Кто и как управлял СССР, или Почему у нас все так, а не иначе. 1 часть
Специально для https://vk.com/stepan_demurа Привожу текст статьи "Аппарат ЦК КПСС в 1953-1985 годах как пример «закрытого» общества" научного сотрудника Центра восточноевропейских исследований университета Бремена Н.А. Митрохина. Статья научная (не популярная) и довольно обширная. Но настоятельно рекомендую к прочтению тем, кого интересует современный российский вариант капитализма и причины того, что многое на постсоветском пространстве прижилось как-то по-особому. Речь не только о том, как жила и функционировала советская элита, но и о структуре и привычках советского общества в целом. В частности, меня заинтересовала работа Митрохина применительно к проблеме о крайней атомизированности современного российского общества, отсутствии навыков взаимодействия, слабых горизонтальных связей, низкой культуры ведения бизнеса, крайней агрессивности и корпоративности ("все для своих, остальные - враги"). Это проливает в том числе свет на "токсичные" рыночные отношения и проблемы экономического роста за счет несырьевого сектора. В общем, потратьте 10-15 минут, не пожалеете.
.jpeg)
Если рассматривать советское общество 1953-1985 годов через концепцию “закрытого” общества, то помимо несомненной возможности определить его подобным образом в целом, можно говорить и о другом - оно само по себе состояло из множества “закрытых” обществ, находившихся друг с другом в сложных взаимоотношениях. Советское “закрытое” общество как единое целое активно препятствовало возможности свободного пересечения своих границ (государственных, культурных, ментальных) для людей, информации, капитала - даже со стороны таких формально идейно близких обществ, каковыми были социалистические страны, не говоря уже о государствах с иной политической системой, чей враждебный образ старательно выстраивался пропагандой, ежедневно нагнетавшей милитаристский психоз.
Однако порой невидимые, а порой весьма физически ощутимые перегородки внутри советского социума сегрегировали его обитателей по своим “закрытым” обществам отнюдь не мягче, чем это происходило в отношениях граждан СССР с иностранцами или советских социальных “акторов” с зарубежными. Различия (социальные, образовательные, ментальные, языковые и лексические) между жильцами общежития ткацкой фабрики и соседствующего с ним “кооперативного” дома академических специалистов, “дачниками” и колхозниками, военными пенсионерами и “местным” населением Прибалтики, комсомольскими активистами и религиозными сектантами были столь велики, что, встретившись на одной и той же улице, они трудом могли понять друг друга, даже когда хотели этого. Но, как правило, и желания понимать не возникало.
Попасть в любое из перечисленных сообществ, не говоря уж о таких четко идентифицируемых “закрытых” обществах, как группы, обязанные сохранять режим “секретности” (в том числе жители “закрытых” городов и поселков), карпатские села или горные аулы, круг профессиональных преступников или “системных” хиппи, дискриминируемых религиозных, этнических или сексуальных меньшинств, было непросто. Рабочий мог очутиться на кухне своего интеллигентного соседа по лестничной клетке не с большей вероятностью, чем тот - со стаканом в руках - в компании его бригады, матерящей начальство под вторую бутылку, где-нибудь в лесочке у железнодорожного полотна. Главным препятствием здесь было взаимное недоверие, воспитанное социальными, этническими и религиозными установками, переданными через систему семейного (а иногда - общинного) и профессионального воспитания.
Советский режим в течение своей истории последовательно уничтожал все возможности для организации независимых от партийно-государственной машины или находящихся вне ее рамок площадок и институтов (будь то публичные дискуссии, независимые СМИ, массовые выступления или деятельность экспертных сообществ), где различные общественные группы или институциональные акторы могли взаимодействовать и искать общий язык, а также разрушать сложившийся в отношении других групп и акторов “образ врага”. Таким образом, вопрос взаимодействия между “закрытыми” обществами, вне зависимости от того, были ли они организованы на социальной, профессиональной, религиозной, этнической, культурной или политической основе, либо перемещался в рамки институтов самой политической системы, либо носил скрытый, латентный характер. И параллельно, разумеется, консервировал состояние их закрытости.
