«Есть нечто большее даже России. Это - мой Бог и моя душа». Памяти Бунина (окончание)
Автор: протоиерей Александр Лашков
Бунин и Горький. «Толстой говорил: Теперь успех в литературе достигается только глупостью и наглостью» [Бунин. Окаянные дни]. К поэме «Листопад» можно найти запись о посвящении ее М. Горькому. Позднее от посвящения Бунин отказался. Главная причина разрыва отношений - в том, что Горький «стал ярым большевиком». «В начале апреля 1917 года мы расстались с ним (Горьким) навсегда», - писал Бунин. В конце того же года, вспоминал он далее, Горький «приехал в Москву, остановился у своей жены Екатерины Павловны, и она сказала мне по телефону: ‟Алексей Максимович хочет поговорить с вами”. Я ответил, что говорить нам теперь не о чем, что я считаю наши отношения с ним навсегда кончеными» [Искусство невозможного. Дневники, письма]. И еще: «Таков был Горький. А сколько было еще ненормальных! Цветаева с ее непрекращавшимся всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах, кончившая свою жизнь петлей после возвращения в Советскую Россию; буйнейший пьяница Бальмонт, незадолго до смерти впавший в свирепое эротическое помешательство; морфинист и садистический эротоман Брюсов; запойный трагик Андреев… Про обезьяньи неистовства Белого и говорить нечего, про несчастного Блока - тоже... у Блока была с молодости жестокая цинга, жалобами на которую полны его дневники, так же как и на страдания от вина и женщин…» Есенин, Маяковский, Блок. Бунин пренебрегал Есениным, Маяковским, считал, что у символистов, декадентов, акмеистов, футуристов в литературе нет или не должно быть будущего. И хотя некоторые не разделяли подобной позиции, тем не менее не могли не признать, что такую оценку дает сам Бунин - мастер поэзии. Литературный критик писал: «Стихов такой сдержанной силы, такой тонкости и такого вкуса немало у Бунина. Признаюсь, для меня перед такими стихами куда-то вдаль отступают все ‟расхождения”, все теории, и пропадает охота разбираться, в чем прав Бунин и в чем не прав, потому что победителей не судят» [В. Ф. Ходасевич цитирует стихотворение Бунина «Льет без конца. В лесу туман». (1916). В. Ф. Ходасевич - русский поэт, переводчик, мемуарист и историк литературы, пушкинист, с 1925 г. эмигрант, ведущий критик литературы русского зарубежья. Цит. по: Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание]. Бунин говорил о Есенине: «Память, которую оставил по себе Есенин как человек, далеко не светла. И то, что есть теперь люди, которые называют ее светлой, - великий позор нашего времени» [Бабореко А.К. Бунин. Жизнеописание]. О Есенине была статья Владислава Ходасевича в «Современных записках»: автор говорил, что у Есенина, в числе прочих способов обольщать девиц, был и такой: он предлагал намеченной им девице посмотреть расстрелы в Чека, - я, мол, для вас легко могу устроить это. «Власть Чека покровительствовала той банде, которой Есенин был окружен, говорил Ходасевич: она была полезна большевикам, как вносящая сумятицу и безобразие в русскую литературу…» [Искусство невозможного. Дневники, письма]. Обвинив современную ему литературу в болезненном упадке, Бунин одним из главных критериев в оценке того или иного писателя ставит его отношение к событиям 1917 года. Бунин и ранее не принимал В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина. Но после «Мистерии-буфф», «Двенадцати», «Инонии» и «Сорокоуста» он выступает против них с последовательной, бескомпромиссной враждебностью. Бунин о Маяковском: «Маяковского еще в гимназии пророчески прозвали Идиотом Полифемовичем... Кончая свои писательские воспоминания, думаю, что Маяковский останется в истории литературы большевистских лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства…» [Искусство невозможного. Дневники, письма]. «Архииздевательский хохот». Наполеон сказал: «Что сделало революцию? Честолюбие. Что положило ей конец? Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для нас всех свобода!» [Бунин. Окаянные дни]. В 1920-е годы И. А. Бунин выдвигается как лидер большинства эмигрантов, исповедовавших православно-монархические идеалы. Приведу высказывания писателя о его гражданской и политической позиции по отношению к событиям 1917 года. На этом остановлюсь более подробно, поскольку сегодня многие из русских недооценивают опасности происходившего и не имеют представления о моральном облике тех, кто управлял этими процессами. «Если бы я эту ‟икону”, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так люто?» - скажет писатель позднее. Идейный противник Октября, Бунин оставался великим патриотом своей страны… [Михайлов О. Разорванная правда // Искусство невозможного. Дневники, письма.] Дневник «Окаянные дни» и более поздние записи, например, «Миссия русской эмиграции», включая статьи и публичные выступления, дают достаточное представление о том, как Бунин воспринимал величайшую трагедию русского народа - Октябрьский переворот. Ясность речи, свидетельства Бунина об этой эпохе хорошо характеризуют писателя как зрелого, трезвомыслящего и в суждениях независимого гражданина. Он видел, как ломали, опошляли, портили русскую нацию, лишали ее основы русской культуры и ее души - русского языка, русской веры. «Горьковская Россия ужаснула и опозорила все человечество, мы, бежавшие из этой прекрасной страны, не будучи в силах вынести вида ее крови, грязи, лжи, хамства, низости, не желая бесплодно погибнуть от лап русской черни, подонков русского народа, поднятых на неслыханные злодейства и мерзости соратниками Горького». По словам Бунина, ссылающегося на заключение врачей-психиатров Пироговского съезда в Харькове, «целым будущим поколениям России грозит маразм и вырождение» [Бунин. Публицистика 1918-1953. В 1920-м году Иван Алексеевич выступил с резко полемической статьей против Горького «Суп из человеческих пальцев. Открытое письмо к редактору газеты Times»]. Революция, а точнее, бессмысленный и беспощадный русский бунт, где разинская и пугачевская голь, «лодыри» и «босяки», а того пуще - интернациональные садисты, психопаты-матросики и всякого рода уголовная рвань, направляемая на «мировой пожар» патологическими лицами с университетским образованием, не была для Бунина (в отличие от большинства писателей - от Мережковского до Горького и Куприна) чем-то неожиданным. Иных, здоровых и разумных, сил в противоборствующем стане Бунин не видит: одни «бесы»» [Страстное слово // Бунин. Публицистика 1918-1953]. По словам Бунина: «Только Достоевский до конца с гениальностью понял социалистов, всех этих Шигалевых. Толстой не думал о них… А Достоевский проник до самых глубин их» [Искусство невозможного. Дневники, письма]. В статье «Страна неограниченных возможностей» Бунин пишет: «Революционный ритуал, революционное лицедейство известны: сборища, ‟пламенные” речи, баррикады, освобождение из тюрем - воров, сожжение сыскных архивов, арест властей, торжественные похороны ‟павших борцов”, казнь ‟деспота”, осквернение церквей, ливень воззваний, манифестов, ‟массовый террор”… Все это проделав, мы все довели до размеров гомерических, до низости еще небывалой, до глупости и остервенения бешеной гориллы. ‟Всему виной попустительство Керенского”… А кто же Керенскому-то попустительствовал, кто Керенского поднял на щиты? Разве не мы? Разве он не наше кровное порождение? И на Ленина нечего особенно дивиться. - ‟Среди духовной тьмы молодого, неуравновешенного народа, как всюду недовольного, особенно легко возникали смуты, колебания, шаткость… И вот они опять возникли, в огромном размере… Дух материальности, неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь… У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло… Толпы отверженников, подонков общества потянулись на опустошение своего же дома под знаменами разноплеменных вожаков, самозванцев, лжецарей, атаманов из вырожденцев, преступников, честолюбцев”… Это - выписка (где что ни слово, то золото) из Соловьева о Смутном времени. Всему в ней изложенному наша революция со всеми ее ‟завоеваниями” есть полное подобие. И подготовляли ее мы все, а не одни Керенские и Ленины, и мудрить, впадать в пафос тут совсем нечего: обе картины (и соловьевская и нынешняя) просты и стары, как мир». [Страна неограниченных возможностей // Бунин. Публицистика 1918-1953. Что означают слова Бунина: «И подготовляли ее (нашу революцию) мы все»? Даже этим жестоким самокритичным признанием Бунин заслуживает глубокого уважения. Он очень хорошо знает, о чем говорит. О причинах революции современные исследователи пишут справедливо: «Нет, конечно же, никакие иностранные агенты и заговорщики не смогли бы так запросто сокрушить могучее государство и взбаламутить многомиллионный народ. Но дело в том, что к началу трагических переломных событий страна и народ оказались уже тяжело больны. Бациллы этой болезни тоже внедрялись извне, с Запада. Поражали они русских далеко не сразу. Но зараза распространялась постепенно, несколько столетий. Модные теории, ‟свободные” нравы, идеи либерализма… Заболевание охватывало Россию ‟с головы”, сверху. Аристократия, дворянство, так называемые культурные слои общества привыкали ориентироваться на Европу, зарубежные взгляды и оценки становились образцами для подражания, воспринимались как ‟общепризнанные” аксиомы. Основным прикрытием для идеологических диверсий стало ‟просвещение” (а ‟просвещению” в масонстве отводилась очень важная роль, оно противопоставлялось религии). И готовым каналом для заражения России либерализмом стала утвердившаяся в нашей стране западническая система образования. За основу брались все те же европейские стандарты и теории - и наряду с гуманитарными и техническими науками интеллигенция получала иные ‟добавки” - проникалась комплексами ‟национальной неполноценности”, привыкала считать зарубежное ‟передовым”, а свое - ‟отсталым”. А отсюда виделась прописной истиной необходимость реформ по чужеземным образцам». Шамбаров В. Е. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле. Скрытые механизмы Октября.] Для кого-то и сейчас будут откровением слова Ивана Алексеевича Бунина в статье «Из Великого дурмана»: «Душу раздирающие своей грубостью строки: - ‟Цари и попы, старые владыки Кремля, никогда, надо полагать, не предчувствовали, что в его седых стенах соберутся представители самой революционной части современного человечества. И, однако, это случилось, крот истории недурно рыл под Кремлевской стеной”. Строки эти принадлежат одному из главнейших представителей ‟рабоче-крестьянской власти”, царствующей в Кремле, - о, Бог мой, эта власть - какая это стократная нелепость, какой архииздевательский хохот над одурманенной, черту душу продавшей Россией! - строки принадлежат Троцкому, и звучат, как видите, очень уверенно. Однако только в одном прав Троцкий: подлый зверь, слепой, но хитрый и когтистый крот, в самом деле недурно рылся под Кремль, благо почва под ним еще рыхлая, - в остальном Троцкий ошибается. Старые владыки Кремля, его законные хозяева, его кровные отцы и дети, строители и держатели русской земли, в гробах перевернулись бы, если бы слышали Троцкого и знали, что сделали над русской землей его сообщники; несказанна была бы их боль при виде того, что совершается в стенах и за стенами Кремля…» [Из Великого дурмана // Бунин. Публицистика 1918-1953]. В дневнике от 14 августа 1918 г. Бунин делает запись: «Казни в Одессе продолжаются с невероятной свирепостью. Позапрошлую ночь, говорят, расстреляли человек 60. Убивающий получает тысячу рублей за каждого убитого и его одежду. Матросы, говорят, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от безнаказанности: - теперь они часто врываются по ночам к заключенным уже без приказов… пьяные и убивают кого попало; недавно ворвались и кинулись убивать какую-то женщину, заключенную вместе с ребенком. Она закричала, чтобы ее пощадили ради ребенка, но матросы убили и ее, и ребенка, крикнув: ‟Дадим и ребеночку твоему маслинку!” Для потех выгоняют некот[орых] заключенных во двор чрезвычайки и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно долго делая промахи» [Из Великого дурмана // Бунин. Публицистика 1918-1953]. «Прирожденные преступники». «‟Съезд Советов”. Речь Ленина. О, какое это животное! [Окаянные дни. Запись от 2 марта 1918 г.] ...‟Как раз читаю Ленотра [Книга историка Ж. Ленотра (1855-1935) «Старые дома, старые бумаги»]. Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были неплохи» [Окаянные дни. Запись от 11 мая 1918]. «Радио в 12 1/2: Антонеску послал телеграммы ‟великому фюреру” и ‟великому дуче”. Так прямо и адресовался. Еще одно дельце Гитлер обделал. Какие они все дьявольски неустанные, двужильные - Ленины, Троцкие, Сталины, фюреры, дуче!» [Искусство невозможного. Дневники, письма. Запись от 7 сентября 1940]. О приезде в СССР. Бунин не заявлял о желании приехать в СССР. Власть, обладавшая мощным репрессивным аппаратом, способным проникать и в Зарубежье, не знала, как справиться с писателем. Как приручить или запугать его, обладавшего во всех цивилизованных странах огромным авторитетом. Уехать в советский «рай» он не захотел, тогда пытались, с помощью своих агентов оболгать его, показать миру таким, каким хотелось Москве видеть его: идейно порвавшим с эмиграцией [Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание]. Писатель мечтал о Родине. Велись переговоры об издании сборника его сочинений. Но ему было совершенно ясно, что именно попыталась бы сделать с ним большевистская, коммунистическая, скажу откровеннее, антирусская идеологическая машина. Он видел, к чему приводило возвращение в Советскую Россию творческих людей, и не желал себе такой же участи: ни физического уничтожения, ни душевного извращения. «Тёмные аллеи». Это сборник на темы общечеловеческие, вечные - о жизни и смерти, о любви, - и о красоте России, ее природы и истории. Работа над сборником «Тёмные аллеи» (1937-1944) спасала от уныния, отвлекала писателя от мрачных мыслей о Родине в период варварской оккупации нацистами, приносила и необходимые средства для жизни. Нобелевская премия быстро «растаяла», и в первую очередь на нужды бедных русских эмигрантов, поддерживать которых Бунин полагал своим необходимым нравственным долгом. В. Н. Бунина писала, что рассказы «Темных аллей» отчасти появились потому, что «хотелось уйти во время войны в другой мир, где не льется кровь, где не сжигают живьем и так далее… Лучшим из рассказов сборника, по свидетельству В. Н. Буниной, Иван Алексеевич считал ‟Чистый понедельник”» [Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание]. Да, «Тёмные аллеи», исполненные трагизмом любви, и похожие рассказы - точно не для подростков. Или же избранные, с комментариями к прочитанному, в беседе с умным учителем [«Обычно переживает человек в это время то, что медицински называется зрелостью пола, а в жизни - первой любовью, которая рассматривается почти всегда только поэтически и в общем весьма легкомысленно. Часто эта ‟первая любовь” сопровождается драмами, трагедиями, но совсем никто не думает о том, что как раз в это время переживают люди нечто гораздо более глубокое, сложное, чем волнения, страдания, обычно называемые обожанием милого существа: переживают, сами того не ведая, жуткий расцвет, мучительное раскрытие, первую мессу пола». Бунин. «Дело корнета Елагина» (1925)]. Молодым же людям постарше, излишне романтизирующим любовь, еще не испытавшим падений в ямы, не заглянувшим в пропасть страсти, называемой «любовью», эти рассказы могут быть и полезными: уберегут от повторения ошибок литературных героев, включая непоправимые. В нескромных сценах сборника Бунин осторожнее и мудрее, чем его современник Владимир Набоков с его известным, исключительно коммерческим произведением [pоман В. В. Набокова «Лолита» (1955). В таланте В. Набокова - писателя популярного в англоязычном мире, Бунин обнаружил лишь «блеск, сверканье и отсутствие полное души». Лавров В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920-1953)], и некоторыми современными нам книжками, по недоразумению попадающими даже в церковные лавки. В оценке «Темных аллей» необходимо учитывать, что сам автор неоднократно называл ее «лучшей своей книгой» [Лавров В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920-1953)]. Бельведер. Исследователи жизни И. А. Бунина считают, что «необъективно обрисована личность Бунина комментатором выборки из его дневников ‟Устами Буниных”». Это относится к двум приписываемым Бунину слабостям. В. М. Зёрнов - доктор и друг семьи Буниных - писал Александру Бабореко 18 августа 1982 года: «Милица Грин выпустила в свет дневники, не предназначенные для публикации… не пропущено ни одного места, где упоминается, что и сколько он [Бунин] выпил, и может создаться впечатление, что Иван Алексеевич был настоящим пьяницей, тогда как это абсолютно неверно» [Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание]. В глазах рядового читателя Кузнецова - это «последняя любовь Бунина». Это не так. Чувство любви - более глубокое и надежное, чем некоторые душевные порывы. О взаимоотношениях с писательницей Г. Кузнецовой, жившей с Буниными на вилле «Бельведер» (г. Грасс, Франция), не стоит судить поверхностно. В её дневнике (Галина Кузнецова. Грасский дневник) нет прямого повода для неприличных слухов. В «Грасском дневнике» «Самый положительный из персонажей дневника - несомненно, Бунин, образ которого строится как исключительно позитивный, в некоторых записях - подчеркнуто чеканный, своего рода медальный образ ‟на века”» [Галина Кузнецова. Грасский дневник]. «Что же касается сугубо интимных отношений внутри данного… союза (И. А Бунин, В. Н. Муромцева, Г. Н. Кузнецова, Л. Ф. Зуров), то внимательное прочтение всех дневниковых записей и воспоминаний позволяет предполагать следующее: таковых вообще не было, несмотря на молодой возраст Кузнецовой и Зурова, да и вообще, общий накал страстей. Так что, называя грасский дом (вилла ‟Бельведер) ‟монастырем”, Вера Николаевна, возможно, не грешила против истины» [Устами Буниных. Запись от 1 августа 1928 г. Вера Николаевна пишет: «Уехал Зайцев. Немного грустно… В Зайцеве есть светлость, понимание чего-то нужного, чувство правильности своего пути - это великое счастье. Религиозность - его опора и защита некая от собственной плоти… Ему здесь было ‟хорошо, как дома”. Конечно, наш ‟Монастырь муз” ему подходит, есть и устав, есть и удовольствия, и правильный образ жизни, и возможность писать спокойно, и полная душевная свобода». Устами Буниных. Запись от 1 августа 1928 г. Вера Николаевна пишет: «Уехал Зайцев. Немного грустно… В Зайцеве есть светлость, понимание чего-то нужного, чувство правильности своего пути - это великое счастье. Религиозность - его опора и защита некая от собственной плоти… Ему здесь было ‟хорошо, как дома”. Конечно, наш ‟Монастырь муз” ему подходит, есть и устав, есть и удовольствия, и правильный образ жизни, и возможность писать спокойно, и полная душевная свобода». Маргарита Духанина. Монастырь муз]. Вера Бунина пишет: «Я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину, Капитана (Н. Я. Рощин), Зурова - только бы от этой любви было ему сладостно на душе» [Устами Буниных. Запись от 13 октября 1929 г. Из записей Веры Николаевны в дневничке «в черном мягком переплете»]. Что удерживало Кузнецову в доме Буниных, помимо собственного безденежья? Совершенная потеря любви и интереса к мужу, душевная увлечённость знаменитостью, личными качествами Бунина, желание служить ему. Сильная душевная привязанность Бунина к молодой, перспективной писательнице. Симпатии и поддержка жены Бунина, хотя в какой-то момент имела место и обычная ревность. «О Бунине и Кузнецовой иногда пишут разного рода выдумки. В мемуарах Одоевцевой, писала Т. Д. Логинова-Муравьева, многое не очень достоверно, о Кузнецовой тоже» [Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание]. Кино. Фильм «Дневник его жены» - не о Бунине, а о пыли на дороге, по которой он прошел. Вы почти ничего не узнаете о писателе из этого «художественного вымысла». Да, чувство юмора киношного «Бунина» чем-то напоминает писателя, остальное основано на слухах эмигрантской писательской среды, доброжелателей и завистников. Для нечистоплотных творческих деятелей свобода - лишь повод для спекуляций, для создания себе имени на высмеивании исторической личности. Да и возможность подзаработать на разрушении культурных основ. Так же, как это делали некоторые советские диссиденты 1970-х на западные гранты. Предполагаю, что основой «Дневника его жены» послужили сомнительные идеи, а не творческий потенциал, креативнось сценариста и режиссёра, и не книги «Устами Буниных» или «Грасский дневник». «Этот кинематографический дневник вымышлен; его открытость и ‟скандальность” полностью противоречит сдержанности реального дневника В. Н. Муромцевой-Буниной, которая вообще почти не вела его в эти тяжелые годы...» [Самутина Наталья. Праздник неоднозначности, или Как сделан «Дневник его жены» Алексея Учителя]. Не уверен, что это оригинальный интеллектуальный фильм. Насколько здорова сегодня европейская интеллектуальность, чтобы ей бездумно подражать? Думаю, надо стремиться к большему, лучшему и светлому.
«Больше, чем жена...» Вера Николаевна Муромцева - вторая жена Бунина, родилась 1 октября 1881 года. Это была, по отзывам, женщина умная, с самостоятельными взглядами на литературу, на жизнь. Окончила естественный факультет Высших женских курсов в Москве, была широко образованным человеком: знала французский, английский, итальянский языки [Бабореко А.К. Бунин. Жизнеописание]. Современники в один голос говорят, что она была хороша собой, красотой несколько застывшей - в ней находили облик мадонны. Это же подтверждают фотографии и портреты. Но какова она была внутренне? Ровная, спокойная, рассудительная [Искусство невозможного. Дневники, письма]. Иван Алексеевич и Вера Николаевна прожили 46 лет вместе. Кто бы какие слухи ни распускал об их отношениях, напомним, что говорил о ней сам писатель: «Ты для меня больше (чем жена), ты для меня родная, и никого в мире нет ближе тебя и не может быть. Это Бог послал мне тебя» (запись в дневнике В. Н. Буниной 21 декабря 1925 г). А еще он сказал жене 23/10 апреля 1927 года - в этот день 20 лет тому назад они отправились в свадебное путешествие в Палестину: «Спасибо тебе за все. Без тебя я ничего не написал бы. Пропал бы!» Я тоже, пишет Вера Николаевна, благодарила его - за то, что он научил меня «смотреть на мир, развил вкус литературный. Научил читать Евангелие» [Бабореко. Бунин. Жизнеописание]. Вера Николаевна разделила с мужем все превратности жизни. Преодолела искушения страстности писателя. Стала его добрым гением, ангелом-хранителем и верным другом. Ее мягкость и внимание оказались основой жизненных и литературных сил Бунина. Уже к исходу своей жизни на вопрос о любви к жене Бунин ответил: «Люблю ли я ее? Разве я люблю свою руку или ногу? Разве я замечаю воздух, которым дышу? А отсеки мне руку или ногу, или лиши меня воздуха - я изойду кровью, задохнусь - умру... Всегда благодарю Бога, до последнего моего вздоха благодарить Его буду за то, что он послал мне Веру Николаевну» [Лавров В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920-1953)]. Слишком многое прощал. Даже слова, записанные Буниным незадолго до смерти, характеризуют его как русского человека, христианина. Он думал «oб утерянном, пропущенном, счастливом, неоцененном, о непоправимых поступках своих, глупых и даже безумных, об оскорблениях, испытанных по причине своих слабостей, своей бесхарактерности, недальновидности, и неотмщенности за эти оскорбления, о том, что слишком многое, многое прощал, не был злопамятен, да и до сих пор таков» [Искусство невозможного. Дневники, письма]. «В дикой и ныне мертвой русской степи, где почиет белый ратник, тьма и пустота, - пишет Иван Алексеевич в статье «Миссия русской эмиграции». - Но знает Господь, что творит. Где те врата, где то пламя, что были бы достойны этой могилы? Ибо там гроб Христовой России. И только ей одной поклонюсь я в день, когда Ангел отвалит камень от гроба ее. Будем же ждать этого дня. А до того да будет нашей миссией не сдаваться ни соблазнам, ни окрикам. Это глубоко важно, и вообще - для неправедного времени сего, и для будущих праведных путей самой же России. А кроме того, есть еще нечто, что гораздо больше даже и России, и особенно ее материальных интересов. Это - мой Бог и моя душа» [Миссия русской эмиграции (1924) // Бунин. Публицистика 1918-1953]. Русское слово. Как бы много ни переживал Иван Алексеевич о разном, Самый ценный для него - Бог. Самые горячие молитвы - к Нему, чаяния - от Него. Через любовь к своей матери, а, может, и потерю любимого, единственного сына, что было причиной страданий Бунина всю его жизнь, он научился сочувствию, любви и молитве к Матери Божией. Его литературные герои искали духовное прибежище в храме, так же, как он сам в минуты или годы тяжелых испытаний. Затем - Родина, о которой всегда болела его душа. Затем - близкие ему люди. Сегодня русскому человеку, живущему на русской земле, еще нужно доказать, что земля, на которой он живет, - это его земля. Чтобы сохранять в себе русское, полезно читать Бунина. Возможно, внутренние стенания, пережитые и переживаемые страдания и дали миру художника и публициста, чьи труды свидетельствуют: в середине ХХ века еще жива была русская душа и сильно было русское слово.
Библиография.
Новый Завет. М.: Синопсисъ, 2020.
Бабореко А. К. Бунин. Жизнеописание. М.: Молодая гвардия, 2004.
Бунин И. А. Собр. соч. Т. 1-9. М.: Художественная литература, 1965-1967.
Бунин Иван. Публицистика 1918-1953 годов. М.: Наследие, 1998.
Бунин Иван. Окаянные дни. М.: Молодая гвардия, 1991.
Галина Кузнецова. Грасский дневник. Издание подготовлено О. Р. Демидовой. С-Пб.: Міръ, 2009.
Искусство невозможного. Дневники, письма. М.: Грифон, 2006.
Иван Алексеевич Бунин. Вера Николаевна Бунина. Устами Буниных. Т. 1-2. Франкфурт-на-Майне: Посев, 2005.
Лавров В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920-1953). М.: Молодая гвардия, 1989.
Шамбаров В. Е. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле. М.: Алгоритм, 2008.