"Мужеством балладным Гумилёва осветляет мрачность бытия". Аполлон Давидсон о роли поэзии в ГУЛАГе
Из воспоминаний о ГУЛАГе Аполлона Борисовича Давидсона (род. 1929), советского и российского историка-африканиста, англоведа; специалиста по литературе Серебряного века; академика РАН (2011), доктора исторических наук, профессора. Цит. по книге: Давидсон А.Б. Наше неушедшее время / Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». - М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2021.
"Евгений Александрович Гнедин был другом Николая Александровича Ерофеева. В тридцатых годах он занимал крупные посты в газете «Известия», а затем в Наркоминделе. С конца тридцатых до середины пятидесятых - в тюрьмах и лагерях. У Гнедина добивались показаний против бывшего наркома иностранных дел Максима Максимовича Литвинова. Он отказывался. Тогда по приказу Берии его избили до полусмерти начальник Особой следственной части НКВД Кобулов с подручными.
Гнедин рассказывал об этом нам с Николаем Александровичем еще в пятидесятых. Потом за границей вышли его воспоминания. Академик Сахаров назвал их «замечательной книгой». В нашей стране она увидела свет лишь в 1988-м, уже после смерти Гнедина. «Избитого, с пылающей головой и словно обожженным телом, меня, раздев догола, поместили в холодном карцере... Я снова стоял раздетый на каменной скамейке и читал наизусть стихи. Читал Пушкина, много стихов Блока, поэму Гумилёва “Открытие Америки” и его же “Шестое чувство”... Кто-то спросил тихо часового, наблюдавшего за мной в глазок: “Ну, что он?”. Тот отвечал: “Да все чего-то про себя бормочет”».
Значит, там, в карцере на Лубянке, ожидая казни или пыток, что страшнее смерти, он старался обрести силы, вспоминая гумилевскую Музу Дальних Странствий, его Колумба, и застенки, в которых оказался потом великий первооткрыватель. Кто только ни винил Гумилёва в рисовке, выспренности, самонадеянности, самовлюбленности! Но Гнедину его стихи помогали. А ведь они вполне могли оказаться последними, что успели прошептать его губы. И мы не услышали бы его признаний, как не услышали их от миллионов, разделивших его судьбу.
И один ли он пытался тогда собрать последние силы, читая эти стихи... Виктору Некипелову в январе 1974-го в одиночной камере Бутырской тюрьмы виделось, как облака-каравеллы везут «к отчему брегу поэта опасного прах»:
И в памяти снова и снова,
Усталую душу садня,
Всплывают стихи Гумилёва
Чеканно и нежно звеня.
...И до сих-то пор за сонеты
Нам родина платит тюрьмой.
Правозащитник Вадим Делоне - в своей «Лефортовской балладе»:
Я вижу профиль Гумилёва.
Ах, подпоручик, Ваша честь,
Вы отчеканивали слово,
Как шаг, когда Вы шли на смерть.
Весной 2006 года на вечере памяти Гумилёва в Московском Доме литераторов я познакомился с Валентиной Анатольевной Поповой. Она подарила мне сборник стихов ее мужа, Вадима Гавриловича Попова (1925-1991). Рассказала, что его арестовали в 1949-м, когда он был студентом-медиком, и отправили на медные рудники Джезказгана. Там он сдружился с профессором Владимиром Иосифовичем Эфроимсоном, генетиком, ученым с мировым именем, которого сослали после лысенковского разгрома генетики.
Зек Эфроимсон вечерами вел с другими зеками беседы на разные темы. И читал им стихи Гумилёва: он помнил их наизусть. Попов переписал их в тетрадку. Валентина Анатольевна подарила мне только что вышедший посмертный сборник стихов самого Попова «В газетах о нас не писали...» (увы, тираж всего 200 экземпляров). Есть там и стихотворение «Лагерный университет»:
Подогретый общим интересом,
на грядущий неспокойный сон
нам читает лекции профессор.
Он теперь - зэка Эфроимсон.
.............................
да вдобавок после этих лекций
Гумилёва шпарит наизусть,
.............................
Мужеством балладным Гумилёва
осветляет мрачность бытия.
.............................
И сидим на лекциях на этих,
впитывая каждый взгляд и звук.
Нам читает лекции генетик -
доктор уничтоженных наук.
