Игорь Виноградов. "Реформирование России в условиях духовного кризиса общества" (1996)
Игорь Иванович Виноградов (1930-2015) - критик, литературовед, журналист. С 1992 г. главный редактор журнала «Континент». Член Европейской Академии с 1992 года. Был секретарём СП Москвы (1991-1995), членом исполкома Содружества союзов писателей (с 1993), инициатором создания и вице-президентом (1989-1994) Русского ПЕН-центра. Ниже размещена его статья. опубликованная в журнале "Континент", 1996. №89.
РЕФОРМИРОВАНИЕ РОССИИ В УСЛОВИЯХ ДУХОВНОГО КРИЗИСА ОБЩЕСТВА
Тотальное обнищание основной массы населения, правовой беспредел на фоне наглого беспредела преступности, политический цинизм властей, кровавый геноцид против собственного народа (то против одной, то против другой его части), - говорить обо всех этих и подобных им вещах, как о характернейших отличительных приметах нынешнего российского дня, стало в нашей стране уже просто банальностью. И потому вряд ли можно найти сегодня в России человека, который, деликатно выражаясь, был бы доволен ее нынешним status quo. За исключением, естественно, рэкетно-мафиозных структур, выкачивающих из гибнущей России поистине бешеные деньги, и властей предержащих, устраивающих на ее трагедии свое карьерное благополучие. Да еще, может, кроме Льва Аннинского, заявившего вчера, что он хочет жить в любой России!.. Но, полагаю, сказано это было просто ради красного полемического словца.
Во всяком случае, все остальные явно не хотят, и потому так же, как нет границ недовольству нынешним положением дел в стране, - точно так же нет недостатка и в программах спасения России, вывода ее из нынешнего кризиса. Над политическими, экономическими, правовыми и прочими перспективами нашего выздоровления ломают сегодня голову лучшие (как, впрочем, и худшие) умы России, и естественно, что и на нашем форуме недостатка в размышлениях на этот счет и в соответствующих рекомендациях нет и не будет. Ни в коей мере не рисхуя соревноваться здесь со специалистами такого уровня, как выступающие сегодня Лариса Пияшева, Геннадий Осипов или Андрей Зубов, я тем не менее тоже никак не могу удержаться, чтобы не принять участия в этом обсуждении, - именно потому, что никак не готов и не хочу жить в такой России, в какой живу сегодня. Что, разумеется, отнюдь не означает, что я готов из нее бежать, даже если государем нашим станет верный ленинец товарищ Зюганов.
Но перед лицом и этой, и противоположной ей (и, право же, не намного более приемлемой) перспектив мне хотелось бы привлечь сегодня внимание не столько к каким-то конкретным программам возможного, желательного или неотложно необходимого экономического, политического и правового реформирования сегодняшней России, сколько к некоторым общим, исходным условиям такого реформирования - условиям, без соблюдения которых никакие реформаторские планы развития России, даже самые роскошные и математически безукоризненные, просто не могут быть, по моему убеждению, осуществлены. А между тем едва ли не большинство наших реформаторов, даже самых профессионально компетентных, очень плохо, похоже, отдают себе в этом отчет и очень мало об этом думают.
Тема эта, однако, настолько сложна и обширна, а регламент наших Чтений столь беспощаден, что я не вижу другого выхода, как попытаться уложить свои размышления в очень кратко, сжато, без особых разъяснений сформулированные тезисы, которые, если потребуется, можно будет позднее и развернуть. Их, этих тезисов, у меня ровно десять.
1. Я считаю, что можно говорить о некоем общем господствующем типе реформ, характерных для истории России после татарского ига. И что наиболее адекватную возможность понять и объяснить эту особенность русской истории дает та концепция догоняющего развития, основы которой были заложены еще Соловьевым и Ключевским. Ее суть: едва ли не все важнейшие реформы начинались в России, как правило, не столько под напором органического развития страны, в результате диктата внутренних потребностей развивающегося общества, сколько и прежде всего под напором очередной внешней неотложной необходимости отстоять государственное существование России в ситуации той или иной угрозы со стороны соседей, далеко ушедших вперед в цивилизационном процессе.
Поэтому-то реформы у нас и зарождались всегда только «наверху», «спускались» оттуда - и «спускались» притом, как правило, в весьма мало подготовленное к ним общество, внедрялись в него жестким диктатом власти, как нечто ему навязываемое, а сплошь и рядом даже и чуждое. Так было и при Петре, так было во многом и при Александре II, которого вынудили к реформам слишком наглядные уроки Крымской войны. Так было - хотя и в ином, разумеется, ценностном измерении - и при большевиках, бросившихся проводить свои чудовищные реформы «коллективкзации» и "индустриализации» опять-таки прежде всего ради спасения СССР (и соответственно своего режима) в условиях угрозы так называемого «капиталистического окружения». Так было даже и тоща, когда реформаторы - как, например, Столыпин - пытались создать, наконец, в России органическое гражданское общество, способное дальнейшее реформирование страны творить уже само, «из себя». Все равно инициатива и стимуляция таких реформ шли всегда сверху, и потому знаменитая формула Пушкина, сказавшего о Петре, что он «уздой железной Россию поднял на дыбы», вполне может быть признана общей формулой всех российских преобразований - от петровских до горбачевских.
2. Эта общая парадигма российских реформ объясняет, почему в эпохи реформирования основное население страны всегда становилось по преимуществу лишь объектом авторитарного манипулирования со стороны реформаторской власти - даже если это реформирование в какой-то мере и отвечало внутренним потребностям развития страны, шло в общецивилизационном направлении. Полагаю, что этот тезис можно не разъяснять и не развертывать.