Более того, желание ускоренными темпами “сверху” модернизировать страну, создать нацию и ликвидировать прежние социальные барьеры (в первую очередь за счет физического уничтожения лиц, которые их наиболее явно символизировали и отстаивали - будь то священники, профессора или племенные вожди), а также максимальное сокращение горизонтальных связеймежду социальными акторами привело в СССР к резкому расширению влияния прежде слабо знакомого населению Российской империи типа “закрытых” обществ, а именно - корпораций.
Феномен корпоративности в “зрелом” советском обществе
Вертикально выстроенная корпорация, основанная на любимом тезисе большевиков о приоритете труда (особенно тяжелого физического!) над любыми другими социальными практиками, противостояла всем тем многочисленным видам межличностной коммуникации, которые были построены на горизонтальной основе, в том числе - на этнической или религиозной идентичности, общих экономических или общественно-политических интересах, межрегиональной или трансграничной кооперации. Целенаправленному разрушению подвергались даже семейные связи - в случае, если они признавались государством нежелательными.
Большая, вертикально управляемая производственная (реже - административная) структура, распространяющая свое влияние на значительную часть территории страны (если не на всю страну), готовая обеспечить пожизненную занятость (в том числе ценой переброски “своих” кадров из одного региона в другой) и стабильный рост статуса и доходов (“производственный стаж” и “выслуга лет”), героизирующая в рамках корпоративной морали вполне ординарную производственную деятельность, была противопоставлена другим возможным формам экономической самоорганизации - например, возможности самостоятельно выступать на свободном рынке труда, эффективной работе за достойную оплату, артельному или семейному способу хозяйствования.
В 1950-1980-е годы корпорации в СССР преуспевали. Во многих случаях крупные корпорации (ведомства) были более реальными хозяевами регионов (или их отдельных частей), чем система советской или партийной власти. Более того, они нередко сами были таковой властью - о чем свидетельствовало существование на крупных предприятиях и стройках “парткомов на правах райкомов” и института “парторгов” и “комсоргов” ЦК, подчинявшихся напрямую главному партийному органу. Как это нередко бывает и в развитых индустриальных государствах, корпорации, заботясь об эффективности своей деятельности, брали на себя многие вопросы материального и социального обеспечения своих работников - от продуктов и квартир до здравоохранения и образования.
Шахтеры и железнодорожники, металлурги и энергетики, Минсредмаш и МИД, химики и золотодобытчики, военные и чекисты имели свои жилые кварталы в городах или даже целые города (поселки), населенные только сотрудниками корпорации, системы обеспечения продовольствием и связью, транспортную сеть (включавшую свои железные и автомобильные дороги, вокзалы, пристани и аэродромы), ведомственные поликлиники, больницы, пансионаты и санатории, детские сады и пионерские лагеря, спортивные сооружения и команды местного, регионального и общенационального уровня, квазиденьги и системы перераспределения “дефицитных” промышленных товаров, периодические издания и учреждения образования. У них была своя корпоративная мораль, правила поведения, символы успеха и культурные приоритеты, собственные “герои” и “антигерои”, свой профессиональный жаргон - все это крайне редко становилось достоянием людей, не занятых в подобной корпорации.
Попасть во многие из этих профессиональных групп, особенно в те, которые предполагали занятие позиций, престижных с точки зрения доходов и социального статуса, было очень непросто. Помимо необходимости получения базового образования, в значительной части профессиональных корпораций отсутствовал “открытый конкурс” на место или что-либо на него похожее. Зато факт рождения в семье, где хотя бы один из родственников принадлежал к соответствующей корпорации, несомненно, способствовал дальнейшей карьере.
Было бы очень соблазнительно распространить корпоративную модель и на такое советское “закрытое” общество, как партийный аппарат, многие аспекты существования и деятельности которого соответствуют определению корпорации (об этом мы будем говорить ниже). Однако партийный аппарат отличается от обычной советской корпорации двумя очень существенными признаками - он не гарантировал своим членам пожизненной занятости, а их потомкам - возможности наследования профессии (особенно на среднем и высоком уровне).