Историк Николай Ульянов признавался, что во время немецкой оккупации он старался «заполнить образовавшийся умственный вакуум», записывая по памяти стихи, в том числе и Гумилёва. Может ли быть для поэта более высокая честь? Его стихи помогали сохранить рассудок людям, оказавшимся на грани отчаяния".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
"Евгений Александрович Гнедин был другом Николая Александровича Ерофеева. В тридцатых годах он занимал крупные посты в газете «Известия», а затем в Наркоминделе. С конца тридцатых до середины пятидесятых - в тюрьмах и лагерях. У Гнедина добивались показаний против бывшего наркома иностранных дел Максима Максимовича Литвинова. Он отказывался. Тогда по приказу Берии его избили до полусмерти начальник Особой следственной части НКВД Кобулов с подручными.
Гнедин рассказывал об этом нам с Николаем Александровичем еще в пятидесятых. Потом за границей вышли его воспоминания. Академик Сахаров назвал их «замечательной книгой». В нашей стране она увидела свет лишь в 1988-м, уже после смерти Гнедина. «Избитого, с пылающей головой и словно обожженным телом, меня, раздев догола, поместили в холодном карцере... Я снова стоял раздетый на каменной скамейке и читал наизусть стихи. Читал Пушкина, много стихов Блока, поэму Гумилёва “Открытие Америки” и его же “Шестое чувство”... Кто-то спросил тихо часового, наблюдавшего за мной в глазок: “Ну, что он?”. Тот отвечал: “Да все чего-то про себя бормочет”».
Значит, там, в карцере на Лубянке, ожидая казни или пыток, что страшнее смерти, он старался обрести силы, вспоминая гумилевскую Музу Дальних Странствий, его Колумба, и застенки, в которых оказался потом великий первооткрыватель. Кто только ни винил Гумилёва в рисовке, выспренности, самонадеянности, самовлюбленности! Но Гнедину его стихи помогали. А ведь они вполне могли оказаться последними, что успели прошептать его губы. И мы не услышали бы его признаний, как не услышали их от миллионов, разделивших его судьбу.
И один ли он пытался тогда собрать последние силы, читая эти стихи... Виктору Некипелову в январе 1974-го в одиночной камере Бутырской тюрьмы виделось, как облака-каравеллы везут «к отчему брегу поэта опасного прах»:
И в памяти снова и снова,
Усталую душу садня,
Всплывают стихи Гумилёва
Чеканно и нежно звеня.
...И до сих-то пор за сонеты
Нам родина платит тюрьмой.
Правозащитник Вадим Делоне - в своей «Лефортовской балладе»:
Я вижу профиль Гумилёва.
Ах, подпоручик, Ваша честь,
Вы отчеканивали слово,
Как шаг, когда Вы шли на смерть.
Весной 2006 года на вечере памяти Гумилёва в Московском Доме литераторов я познакомился с Валентиной Анатольевной Поповой. Она подарила мне сборник стихов ее мужа, Вадима Гавриловича Попова (1925-1991). Рассказала, что его арестовали в 1949-м, когда он был студентом-медиком, и отправили на медные рудники Джезказгана. Там он сдружился с профессором Владимиром Иосифовичем Эфроимсоном, генетиком, ученым с мировым именем, которого сослали после лысенковского разгрома генетики.
Зек Эфроимсон вечерами вел с другими зеками беседы на разные темы. И читал им стихи Гумилёва: он помнил их наизусть. Попов переписал их в тетрадку. Валентина Анатольевна подарила мне только что вышедший посмертный сборник стихов самого Попова «В газетах о нас не писали...» (увы, тираж всего 200 экземпляров). Есть там и стихотворение «Лагерный университет»:
Подогретый общим интересом,
на грядущий неспокойный сон
нам читает лекции профессор.
Он теперь - зэка Эфроимсон.
.............................
да вдобавок после этих лекций
Гумилёва шпарит наизусть,
.............................
Мужеством балладным Гумилёва
осветляет мрачность бытия.
.............................
И сидим на лекциях на этих,
впитывая каждый взгляд и звук.
Нам читает лекции генетик -
доктор уничтоженных наук.
Историк Николай Ульянов признавался, что во время немецкой оккупации он старался «заполнить образовавшийся умственный вакуум», записывая по памяти стихи, в том числе и Гумилёва. Может ли быть для поэта более высокая честь? Его стихи помогали сохранить рассудок людям, оказавшимся на грани отчаяния".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky