Кошмар но...
Главным детским кошмаром моей подруги Луцки были ежемесячные поездки в деревню к дедушке с бабушкой на большой семейный сходняк. Она заранее впадала в депрессию и, сидя в машине, всю дорогу старалась уговорить себя, что на этот раз ей, все же, посчастливится избежать большого родственного целования. Но надеждам ее никогда не было суждено сбыться.
В их роду было принято целовать смачно, по-брежневски мокро, с засосами и с, что называется, лобызаниями. И, конечно же, бо´льшая пайка этих безобразных проявлений сердечности, как самой маленькой и любимой, доставалась именно ей.
Еще с пол-дня после целовальной пытки, говорит Луцка, она чувствовала во рту смешанный вкус чужих слюней и всего, кто чем позавтракал, а в душе горечь ожидания вечера, с его поцелуями на прощанье.
Но это о Луцке.
среди прочих, был другой кошмар. А именно, после тайком подсмотренного по телику документального фильма об американских агрессорах, я уверился, что ночью на нас сбросят атомную бомбу, и все сгорят.
Часто я лежал в постели и разговаривал с потолком, пытаясь уговорить его не взрывать нас пока. Ведь я еще совсем маленький, ничего не видел в жизни, тоже хочу ездить на большом велике, а потом на мотоцикле, научится курить и собирать кубик-рубик.
Но потолок безмолвствовал, а самое главное, плохо работал. Бомбу, конечно, не сбрасывали, но стоило мне провалиться в долго отгоняемый сон, как я начинал видеть картины Апокалипсиса. Горели дома и люди, росли со всех сторон зловещие атомные грибы, ударной волной крушило мосты, деревья и подъемные краны. Действие разыгрывалось на красном бэкграунде, под вой механических сирен. Тех самых сирен, которыми, согласно традиции советского кино "про немцев", генерал Рыбалко пугал туповатых фрицев.
С тех пор вой сирен неизменно вызывает у меня чувство похожее на панику. Во рту я начинаю чувствовать привкус пороха и железа, рука тянется за воображаемым мечом, тело группируется для удара. "Все, - кажется моему подсознанию, - пришла пора послужить родине, враг у ворот и на меня вся надежда". Это длится долю секунды. Потом, разумеется, посрамленный здравым смыслом, морок рассеивается, но и этого крошечного мига достаточно, чтобы сконфуженное тело зарядилось приличной порцией адреналина.
Вообще-то нет, не всегда этот вой вызывает у меня такую реакцию. Дело в том, что каждую первую среду месяца ровно в 12 часов здесь, в Праге, проводят проверку сирен. Я к этим проверкам привык, как собака Павлова, и не восприимчив. Но вот сегодня...
Утром я зашел в супермаркет, прикупить кое-чего. Прихромал к лифту, поднялся на третий этаж, выбрал нужную вещь, хочу платить, а касса тут не работает. Хромайте, говорят мне, в другой конц зала, там ещё касса. Хорошо, думаю, заплачу там, ничего страшного. Страшного, и впрямь, ничего не было. Пока...
Заплатил. Собираюсь топать обратно, откуда пришел, и вижу, что тут рядом с кассой какой-то закуток, в котором тоже есть лифт, и видна часть лестничного пролета. О, думаю, спущусь здесь. Захожу в закуток, нажимаю кнопку…
Последующие события разыгрывались по классическому лекалу голливудского фильма катастроф. Как только палец мой коснулся холодной, явно давно никем не нажимаемой кнопки, воздух взорвался оглушительным воем сирены. Створки больших белых дверей, до того полностью, так что их было и вовсе не видно, прижатые к стенам коридора, начали медленно закрываться. Зазвучал тревожный, разбавляемый гудением, голос. К нему нужно было прислушиваться, как нашим предкам, к диктофону с Левитаном, и потому ужос, им наводимый, был особенно утробен. «Внимание, внимание! Объявлена эвакуация! Всех просим сохранять спокойствие и не поддаваться панике!»… Будто есть более верный способ вызвать панику, чем просить собравшихся ей не поддаваться!
Успев заметить, что на столь опрометчиво выбранном мною лифте, написано «эвакуационный», я, забыв о хромоте, метнулся к, закрывающимся дверям, и успел-таки просочиться в зловеще узкую щель. Правда, времени зацепить хлыстом шляпу, как это проделывал мой заокеанский коллега археолог Индиана Джонс, у меня уже не было. Впрочем, как и самой шляпы.