3. Однако в ситуации, когда реформа проводится в жизнь посредством авторитарного манипулирования обществом, а рассчитана между тем на какую-то «перестройку» его именно в общецивилизационном направлении (то есть предусматривает такое его преобразование, которое в той или иной мере ориентировано все-таки именно либеральными ценностями), - в этой ситуации неминуемо возникновение нового, дополнительного напряжения между реформаторской властью и обществом, немедленно вызываемого таким противоречием. И противоречия тем большего, чем больше либерализма внедряется в жизнь общества реформой. Ибо общество - если перефразировать известную остроумную формулу Ларисы Пияшевой - не может быть немножко беременно свободой: беременность либо должна быть прервана, либо неизбежно будет развиваться до своего естественного завершения - рождения ребенка.
Потому-то российская история и свидетельствует: чем больше либерализма получало в результате той или иной реформы российское общество, реформированное сверху, манипуляционным способом, тем меньше оно оказывалось, как правило, приспособленным к тому, чтобы им манипулировали, тем большее сопротивление должно было оно оказывать и действительно оказывало и этой своей роли подопытного и дрессируемого существа (даже когда с ним делают, не спрашивая его, нечто вроде бы ему полезное), и вообще существованию режима, желающего оставить его лишь немножко беременным. Всякое расширение демократических и либеральных возможностей неизбежно увеличивало натяжение этой антиномии, что и сказалось наиболее очевидным и катастрофическим образом во взрыве 1917 года. Нелепо было бы видеть в этом катаклизме лишь результат происков большевиков - они просто умело воспользовались тем, что на блюдечке поднесла им российская власть, не сумевшая понять ситуацию, в которую сама же и загнала свой народ.
4. Наша так называемая Перестройка началась и производилась по тому же самому типу, что и раньше, ставшему, увы, традиционным для России и осевшему, можно сказать, в наследственной генетической памяти всякой российской власти неким кевытравимым штампом единственно возможного ее поведения. Отцом Перестройки стал, в сущности, президент Рейган - это он своей неуступчивостью, своей неподатливостью на все наши блефы, заставил наше коммунистическое руководство признать, что холодная война, в сущности, проиграна, что в гонке «звездных войн» нам грозит полный крах и что, следовательно, без серьезного реформирования системы, нацеленного на то, чтобы сделать нас способными опять говорить с Западом «на равных», уже не обойтись.
Реформирование опять началось, естественно, сверху - и началось оно с дарования стране небывалых политических свобод, которые, как думали наивные теоретики утопического «социализма с человеческим лицом», как раз и способны развязать внутреннюю энергию социалистического общества, стимулировать его экономическое обновление и укрепление. Это оказалось, понятно, именно утопией, а сами свободы опять-таки были, следовательно, не завоеваны и выношены самим обществом, а «спущены» ему. Но так или иначе, а этот акт в такой же небывалой, куда большей, чем когда-либо степени должен был, естественно, увеличить внутреннее сопротивление получившего эти свободы и быстро привыкшего к ним общества всякому дальнейшему манипулированию им - то есть, он должен был создать еще более резкую антиномию между привычным манипуляционно-авторитарным способом обращения с населением и правами, этим населением обретенными -- хотя бы через дарование их. А с ними - и соответствующей психологией. И это первый, на мой взгляд, фундаментальнейшего значения фактор, игнорирование которого при составлении любых, самых многообещающих планов реформирования страны, чревато непредсказуемыми и поистине катастрофическими последствиями.
5. Второй такого же фундаментального значения фактор, еще более усугубляющий опасность существующей ныне в России ситуации, - духовный вакуум, в течение очень короткого срока образовавшийся в нашем обществе в годы Перестройки, когда развернувшаяся общественная критика прошлого быстро развеяла господствующую в обществе идеологическую веру в социализм, ничем ее не заменив. О возникновении этого фактора я говорил еще в 1989 году на Конгрессе в Женеве, сейчас констатация такого вакуума стала уже публицистическим трюизмом, но здесь важна не констатация, а понимание, повторяю, именно всей колоссальной значимости этого фактора для процеса реформирования страны. В чем заключается этот духовный вакуум, сменивший былую - пусть и ложную, иллюзорную - наполненность духовного пространства жизни общества идеологической (социалистической) верой? Здесь можно говорить, на мой взгляд, по крайней мере о трех важнейших моментах.
Во-первых, - о том состоянии внутренней растерянности и потерянности, которое охватило людей и стало господствовать в обществе с утратой привычных ценностных мировоззренческих идеалов - утратой, которую, если иметь в виду подавляющее большинство населения, до сих пор так и не смогла, увы, восполнить вера религиозная.
Во-вторых, - о состоянии повышенной, резко обострившейся в связи с этим чувствительности общества прежде всего к нравственной обеспеченности любых обращаемых к нему со стороны многочисленных наших «вождей» и «лидеров» лозунгов, призывов и программ - чувствительности, которая всеща выходит на первый план в подобного рода ситуациях мировоззренческой растерянности и разброда.
И в-третьих, - о состоянии поистине удручающего, поистине вакуумного невежества широчайших слоев населения в отношении всех тех навыков, прав, обязанностей и механизмов общественной жизни и общественного поведения, которые только и могут обеспечить нормальное функционирование общества, ориентирующегося на либеральные ценности. Очень важно понять, что все эти три момента в условиях политических свобод, обретенных обществом, делают еще более опасными любые попытки реформирования его посредством авторитарной манипуляции. Не выношенные, не вытребованные самим обществом и потому малопонятные ему нововведения, авторитарно ему навязываемые, способны лишь еще более усилить в обществе состояние духовного разброда, потерянности и резкого нравственного недоверия к тем, кто обращается с обществом подобным образом (а значит - и к их реформам). А все это вместе - лишь обострить его противостояние властям предержащим, способное вылиться - при отсутствии освоенных обществом, выработанных им самим действенных механизмов демократического поведения - в самые непредсказуемые и разрушительные формы.
6. Таким образом, можно рискнуть утверждать, что сегодня уже никак нельзя рассчитывать ни на какое сколько-нибудь успешное политическое, экономическое, социальное или правовое реформирование страны без самого серьезного учета всех этих важнейших факторов, обеспечивающих неизмеримо возросшую со времен дарования России небывалых дотоле политических свобод психологическую сопротивляемость населения любым манипуляционным способам обращения с ним. Можно утверждать, что со времен Перестройки необходимость планировать любую реформу только в контексте всех этих новых духовно-психологических реалий, только «вписывая» ее именно в такой контекст, приноравливая к нему характер ее проведения, стала уже своего рода непреложным требованием самой российской истории. Может быть, - впервые. Иными словами - непреложной новой парадигмой всякого реформирования сегодняшней России, если только оно действительно хочет рассчитывать на успех, - его, можно сказать, категорическим императивом.
7. Понятно, что эта новая историческая ситуация с самого начала должна была и любого нашего «реформатора сверху», вознамерившегося облагодетельствовать страну теми или иными нововведениями» призванными вернуть нас на общемировой цивилизационный путь, поставить тоже перед лицом совершенно новой, особой исторической его ответственности. Ибо со времени возникновения этой ситуации рассчитывать на то, что переделка страны по новому штату, то есть переделка судьбы народа, может быть произведена сколько-нибудь успешно без активного, вменяемого и заинтересованного участия в этой переделке самого народа, стало уже просто непростительной исторической безграмотностью. Отныне внедрение в жизнь страны любых экономических или политических механизмов уже нельзя рассматривать как нечто такое, что сумеет более или менее успешно заработать без того, чтобы стать органической потребностью самого общества.
8. Приходится констатировать, однако, что в России до сих пор так и не нашлось, увы, государственного деятеля, оказавшегося способным подняться на такой уровень исторического государственного мышления - уровень, который позволил бы ему понять совершенно новый и особый характер стоящих перед ним как перед реформатором задач по проведению намечаемых реформ в жизнь. И шире - вообще не нашлось, увы, такой общественной силы, которая оказалась бы способна к такому пониманию. Что касается власти перестроечного периода, то отсутствие у нее всякой серьезной исторической стратегии стало сейчас уже для всех общепризнанной очевидностью, и всякого, кто лишний раз хочет убедиться в этом, я отсылаю к соответствующим местам моего интервью с М.С. Горбачевым, которое было напечатано в 80-м номере «Континента». Спасибо, конечно, ему за то, что он даровал стране свободы, но такой дар ко многому обязывал и самого дарителя. Он поставил его в совершенно новые отношения с социумом, получившим этот дар, - в отношения реального, а не формального диалога и действительной, ответственной подотчетности. А как это было осознано и осуществлено - все знают.
Что же касается сегодняшней власти - и законодательной, и исполнительной, то, увы, название одной из самых резких публицистических статей Максимова последних лет - Шпана у власти - все чаще приходит на ум и кажется наиболее адекватной и точной ее характеристикой. Ельцин ведет себя как пахан, схватка бульдогов под ковром стала еще более распространенным способом формирования государственных структур, чем во времена Черчиллевой инвективы, все заботы борющихся за власть группировок сосредоточены опять на поисках наиболее эффективных способов манипулирования электоратом, и оппозиционные режиму силы, под каким бы флагом они ни выступали, ничем в этом отношении не лучше властей предержащих. Если не большинство, то наиболее вменяемая часть населения так это и понимает: просто рвутся к власти ради перераспределения собственности, доставшейся первому эшелону номенклатуры.
О реформаторах же, начавших наш поход в капитализм, и говорить нечего: даже не подвергая сомнению благородные намерения того же Гайдара, трудно не поразиться полному непониманию им как государственным деятелем того, как ему следовало обращаться со страной, народом, обществом, чтобы рассчитывать на хотя бы половинный успех своих реформ. Еще более поражает то, что и сегодня, когда он опять борется за власть, никаких признаков такого понимания - и соответствующего покаяния - в его предвыборных программах и выступлениях и в микроскоп не разглядишь. Как манипулировал народом раньше, так, судя по всему, готов манипулировать и дальше - просто по несколько измененной схеме. А общество как раньше мало что понимало в его реформах, так не понимает и сейчас. Результат - меньше пяти процентов на выборах.
Интеллигенция, до предела политизированная, разбилась на враждующие партийные группы и утратила уже почти всякие признаки независимой духовной силы, способной к исторической трезвости и пусть какой угодно «конструктивной», но притом действительно бескомпромиссной, и, главное, серьезной критике власти. Опять все сводится к старой иллюзии - вот придет к власти наша партия и все будет, как надо. Потому-то крик одного из ее характерных и почитаемых представителей на знаменитом ночном политическом шоу во время выборов: «Россия, ты сдурела!» - и может стать визитной карточкой ее сегодняшнего менталитета. Это, видите ли, Россия сдурела, а не те, кто, казалось бы, по определению должны были стать солью ее земли, но предпочитают принимать участие в нынешних тараканьих политических бегах, внушая себе, что от этого зависит судьба страны.
И даже Церковь - официальная Церковь, столь трогательно роднящаяся с нынешней властью, - не помогает своим чадам разобраться в действительных реалиях сегодняшней социальной обстановки и трезво их оценить. Не буду говорить о самом народе, получившем свободу и так по-детски, так неумело и глупо ею пользующемся. Он-то сам, может быть, менее всего в этом виноват - скорее это беда его. И форма его протеста против существующего безобразия.
9. Значит ли это, что ситуация у нас абсолютно тупиковая и никаких подвижек к созданию в стране того органического гражданского общества, которое своим собственным саморазвитием оказалось бы заинтересовано в подлинно либеральных реформах и стало их реальным - в том числе и политическим - проводником и носителем, не происходит? Нет, на такую черную краску я бы не решился. Все-таки при всей ублюдочности проведенных реформ, какой-то эффект - часто даже как бы не благодаря, а в обход их - они дали. Все-таки формируется постепенно слой не только собственников, которые наживаются на современном беспределе и делают деньги из воздуха, но и тех, кто создает производительный финансовый и промышленный капитал, кто кровно заинтересован в создании в России нормального либерального общества.
Эта сила создается постепенно и стихийно, и с нею могут быть связаны, наши надежды. Однако процесс этот проходит столь медленно и трудно, преодолевая такое сопротивление господствующей государственной мафии, озабоченной только собственной живучестью, не совместимой ни с нормальной фискальной политикой, ни с правовым порядком, что к тому времени, когда формирование такой силы произойдет, страна может оказаться уже до предела деморализованной, разложившейся и развращенной. И никакая сила «среднего» (только еще возникающего) класса ее уже не спасет. Читайте об этом в последнем номере «Континента» - в статье Юрия Каграмакова «Мера пессимизма». Поэтому-то очень активное и как можно более быстрое формирование такой силы, снизу, «изнутри» созидающей органическое российское гражданское общество, и необходимо сегодня всячески поддерживать. Это - едва ли не самая главная историческая задача страны. Но как?
10. Совершенно ясно - только политически. То есть это возможно только тогда, когда общественное движение, способное понимать эту историческую задачу, способно и реализовать ее соответствующим образом - в качестве законодательных актов, открывающих дорогу формированию среднего класса, способствующих вызреванию органического российского гражданского общества. Иными словами, такое движение должно завоевать соответствующие позиции в Думе, то есть выступить именно как политическая сила. Но вот тут-то мы и оказываемся перед парадоксом, который ставит перед этой нашей вроде бы неопровержимой логикой жирный знак вопроса -. знак, на котором - в пределах этого 10-го своего тезиса - я и хочу закончить свое выступление, предложив попытаться поискать на него ответ общими силами.
Итак, необходима политическая сила, способная законодательно способствовать формированию российского органического общества, российского среднего слоя, призванного стать основой, большинством нации. Но это значит - она должна завоевать доверие электората. А как завоевать это доверие в ситуации полного его недоверия ко всем - или почти ко всем политическим движениям современной России? Конечно, жизнь скорее всего сама подскажет здесь какой-то выход, потому что острейшая общественная необходимость в таком выходе существует. И, может быть, появится-таки лидер с неподмоченной нравственной репутацией, способный завоевать своими действиями и поведением доверие широких слоев населения. Лидер, способный вполне трезво осознать притом, что на авторитарно-манипуляционных методах реформирования страны современная российская ситуация давно уже поставила жирный крест. И что пока общество пользуется теь£и политическими свободами, какими оно сегодня хотя бы формально располагает, никакой альтернативы реформированию страны на действительно демократической основе просто не существует.
Но пока такого лидера и поддерживающего его широкого общественно-политического демократического движения нет, я все же полагаю, что одним из путей к созданию такого движения может оказаться возникновение и активная деятельность хотя бы небольшой, но авторитетной группы людей, которые, выступая с ясной и всеобъемлющей программой демократических и либеральных реформ и с постоянной и бескомпромиссной, но и не обструкционистской критикой с этих позиций практических действий наличной власти, сами заранее, громогласно и принципиально отказались бы от всякого личного участия в сегодняшней политической борьбе за власть. Их дело - завоевать прежде всего именно нравственный авторитет - как своей программой необходимых преобразований, терпеливым ее разъяснением обществу, так и этим вот принципиальным своим отказом участвовать непосредственно в персональных предвыборных политических гонках и бегах. То есть - своей бескорыстной незаинтересованностью в получении каких-либо начальнических кресел, что и вызывает сегодня самое большое недоверие отчаявшихся людей. Конечно, это парадоксальный путь - активная политически-просветительская, пропагандистская и публицистическая деятельность принципиальных неполитиков, то есть принципиально и практически неполитическое политическое движение.
Но, во-первых, повторяю, это только одна из возможностей, которая может привести, в конце концов, и к созданию достойного и широкого общественно-политического движения, ориентированного не формальными, а нравственно выверенными ценностями подлинного либерализма и демократии. А во-вторых, Россия сегодня более, чем когда-либо, страна парадоксов, и кто знает - может быть, нынешняя парадоксальная ситуация и требует именно парадоксальных решений. Возможно, я и ошибаюсь, но, говоря по правде, пока что никакого другого пути сегодня - в ситуации явного кризиса всех существующих у нас и вызывающих явное недоверие населения политических форм общественной жизни - я просто не вижу. Вот почему я и думаю, что нам более всего нужны сейчас люди, способные продолжить традицию бескорыстного диссидентства - традицию таких людей, как Сахаров. И таких, как Владимир Максимов.
РЕФОРМИРОВАНИЕ РОССИИ В УСЛОВИЯХ ДУХОВНОГО КРИЗИСА ОБЩЕСТВА
Тотальное обнищание основной массы населения, правовой беспредел на фоне наглого беспредела преступности, политический цинизм властей, кровавый геноцид против собственного народа (то против одной, то против другой его части), - говорить обо всех этих и подобных им вещах, как о характернейших отличительных приметах нынешнего российского дня, стало в нашей стране уже просто банальностью. И потому вряд ли можно найти сегодня в России человека, который, деликатно выражаясь, был бы доволен ее нынешним status quo. За исключением, естественно, рэкетно-мафиозных структур, выкачивающих из гибнущей России поистине бешеные деньги, и властей предержащих, устраивающих на ее трагедии свое карьерное благополучие. Да еще, может, кроме Льва Аннинского, заявившего вчера, что он хочет жить в любой России!.. Но, полагаю, сказано это было просто ради красного полемического словца.
Во всяком случае, все остальные явно не хотят, и потому так же, как нет границ недовольству нынешним положением дел в стране, - точно так же нет недостатка и в программах спасения России, вывода ее из нынешнего кризиса. Над политическими, экономическими, правовыми и прочими перспективами нашего выздоровления ломают сегодня голову лучшие (как, впрочем, и худшие) умы России, и естественно, что и на нашем форуме недостатка в размышлениях на этот счет и в соответствующих рекомендациях нет и не будет. Ни в коей мере не рисхуя соревноваться здесь со специалистами такого уровня, как выступающие сегодня Лариса Пияшева, Геннадий Осипов или Андрей Зубов, я тем не менее тоже никак не могу удержаться, чтобы не принять участия в этом обсуждении, - именно потому, что никак не готов и не хочу жить в такой России, в какой живу сегодня. Что, разумеется, отнюдь не означает, что я готов из нее бежать, даже если государем нашим станет верный ленинец товарищ Зюганов.
Но перед лицом и этой, и противоположной ей (и, право же, не намного более приемлемой) перспектив мне хотелось бы привлечь сегодня внимание не столько к каким-то конкретным программам возможного, желательного или неотложно необходимого экономического, политического и правового реформирования сегодняшней России, сколько к некоторым общим, исходным условиям такого реформирования - условиям, без соблюдения которых никакие реформаторские планы развития России, даже самые роскошные и математически безукоризненные, просто не могут быть, по моему убеждению, осуществлены. А между тем едва ли не большинство наших реформаторов, даже самых профессионально компетентных, очень плохо, похоже, отдают себе в этом отчет и очень мало об этом думают.
Тема эта, однако, настолько сложна и обширна, а регламент наших Чтений столь беспощаден, что я не вижу другого выхода, как попытаться уложить свои размышления в очень кратко, сжато, без особых разъяснений сформулированные тезисы, которые, если потребуется, можно будет позднее и развернуть. Их, этих тезисов, у меня ровно десять.
1. Я считаю, что можно говорить о некоем общем господствующем типе реформ, характерных для истории России после татарского ига. И что наиболее адекватную возможность понять и объяснить эту особенность русской истории дает та концепция догоняющего развития, основы которой были заложены еще Соловьевым и Ключевским. Ее суть: едва ли не все важнейшие реформы начинались в России, как правило, не столько под напором органического развития страны, в результате диктата внутренних потребностей развивающегося общества, сколько и прежде всего под напором очередной внешней неотложной необходимости отстоять государственное существование России в ситуации той или иной угрозы со стороны соседей, далеко ушедших вперед в цивилизационном процессе.
Поэтому-то реформы у нас и зарождались всегда только «наверху», «спускались» оттуда - и «спускались» притом, как правило, в весьма мало подготовленное к ним общество, внедрялись в него жестким диктатом власти, как нечто ему навязываемое, а сплошь и рядом даже и чуждое. Так было и при Петре, так было во многом и при Александре II, которого вынудили к реформам слишком наглядные уроки Крымской войны. Так было - хотя и в ином, разумеется, ценностном измерении - и при большевиках, бросившихся проводить свои чудовищные реформы «коллективкзации» и "индустриализации» опять-таки прежде всего ради спасения СССР (и соответственно своего режима) в условиях угрозы так называемого «капиталистического окружения». Так было даже и тоща, когда реформаторы - как, например, Столыпин - пытались создать, наконец, в России органическое гражданское общество, способное дальнейшее реформирование страны творить уже само, «из себя». Все равно инициатива и стимуляция таких реформ шли всегда сверху, и потому знаменитая формула Пушкина, сказавшего о Петре, что он «уздой железной Россию поднял на дыбы», вполне может быть признана общей формулой всех российских преобразований - от петровских до горбачевских.
2. Эта общая парадигма российских реформ объясняет, почему в эпохи реформирования основное население страны всегда становилось по преимуществу лишь объектом авторитарного манипулирования со стороны реформаторской власти - даже если это реформирование в какой-то мере и отвечало внутренним потребностям развития страны, шло в общецивилизационном направлении. Полагаю, что этот тезис можно не разъяснять и не развертывать.
3. Однако в ситуации, когда реформа проводится в жизнь посредством авторитарного манипулирования обществом, а рассчитана между тем на какую-то «перестройку» его именно в общецивилизационном направлении (то есть предусматривает такое его преобразование, которое в той или иной мере ориентировано все-таки именно либеральными ценностями), - в этой ситуации неминуемо возникновение нового, дополнительного напряжения между реформаторской властью и обществом, немедленно вызываемого таким противоречием. И противоречия тем большего, чем больше либерализма внедряется в жизнь общества реформой. Ибо общество - если перефразировать известную остроумную формулу Ларисы Пияшевой - не может быть немножко беременно свободой: беременность либо должна быть прервана, либо неизбежно будет развиваться до своего естественного завершения - рождения ребенка.
Потому-то российская история и свидетельствует: чем больше либерализма получало в результате той или иной реформы российское общество, реформированное сверху, манипуляционным способом, тем меньше оно оказывалось, как правило, приспособленным к тому, чтобы им манипулировали, тем большее сопротивление должно было оно оказывать и действительно оказывало и этой своей роли подопытного и дрессируемого существа (даже когда с ним делают, не спрашивая его, нечто вроде бы ему полезное), и вообще существованию режима, желающего оставить его лишь немножко беременным. Всякое расширение демократических и либеральных возможностей неизбежно увеличивало натяжение этой антиномии, что и сказалось наиболее очевидным и катастрофическим образом во взрыве 1917 года. Нелепо было бы видеть в этом катаклизме лишь результат происков большевиков - они просто умело воспользовались тем, что на блюдечке поднесла им российская власть, не сумевшая понять ситуацию, в которую сама же и загнала свой народ.
4. Наша так называемая Перестройка началась и производилась по тому же самому типу, что и раньше, ставшему, увы, традиционным для России и осевшему, можно сказать, в наследственной генетической памяти всякой российской власти неким кевытравимым штампом единственно возможного ее поведения. Отцом Перестройки стал, в сущности, президент Рейган - это он своей неуступчивостью, своей неподатливостью на все наши блефы, заставил наше коммунистическое руководство признать, что холодная война, в сущности, проиграна, что в гонке «звездных войн» нам грозит полный крах и что, следовательно, без серьезного реформирования системы, нацеленного на то, чтобы сделать нас способными опять говорить с Западом «на равных», уже не обойтись.
Реформирование опять началось, естественно, сверху - и началось оно с дарования стране небывалых политических свобод, которые, как думали наивные теоретики утопического «социализма с человеческим лицом», как раз и способны развязать внутреннюю энергию социалистического общества, стимулировать его экономическое обновление и укрепление. Это оказалось, понятно, именно утопией, а сами свободы опять-таки были, следовательно, не завоеваны и выношены самим обществом, а «спущены» ему. Но так или иначе, а этот акт в такой же небывалой, куда большей, чем когда-либо степени должен был, естественно, увеличить внутреннее сопротивление получившего эти свободы и быстро привыкшего к ним общества всякому дальнейшему манипулированию им - то есть, он должен был создать еще более резкую антиномию между привычным манипуляционно-авторитарным способом обращения с населением и правами, этим населением обретенными -- хотя бы через дарование их. А с ними - и соответствующей психологией. И это первый, на мой взгляд, фундаментальнейшего значения фактор, игнорирование которого при составлении любых, самых многообещающих планов реформирования страны, чревато непредсказуемыми и поистине катастрофическими последствиями.
5. Второй такого же фундаментального значения фактор, еще более усугубляющий опасность существующей ныне в России ситуации, - духовный вакуум, в течение очень короткого срока образовавшийся в нашем обществе в годы Перестройки, когда развернувшаяся общественная критика прошлого быстро развеяла господствующую в обществе идеологическую веру в социализм, ничем ее не заменив. О возникновении этого фактора я говорил еще в 1989 году на Конгрессе в Женеве, сейчас констатация такого вакуума стала уже публицистическим трюизмом, но здесь важна не констатация, а понимание, повторяю, именно всей колоссальной значимости этого фактора для процеса реформирования страны. В чем заключается этот духовный вакуум, сменивший былую - пусть и ложную, иллюзорную - наполненность духовного пространства жизни общества идеологической (социалистической) верой? Здесь можно говорить, на мой взгляд, по крайней мере о трех важнейших моментах.
Во-первых, - о том состоянии внутренней растерянности и потерянности, которое охватило людей и стало господствовать в обществе с утратой привычных ценностных мировоззренческих идеалов - утратой, которую, если иметь в виду подавляющее большинство населения, до сих пор так и не смогла, увы, восполнить вера религиозная.
Во-вторых, - о состоянии повышенной, резко обострившейся в связи с этим чувствительности общества прежде всего к нравственной обеспеченности любых обращаемых к нему со стороны многочисленных наших «вождей» и «лидеров» лозунгов, призывов и программ - чувствительности, которая всеща выходит на первый план в подобного рода ситуациях мировоззренческой растерянности и разброда.
И в-третьих, - о состоянии поистине удручающего, поистине вакуумного невежества широчайших слоев населения в отношении всех тех навыков, прав, обязанностей и механизмов общественной жизни и общественного поведения, которые только и могут обеспечить нормальное функционирование общества, ориентирующегося на либеральные ценности. Очень важно понять, что все эти три момента в условиях политических свобод, обретенных обществом, делают еще более опасными любые попытки реформирования его посредством авторитарной манипуляции. Не выношенные, не вытребованные самим обществом и потому малопонятные ему нововведения, авторитарно ему навязываемые, способны лишь еще более усилить в обществе состояние духовного разброда, потерянности и резкого нравственного недоверия к тем, кто обращается с обществом подобным образом (а значит - и к их реформам). А все это вместе - лишь обострить его противостояние властям предержащим, способное вылиться - при отсутствии освоенных обществом, выработанных им самим действенных механизмов демократического поведения - в самые непредсказуемые и разрушительные формы.
6. Таким образом, можно рискнуть утверждать, что сегодня уже никак нельзя рассчитывать ни на какое сколько-нибудь успешное политическое, экономическое, социальное или правовое реформирование страны без самого серьезного учета всех этих важнейших факторов, обеспечивающих неизмеримо возросшую со времен дарования России небывалых дотоле политических свобод психологическую сопротивляемость населения любым манипуляционным способам обращения с ним. Можно утверждать, что со времен Перестройки необходимость планировать любую реформу только в контексте всех этих новых духовно-психологических реалий, только «вписывая» ее именно в такой контекст, приноравливая к нему характер ее проведения, стала уже своего рода непреложным требованием самой российской истории. Может быть, - впервые. Иными словами - непреложной новой парадигмой всякого реформирования сегодняшней России, если только оно действительно хочет рассчитывать на успех, - его, можно сказать, категорическим императивом.
7. Понятно, что эта новая историческая ситуация с самого начала должна была и любого нашего «реформатора сверху», вознамерившегося облагодетельствовать страну теми или иными нововведениями» призванными вернуть нас на общемировой цивилизационный путь, поставить тоже перед лицом совершенно новой, особой исторической его ответственности. Ибо со времени возникновения этой ситуации рассчитывать на то, что переделка страны по новому штату, то есть переделка судьбы народа, может быть произведена сколько-нибудь успешно без активного, вменяемого и заинтересованного участия в этой переделке самого народа, стало уже просто непростительной исторической безграмотностью. Отныне внедрение в жизнь страны любых экономических или политических механизмов уже нельзя рассматривать как нечто такое, что сумеет более или менее успешно заработать без того, чтобы стать органической потребностью самого общества.
8. Приходится констатировать, однако, что в России до сих пор так и не нашлось, увы, государственного деятеля, оказавшегося способным подняться на такой уровень исторического государственного мышления - уровень, который позволил бы ему понять совершенно новый и особый характер стоящих перед ним как перед реформатором задач по проведению намечаемых реформ в жизнь. И шире - вообще не нашлось, увы, такой общественной силы, которая оказалась бы способна к такому пониманию. Что касается власти перестроечного периода, то отсутствие у нее всякой серьезной исторической стратегии стало сейчас уже для всех общепризнанной очевидностью, и всякого, кто лишний раз хочет убедиться в этом, я отсылаю к соответствующим местам моего интервью с М.С. Горбачевым, которое было напечатано в 80-м номере «Континента». Спасибо, конечно, ему за то, что он даровал стране свободы, но такой дар ко многому обязывал и самого дарителя. Он поставил его в совершенно новые отношения с социумом, получившим этот дар, - в отношения реального, а не формального диалога и действительной, ответственной подотчетности. А как это было осознано и осуществлено - все знают.
Что же касается сегодняшней власти - и законодательной, и исполнительной, то, увы, название одной из самых резких публицистических статей Максимова последних лет - Шпана у власти - все чаще приходит на ум и кажется наиболее адекватной и точной ее характеристикой. Ельцин ведет себя как пахан, схватка бульдогов под ковром стала еще более распространенным способом формирования государственных структур, чем во времена Черчиллевой инвективы, все заботы борющихся за власть группировок сосредоточены опять на поисках наиболее эффективных способов манипулирования электоратом, и оппозиционные режиму силы, под каким бы флагом они ни выступали, ничем в этом отношении не лучше властей предержащих. Если не большинство, то наиболее вменяемая часть населения так это и понимает: просто рвутся к власти ради перераспределения собственности, доставшейся первому эшелону номенклатуры.
О реформаторах же, начавших наш поход в капитализм, и говорить нечего: даже не подвергая сомнению благородные намерения того же Гайдара, трудно не поразиться полному непониманию им как государственным деятелем того, как ему следовало обращаться со страной, народом, обществом, чтобы рассчитывать на хотя бы половинный успех своих реформ. Еще более поражает то, что и сегодня, когда он опять борется за власть, никаких признаков такого понимания - и соответствующего покаяния - в его предвыборных программах и выступлениях и в микроскоп не разглядишь. Как манипулировал народом раньше, так, судя по всему, готов манипулировать и дальше - просто по несколько измененной схеме. А общество как раньше мало что понимало в его реформах, так не понимает и сейчас. Результат - меньше пяти процентов на выборах.
Интеллигенция, до предела политизированная, разбилась на враждующие партийные группы и утратила уже почти всякие признаки независимой духовной силы, способной к исторической трезвости и пусть какой угодно «конструктивной», но притом действительно бескомпромиссной, и, главное, серьезной критике власти. Опять все сводится к старой иллюзии - вот придет к власти наша партия и все будет, как надо. Потому-то крик одного из ее характерных и почитаемых представителей на знаменитом ночном политическом шоу во время выборов: «Россия, ты сдурела!» - и может стать визитной карточкой ее сегодняшнего менталитета. Это, видите ли, Россия сдурела, а не те, кто, казалось бы, по определению должны были стать солью ее земли, но предпочитают принимать участие в нынешних тараканьих политических бегах, внушая себе, что от этого зависит судьба страны.
И даже Церковь - официальная Церковь, столь трогательно роднящаяся с нынешней властью, - не помогает своим чадам разобраться в действительных реалиях сегодняшней социальной обстановки и трезво их оценить. Не буду говорить о самом народе, получившем свободу и так по-детски, так неумело и глупо ею пользующемся. Он-то сам, может быть, менее всего в этом виноват - скорее это беда его. И форма его протеста против существующего безобразия.
9. Значит ли это, что ситуация у нас абсолютно тупиковая и никаких подвижек к созданию в стране того органического гражданского общества, которое своим собственным саморазвитием оказалось бы заинтересовано в подлинно либеральных реформах и стало их реальным - в том числе и политическим - проводником и носителем, не происходит? Нет, на такую черную краску я бы не решился. Все-таки при всей ублюдочности проведенных реформ, какой-то эффект - часто даже как бы не благодаря, а в обход их - они дали. Все-таки формируется постепенно слой не только собственников, которые наживаются на современном беспределе и делают деньги из воздуха, но и тех, кто создает производительный финансовый и промышленный капитал, кто кровно заинтересован в создании в России нормального либерального общества.
Эта сила создается постепенно и стихийно, и с нею могут быть связаны, наши надежды. Однако процесс этот проходит столь медленно и трудно, преодолевая такое сопротивление господствующей государственной мафии, озабоченной только собственной живучестью, не совместимой ни с нормальной фискальной политикой, ни с правовым порядком, что к тому времени, когда формирование такой силы произойдет, страна может оказаться уже до предела деморализованной, разложившейся и развращенной. И никакая сила «среднего» (только еще возникающего) класса ее уже не спасет. Читайте об этом в последнем номере «Континента» - в статье Юрия Каграмакова «Мера пессимизма». Поэтому-то очень активное и как можно более быстрое формирование такой силы, снизу, «изнутри» созидающей органическое российское гражданское общество, и необходимо сегодня всячески поддерживать. Это - едва ли не самая главная историческая задача страны. Но как?
10. Совершенно ясно - только политически. То есть это возможно только тогда, когда общественное движение, способное понимать эту историческую задачу, способно и реализовать ее соответствующим образом - в качестве законодательных актов, открывающих дорогу формированию среднего класса, способствующих вызреванию органического российского гражданского общества. Иными словами, такое движение должно завоевать соответствующие позиции в Думе, то есть выступить именно как политическая сила. Но вот тут-то мы и оказываемся перед парадоксом, который ставит перед этой нашей вроде бы неопровержимой логикой жирный знак вопроса -. знак, на котором - в пределах этого 10-го своего тезиса - я и хочу закончить свое выступление, предложив попытаться поискать на него ответ общими силами.
Итак, необходима политическая сила, способная законодательно способствовать формированию российского органического общества, российского среднего слоя, призванного стать основой, большинством нации. Но это значит - она должна завоевать доверие электората. А как завоевать это доверие в ситуации полного его недоверия ко всем - или почти ко всем политическим движениям современной России? Конечно, жизнь скорее всего сама подскажет здесь какой-то выход, потому что острейшая общественная необходимость в таком выходе существует. И, может быть, появится-таки лидер с неподмоченной нравственной репутацией, способный завоевать своими действиями и поведением доверие широких слоев населения. Лидер, способный вполне трезво осознать притом, что на авторитарно-манипуляционных методах реформирования страны современная российская ситуация давно уже поставила жирный крест. И что пока общество пользуется теь£и политическими свободами, какими оно сегодня хотя бы формально располагает, никакой альтернативы реформированию страны на действительно демократической основе просто не существует.
Но пока такого лидера и поддерживающего его широкого общественно-политического демократического движения нет, я все же полагаю, что одним из путей к созданию такого движения может оказаться возникновение и активная деятельность хотя бы небольшой, но авторитетной группы людей, которые, выступая с ясной и всеобъемлющей программой демократических и либеральных реформ и с постоянной и бескомпромиссной, но и не обструкционистской критикой с этих позиций практических действий наличной власти, сами заранее, громогласно и принципиально отказались бы от всякого личного участия в сегодняшней политической борьбе за власть. Их дело - завоевать прежде всего именно нравственный авторитет - как своей программой необходимых преобразований, терпеливым ее разъяснением обществу, так и этим вот принципиальным своим отказом участвовать непосредственно в персональных предвыборных политических гонках и бегах. То есть - своей бескорыстной незаинтересованностью в получении каких-либо начальнических кресел, что и вызывает сегодня самое большое недоверие отчаявшихся людей. Конечно, это парадоксальный путь - активная политически-просветительская, пропагандистская и публицистическая деятельность принципиальных неполитиков, то есть принципиально и практически неполитическое политическое движение.
Но, во-первых, повторяю, это только одна из возможностей, которая может привести, в конце концов, и к созданию достойного и широкого общественно-политического движения, ориентированного не формальными, а нравственно выверенными ценностями подлинного либерализма и демократии. А во-вторых, Россия сегодня более, чем когда-либо, страна парадоксов, и кто знает - может быть, нынешняя парадоксальная ситуация и требует именно парадоксальных решений. Возможно, я и ошибаюсь, но, говоря по правде, пока что никакого другого пути сегодня - в ситуации явного кризиса всех существующих у нас и вызывающих явное недоверие населения политических форм общественной жизни - я просто не вижу. Вот почему я и думаю, что нам более всего нужны сейчас люди, способные продолжить традицию бескорыстного диссидентства - традицию таких людей, как Сахаров. И таких, как Владимир Максимов.