у самого подножия. Здесь, в конце тележной тропы, сгрудилось небольшое стадо брошенных повозок. Я возмутился, когда Брен начал рубить одну из них своим небольшим топориком.
- Хорошее дерево для костра, - пояснила Лайна, - сухое.
- Но зачем ломать повозку? Пригодится еще, - и тут же сам понял, что говорю чушь. Через три года, да еще после потопа… Здесь, конечно, ничего не останется.
В этот ужин мы обошлись одними питательными таблетками. Может и хорошо, что овощи, которые Лайна захватила с собой, закончились. Легче будет идти. Горы, нависавшие над нами, обещали нелегкую дорогу.
Хотя, вначале было не сложно. Но, когда мне показали цель нашего пути, энтузиазма поубавилось. К вечеру я вымотался так, что моментально уснул, несмотря на холодную ночевку. Дров здесь не было, пришлось обойтись без костра.
Следующий переход оказался сложнее. Поднимаясь на перевал по узкому ущелью, мы наткнулись на свежую осыпь. Большие и маленькие камни перекрыли дорогу, мы полдня карабкались по ним. Выйдя на перевал, осмотрелись в поисках удобного места. Было еще рано, но мы слишком устали, чтоб идти дальше.
Спустившись в неглубокую долину, расположились возле небольшого ручейка. Брен, немного знающий здешние места, ушел за дровами. Притащив два сухих ствола, он о чем-то вполголоса заговорил с Лайной. Та испугано оглянулась на ближний склон, заросший колючим кустарником. Я подошел поближе:
- Что случилось?
- Брен учуял запах крови.
Парень кивнул и угрюмо уставился на меня.
- Ну, может местный волк слопал зайчика. Или кто у вас тут водится?
- Запах человеческой крови.
Я вспомнил про сверхтонкое обоняние местных жителей и прикусил язык. Язвить расхотелось.
- Веди.
На полянке, с другой стороны ручья, мы нашли раненого. Старик, лежавший на нетолстой циновке, был без сознания. Он бредил, повязка на ноге пропиталась кровью. Разбинтовав ее, я в замешательстве уставился на рану. Открытый перелом, успевший воспалиться. Как всякий космолетчик, я имел навыки первой медицинской помощи, но использовать их в таких серьезных случаях еще не приходилось.
Брену пришлось держать ногу раненого, растягивая сдвинувшиеся кости, пока я соединял их, накладывал шину. Хорошо, что старик так и не пришел в сознание. Потом наступила очередь автомеда. В этот раз тот жужжал гораздо дольше. Сделал около десятка уколов и, выпустив присоски, прикрепился чуть выше раны. На маленьком экранчике появилась надпись «не снимать».
Мы не решились переносить раненого, сами перебрались на его полянку. Часа через три автомед отвалился с резким щелчком, а у старика явно нормализовалась температура. Что там с ногой в темноте разглядеть не удалось.
Утром я проснулся от негромкой перебранки. Не сразу до меня дошло, что это Лайна ругается со вчерашним стариком, заставляя его лежать. Тот, судя по всему, уже собирался вставать.
В самом деле, его нога выглядела намного лучше. Конечно, ходить ему еще рано, но кости схватились, жутковатая рана затянулась ярко-розовой кожей.
Апхорн, так звали старика, оступился на спуске, там, где засыпало тропу. Апхорн настоял на том, чтобы его оставили у ручья. Он, проходящий этот путь в четвертый раз, прекрасно знал, что пронести раненого через перевал и поднять к пещерам невозможно.
Я не выдержал:
- А слепые пройдут? Что, слепым легче?
- Только слепые и пройдут, - бросив эту непонятную фразу, он замолчал, а вскоре задремал. Тело, восстанавливаясь после ранения, требовало покоя.
Вечером, сидя у костра, Апхорн тяжело и властно произнес:
- Завтра вам нужно уходить. Времени почти не остается.
В самом деле, небо над нами светилось все ярче, но, по моим расчетам, у нас было еще дней пять. А идти всего два.