В зале царила атмосфера зарождающегося хаоса. Перепуганные люди смотрели то по сторонам, то пытались найти ответы на незаданные вопросы в глазах друг друга. Движения их были механическими, резкими и дерганными, как у партии поломанных роботов. Продавщица, к которой я честно подошел с признанием, что это все я, что по наивному неведению нажал не ту кнопку, не того лифта, явно не поняла ни слова из того, что я сказал. Глаза ее были выпучены, лицо, под слоем мейкапа, желтое, руки тряслись, голос срывался. «Это лифт, это нормальный лифт» - истерично визгнула она и так же истерично на меня окрысилась.
Репродуктор продолжал что-то вещать, но люди его уже явно не слушали. Пока ещё все хранили относительное спокойствие, то есть, не было таких, что носились по залу с криками: «Мы погибнем! Мы все погибнем!» и бросались в окно. Но адреналина и особых вибраций, вызываемых большим скоплением перепуганных индивидов, в воздухе было хоть отбавляй.
Эвон, подумалось мне, вот ведь какую я кашу заварил!
Странным образом, страх мой куда-то исчез. Единственное о чем я сейчас думал, это о том, что у меня с собою нет никаких подтверждающих мою личность документов. А, стало быть, если меня вычислят, как смутьяна и провокатора, придется долго объяснять полиции, что я и кто. Поэтому, я решил не дожидаться драматичного оклика: «Гражданин!», а попытаться найти выход.
Стараясь не привлекать внимания, тоже выпучив глаза и подергиваясь, чтобы не отличаться от других зомби, я кругами поплелся к тому лифту, на котором приехал. Двери, ведущие к нему, тоже оказались закрыты, но, попробовав их толкнуть, я почувствовал, что они поддаются. Ура!
Лифт отвез меня на первый этаж. Здесь царила почти такая же атмосфера, что и наверху. Люди, явно не думая о том, как каждый из них выглядит со стороны, стояли в застывших позах и к чему-то прислушивались. Я тоже замер.
Голос, до сих пор заглушаемый воем сирены, наконец, прокашлялся и зазвучал отчетливее. Гудение прекратилось, и все мы, услышав, что перед нами извиняются, что это все была лишь учебная тревога, и что бояться больше нечего, облегченно вздохнули, глупо заулыбались друг другу и пошли каждый по своим делам.
Я вышел из супермаркета.
Лил дождь. Редкие туристы, прячась под зонтами, осматривали достопримечательности. Человек в белом фартуке продавал сосиску в рогалике. Выворачивал из-за угла желто-красный трамвай. И монотонно звучала гармошка, прописанного здесь, слепого музыканта с собакой….
В их роду было принято целовать смачно, по-брежневски мокро, с засосами и с, что называется, лобызаниями. И, конечно же, бо´льшая пайка этих безобразных проявлений сердечности, как самой маленькой и любимой, доставалась именно ей.
Еще с пол-дня после целовальной пытки, говорит Луцка, она чувствовала во рту смешанный вкус чужих слюней и всего, кто чем позавтракал, а в душе горечь ожидания вечера, с его поцелуями на прощанье.
Но это о Луцке.
среди прочих, был другой кошмар. А именно, после тайком подсмотренного по телику документального фильма об американских агрессорах, я уверился, что ночью на нас сбросят атомную бомбу, и все сгорят.
Часто я лежал в постели и разговаривал с потолком, пытаясь уговорить его не взрывать нас пока. Ведь я еще совсем маленький, ничего не видел в жизни, тоже хочу ездить на большом велике, а потом на мотоцикле, научится курить и собирать кубик-рубик.
Но потолок безмолвствовал, а самое главное, плохо работал. Бомбу, конечно, не сбрасывали, но стоило мне провалиться в долго отгоняемый сон, как я начинал видеть картины Апокалипсиса. Горели дома и люди, росли со всех сторон зловещие атомные грибы, ударной волной крушило мосты, деревья и подъемные краны. Действие разыгрывалось на красном бэкграунде, под вой механических сирен. Тех самых сирен, которыми, согласно традиции советского кино "про немцев", генерал Рыбалко пугал туповатых фрицев.
С тех пор вой сирен неизменно вызывает у меня чувство похожее на панику. Во рту я начинаю чувствовать привкус пороха и железа, рука тянется за воображаемым мечом, тело группируется для удара. "Все, - кажется моему подсознанию, - пришла пора послужить родине, враг у ворот и на меня вся надежда". Это длится долю секунды. Потом, разумеется, посрамленный здравым смыслом, морок рассеивается, но и этого крошечного мига достаточно, чтобы сконфуженное тело зарядилось приличной порцией адреналина.
Вообще-то нет, не всегда этот вой вызывает у меня такую реакцию. Дело в том, что каждую первую среду месяца ровно в 12 часов здесь, в Праге, проводят проверку сирен. Я к этим проверкам привык, как собака Павлова, и не восприимчив. Но вот сегодня...
Утром я зашел в супермаркет, прикупить кое-чего. Прихромал к лифту, поднялся на третий этаж, выбрал нужную вещь, хочу платить, а касса тут не работает. Хромайте, говорят мне, в другой конц зала, там ещё касса. Хорошо, думаю, заплачу там, ничего страшного. Страшного, и впрямь, ничего не было. Пока...
Заплатил. Собираюсь топать обратно, откуда пришел, и вижу, что тут рядом с кассой какой-то закуток, в котором тоже есть лифт, и видна часть лестничного пролета. О, думаю, спущусь здесь. Захожу в закуток, нажимаю кнопку…
Последующие события разыгрывались по классическому лекалу голливудского фильма катастроф. Как только палец мой коснулся холодной, явно давно никем не нажимаемой кнопки, воздух взорвался оглушительным воем сирены. Створки больших белых дверей, до того полностью, так что их было и вовсе не видно, прижатые к стенам коридора, начали медленно закрываться. Зазвучал тревожный, разбавляемый гудением, голос. К нему нужно было прислушиваться, как нашим предкам, к диктофону с Левитаном, и потому ужос, им наводимый, был особенно утробен. «Внимание, внимание! Объявлена эвакуация! Всех просим сохранять спокойствие и не поддаваться панике!»… Будто есть более верный способ вызвать панику, чем просить собравшихся ей не поддаваться!
Успев заметить, что на столь опрометчиво выбранном мною лифте, написано «эвакуационный», я, забыв о хромоте, метнулся к, закрывающимся дверям, и успел-таки просочиться в зловеще узкую щель. Правда, времени зацепить хлыстом шляпу, как это проделывал мой заокеанский коллега археолог Индиана Джонс, у меня уже не было. Впрочем, как и самой шляпы.
В зале царила атмосфера зарождающегося хаоса. Перепуганные люди смотрели то по сторонам, то пытались найти ответы на незаданные вопросы в глазах друг друга. Движения их были механическими, резкими и дерганными, как у партии поломанных роботов. Продавщица, к которой я честно подошел с признанием, что это все я, что по наивному неведению нажал не ту кнопку, не того лифта, явно не поняла ни слова из того, что я сказал. Глаза ее были выпучены, лицо, под слоем мейкапа, желтое, руки тряслись, голос срывался. «Это лифт, это нормальный лифт» - истерично визгнула она и так же истерично на меня окрысилась.
Репродуктор продолжал что-то вещать, но люди его уже явно не слушали. Пока ещё все хранили относительное спокойствие, то есть, не было таких, что носились по залу с криками: «Мы погибнем! Мы все погибнем!» и бросались в окно. Но адреналина и особых вибраций, вызываемых большим скоплением перепуганных индивидов, в воздухе было хоть отбавляй.
Эвон, подумалось мне, вот ведь какую я кашу заварил!
Странным образом, страх мой куда-то исчез. Единственное о чем я сейчас думал, это о том, что у меня с собою нет никаких подтверждающих мою личность документов. А, стало быть, если меня вычислят, как смутьяна и провокатора, придется долго объяснять полиции, что я и кто. Поэтому, я решил не дожидаться драматичного оклика: «Гражданин!», а попытаться найти выход.
Стараясь не привлекать внимания, тоже выпучив глаза и подергиваясь, чтобы не отличаться от других зомби, я кругами поплелся к тому лифту, на котором приехал. Двери, ведущие к нему, тоже оказались закрыты, но, попробовав их толкнуть, я почувствовал, что они поддаются. Ура!
Лифт отвез меня на первый этаж. Здесь царила почти такая же атмосфера, что и наверху. Люди, явно не думая о том, как каждый из них выглядит со стороны, стояли в застывших позах и к чему-то прислушивались. Я тоже замер.
Голос, до сих пор заглушаемый воем сирены, наконец, прокашлялся и зазвучал отчетливее. Гудение прекратилось, и все мы, услышав, что перед нами извиняются, что это все была лишь учебная тревога, и что бояться больше нечего, облегченно вздохнули, глупо заулыбались друг другу и пошли каждый по своим делам.
Я вышел из супермаркета.
Лил дождь. Редкие туристы, прячась под зонтами, осматривали достопримечательности. Человек в белом фартуке продавал сосиску в рогалике. Выворачивал из-за угла желто-красный трамвай. И монотонно звучала гармошка, прописанного здесь, слепого музыканта с собакой….