- Мы подождем, пока срастется твоя нога. Ей нужно еще два дня.
- Вода придет через четыре дня. Вы можете не успеть. Уходите. Я, когда смогу, попробую добраться сам. Дорогу я знаю.
Было совершенно понятно, что один он не дойдет, но убедить старика было невозможно. Я резко оборвал спор:
- Мы пойдем все вместе.
Ну, не мог я его бросить!
На второй день Апхорн уже ковылял, опираясь на прочную палку. И заявил, что завтра можно идти. Но вышли мы еще через день. Неугомонный старик поднял нас еще затемно. Правда, настоящей темноты больше не было - светлое небо создавало иллюзию рассвета.
Тропа оказалась, в самом деле, весьма крутой. Апхорна мы поставили в середину, чтобы поддерживать его с двух сторон. Шли не быстро, но Лайна предупредила, что сегодня обязательно нужно выйти на перевал.
Часа через три Апхорн тревожно закрутил головой. Остановившись, он повернулся назад и, казалось, всмотрелся слепыми глазами в долину, лежавшую внизу:
- Аллнор идет.
Этим словом переселенцы называли то самое наводнение, от которого мы пытались убежать. В переводе оно означало то ли «Гнев богов», то ли «Кара».
- Я ничего не слышу.
Презрительная улыбка искривила губы старика:
- Еще бы, ухо пришедшего не может это услышать. Надо быстрее дойти до перевала. Первая волна его обычно не достает. А вторая придет позже.
Примерно через час услышал и я. Легкий гул, который медленно нарастал. Сама волна показалась гораздо позже. Нет, это не был страшный яростный шторм, корежащий все на своем пути. Вода наполняла долину спокойно и неумолимо. Плавный мощный поток заливал лес, с глухим треском ломая деревья, скрывая их с вершинами и поднимаясь все выше. Наверное, это было красиво, но смотреть было некогда.
Перевала достигли после полудня. Напротив, через долину, поднималась гора, на две трети покрытая лесом. И где-то там, в верхней скалистой части находились пещеры. Только, вот незадача, долина теперь превратилась в озеро.
Мысль о том, чтобы сделать плот высказала Лайна. Я не в первый раз удивлялся ее женской практической сметке. В самом деле, здесь, на перевале, нас окружал лес, вот, только, справится ли с толстыми стволами бренов топорик?
Он сломался на втором дереве. Еще два сухих ствола мы нашли неподалеку. Но для плота нужно было не меньше шести. Я решил использовать бластер. Конечно, жалко было заряда, но другого выхода у нас не было. Установив тонкий луч, свалил нужные деревья и даже обрезал крупные сучья. Связывали бревна гибкими ветками. Лайна заплетала их хитрыми узлами, вроде надежными. Ну, нам проплыть всего километра три, должны выдержать.
Сломанным топориком и ножом Брен умудрился вытесать четыре весла, вполне приличных. Во мне крепла надежда на благополучное завершение нашего похода.
Вечером, сидя у костра и прихлебывая пустой чаек из каких-то местных травок, Апхорн неожиданно произнес:
- Сегодня на небе появится Божье Око. Негоже человеку глядеть в глаза Высшего. Надо бы вам повязки какие-то придумать.
Я фыркнул, но молодые, испугано глядя то на старика, то на светлое беззвездное небо, послушно замотали лица тряпками. И спать улеглись в них.
… Ночью меня разбудил яркий свет, бьющий даже через закрытые веки. На небе, в самом деле, появилась луна. Ярко-оранжевая, она висела низко над горизонтом и в самом деле напоминала глаз. Недобрый и презрительный.
Снизу, от воды, донесся громкий плеск. Там, где у самой воды лежал наш плот. Не выдержав, я встал и спустился туда.
Плот был на месте, но в темной воде озера резвились какие-то крупные животные. В оранжевом свете блестели две гладкие спины с гребнями плавников. Они напоминали земных дельфинов.
Позади раздался топот. Я шарахнулся в сторону, пропуская на берег огромного… оленя? Лося? Во всяком случае, голову здоровенного зверя украшал букет извилистых костяных выростов. Тяжело дыша, он остановился, едва ноги погрузились в воду. Меня он, похоже, не заметил. Вообще, вид у этого гиганта был странноватый. Неподвижным, будто остекленевшим, взглядом он уставился на воду и дышал редко, но глубоко, раздувая ноздри при каждом вздохе.
И вдруг резким прыжком ринулся в воду! Сразу ушел с головой и, похоже, утонул… Вот это номер!
Несколько минут я стоял неподвижно. Странные здесь, все-таки, обычаи… Причем, не только у людей. А «дельфинчики», притихшие на время, заплескались еще активнее.
***
Проснувшись от испуганного девичьего вскрика, я увидел, что Брен помогает своей подруге завязать дурацкую повязку, сползшую во время сна. Его тряпка тоже валялась на земле. Я молча злился, глядя, как бестолково собираются в путь эти мнимые слепые. Конечно, им помогал тонкий слух и специальные занятия во время жизни в лесу. В «курс молодого бойца» входила и подготовка к будущей слепоте. Но сейчас они долго и бестолково шарили вокруг в поисках нужных вещей.
Наконец, мы спустились к берегу. Я решил сначала столкнуть плот, потом грузиться, уже на воде. Брен вслепую взялся за край плота и соступил в воду.
И замер, тонко вскрикнув. Лайна бросилась к нему, поскользнулась, и тоже влетела в воду. Оба замерли, тяжело переводя дыхание. Почему-то мне вспомнился тот ночной лось. Место было то же… Додумать я не успел. Сначала Брен, за ним Лайна, прыгнули в воду, скрывшись в глубине.
В этот раз мне было совершенно ясно, что два зверя, вынырнувшие метрах в десяти от берега, минуту назад были людьми. Теперь они напоминали тюленей. Подвижные круглые головы с большими трогательными глазами, обтекаемое тело, покрытое короткой шерсткой, четыре ластообразные конечности. Не обращая на нас внимания, они закружились в глубокой воде, догоняя и подныривая друг под друга.
Обернувшись, я увидел застывшее лицо Апхорна. Слепой старик вслушивался в происходящее. В отличие от меня, он, похоже, прекрасно понимал, что происходит.
Через несколько минут он ухватился за угол плота и попытался его сдвинуть. Что ж, в самом деле, плыть нужно, несмотря ни на что.
Когда мы оттолкнулись от берега, тюлени прекратили ласковые игры и устремились к нам. Сквозь мутную воду я с трудом различал два силуэта, плывущие рядом.
- Это Брен и Лайна? - глупый вопрос вырвался помимо воли.
- Нет, это мгхоры, - странное слово я слышал впервые, - утром они были людьми.
…По горе я шел первым, в наиболее крутых местах протягивая старику руку. Апхорн бдительно следил, чтобы я не смотрел на оранжевый диск, медленно дрейфующий в небе. Когда я оглядывался, он пару раз основательно ткнул меня сухим острым кулачком в спину. Мои движения слепой улавливал, кажется, по движению воздуха.
На коротком привале я все-таки спросил:
- Что случилось с ребятами? Почему?
- Мы много раз говорили пришедшим, что Боги не любят тех, кто смотрит им в глаза. И наказывают за это.
- Поэтому вы ослепляете людей?
- Лучше быть слепым, чем мгхором. У мгхора Боги отнимают разум.
- Что будет с ними потом?
- Они всегда будут плавать, но их дети снова выйдут на сушу. Потом, когда уйдет Аллнор. Только разумными им не стать.
***
…К пещерам добрались уже в оранжевых сумерках. Туземцы встретили нас удивленно, но сдержано. Апхорн молча ушел к своей семье, а я так и не решился рассказать о своей глупости.
Ночью пришла вторая волна. Теперь мир Комессы стал сплошным океаном, из которого кое-где торчали горные вершины.
Племя уверенно обустраивалось на новом месте - мужчины вытаскивали из пещер добротные лодки, сохранившиеся в течение десятилетий, чинили рыболовные сети, женщины наводили порядок и уют в семейных пещерах, хлопотали по хозяйству. Мне выделили место в небольшой пещере, где поселились еще трое одиноких мужчин. Все остальные в племени были семейными.
Я чувствовал себя лишним. Апхорн, похоже, так и не выдал меня, но переселенцы все равно сторонились чужака, не отталкивая, но и не привлекая к общим делам.
Хорошо, что через несколько дней прилетел челнок с орбиты. Ребята вернулись чтобы завершить исследования и забрать меня. Ктору я начистоту рассказал обо всем, что случилось. Тот срочно отправил меня на корабль. Впредь, до особого распоряжения, мне был запрещен любой контакт с аборигенами.
***
Кельвин принял мой подробный рапорт и сообщил о наложении взысканий - дисциплинарных и денежных. И добавил, что нарушение инструкций может повлечь судебное разбирательство. Но это уже на Земле.
Мой поступок приняли по разному. Молчаливо осуждали Вайна и Кира - женская часть команды, а механик, при случае, одобрительно хлопнул меня по плечу: «Ты хотя бы попытался!» Биолог, клещом вцепившись в меня, два дня дотошно выспрашивал мельчайшие подробности. Кажется, моральная сторона вопроса его не волновала вовсе.
По вечерам, собираясь в кают-компании корабля, мы, конечно, обсуждали жгучие загадки странной планеты. И, если выводы космогониста, основанные на достоверных фактических данных, были понятны и неоспоримы, то биологические проблемы планеты прояснялись с трудом. Ученые постепенно пришли к общему мнению, но оно было спорным и недостоверным.
Здешние обитатели давно приспособились к резкой, почти моментальной смене условий жизни. Когда приходила вода, можно было либо погибнуть, либо превратиться в водное существо. И все местные животные моментально перестраивались. Как работал их взрывной метаболизм, было совершенно непонятно. А сигнал к изменению давало излучение той самой бродячей планеты. Она вела воду, она же через сетчатку глаза запускала процессы перестройки организма.
- Так вот зачем они всех ослепляют!
- Да. Уничтожив сетчатку, они разрывали цепочку рефлекса, и сигнал не достигал мозга. Метаморфоз обрывался. Ведь самое ужасное, что став водным, мгхором, как говорят местные, человек полностью теряет разум. Этот мир не предназначен для разумных. Даже местные приматы развиты всего лишь до уровня земных мартышек. Ни один вид, по развитию мозга, не приближается даже к нашим шимпанзе.
- Интересно, как они догадались?
- Скорее всего, случайно. Я, вообще, удивляюсь, что племя выжило. По логике, они должны были в первый же потоп превратиться в мгхоров. Все, финиш!
- Я долго думал именно об этом, - наш врач энергично потер уши - все знали эту его смешную привычку, но сегодня никто не улыбнулся, - возможно, какая-то группа оказалась в горах и сумела избежать контакта с открытой водой. Они могли приобрести определенный опыт, потом утвердился этот обряд. Конечно, жуткий и варварский для непосвященных, но жизненно необходимый.
- Ну да. На этой планете не было места разуму. Этакое закольцованное экологическое сообщество, похоже, остановившееся в развитии. Но люди, разумные и желающие оставаться разумными, пошли наперекор. Они стали творцами новой экологии, жестокой и торжествующей.
- А я? Я почему не превратился?
- Ну, ты же не прожил здесь триста семьдесят лет. Конечно, этот период маловат для эволюционных изменений, но, возможно, опять же, местные особенности… В крови колонистов, я думаю, появились антитела, запускающие метаморфоз. Возможно, это связано с питанием местной пищей, может что-то передается с укусами насекомых. А в тебе ничего такого нет. Некому перестраивать твое тело.
- Кстати, можно провести эксперимент, - в словах Киры сквозило презрение, - Останься здесь до следующего потопа, перейди на здешнюю пищу, покорми комариков, а через цикл проверь, что получится…
Но я предпочел лететь на Землю. Может быть, там меня отпустят ночные кошмары. Перестанут сниться Брен и Лайна…