Особенно актуален вопрос о корпоративности для описания административного и идеологического центра, отвечавшего за существование и функционирование советской политической и экономической системы, - аппарата ЦК КПСС, закрытость которого определялась сочетанием мер безопасности и секретности, очень сложной системой неписаных правил этикета и специфическими практиками распределения материальных ресурсов. Основные параметры и регламенты, поддерживавшие закрытость этой системы, были заложены еще при Ленине (и во многом наследовали конспиративным традициям большевиков дореволюционного периода), однако в окончательном виде она сформировалась во второй половине 1930-х годов и сохранилась почти без изменений до конца существования СССР. Во многом она определяет принципы работы центра современной российской политической власти - Администрации президента РФ, поскольку множество бывших партийных аппаратчиков после краткой сумятицы, возникшей после роспуска КПСС и развала СССР, вернулись (порой целыми “командами”) в знакомые кабинеты.
Аппарат ЦК КПСС был, разумеется, не единственной “верхушечной” корпорацией - центром принятия управленческих решений, размещенным в столице и за десятилетия выработавшим свои правила “закрытости”. Среди подобных корпораций можно назвать аппараты Совета министров, Министерства обороны, КГБ, ЦК ВЛКСМ. Однако в рамках осуществляемого мною с 2006 года исследовательского проекта - сбора мемуаров и глубинных устных интервью с представителями советской политической элиты - я сконцентрировался на аппарате ЦК КПСС 1953-1985 годов. В этой статье использованы данные о 71 его работнике указанного периода (из них примерно 38% составляют мемуаристы и 62% - респонденты).
Необходимое разъяснение о месте и функциях аппарата ЦК КПСС
Согласно уставу Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), ее центральным управленческим органом являлся Центральный комитет (ЦК), который избирался на общем съезде партии. ЦК, в свою очередь, не был постоянным органом власти. Он регулярно (чаще, чем проводились съезды) собирался на заседания (пленумы), посвященные, как правило, решению каких-то конкретных задач (например, идеологических или относящихся к сфере сельского хозяйства). Самое главное, что ЦК избирал новых членов постоянного руководящего органа партии - Политбюро ЦК КПСС, которое занималось стратегическим руководством, и Секретариат ЦК КПСС, который решал более мелкие проблемы.
Для технической помощи Политбюро и Секретариату ЦК КПСС существовал еще один, неизбираемый, партийный институт - аппарат ЦК КПСС. Он занимал комплекс зданий в центре Москвы, рядом с Кремлем, собирательно именуемый по одной из прилегающих площадей - “Старая площадь”.
Если для внешних наблюдателей символом власти в СССР был Кремль, где находился кабинет генерального секретаря ЦК КПСС, то внутри самой власти подобную роль, несомненно, играла “Старая площадь”. Выражения “Старая площадь”, “аппарат ЦК” и просто “ЦК” вне круга профессиональных партийных работников часто использовались как синонимы. “Вызвали в ЦК”, “попросили подъехать на Старую площадь” или “пригласили приехать в аппарат ЦК” означало одно и то же. Подобный знак равенства между понятиями “ЦК” и “аппарат ЦК” отражал реальную ситуацию, когда существование ЦК как партийного представительного органа было во многом формальностью, а деятельность аппарата ЦК в значительной мере определяла ситуацию и в партии, и в стране. Основными задачами аппарата ЦК были подготовка принятия решений руководящими органами партии - Политбюро и Секретариатом (прежде всего в кадровой и финансовой сферах) и контроль за их исполнением.
Фактической монополией аппарата ЦК были кадры, то есть именно он подбирал (и увольнял) широкий круг руководителей региональных партийных и советских организаций, крупнейших предприятий, государственных чиновников первого и второго эшелонов, дипломатов, председателей общественных организаций и творческих союзов - всех, кто входил в “номенклатуру” (список) должностей, утверждаемых Политбюро и Секретариатом ЦК КПСС. Гораздо более широкий список должностей во всех сферах (так называемая “учетно-контрольная номенклатура”) находился под оперативным контролем отделов аппарата ЦК, хотя непосредственно решения об их замещении и освобождении центральные партийные органы не принимали.
Второй по значимости функцией аппарата ЦК был контроль за перераспределением материальных ресурсов в подведомственной сфере. Если бюджет конкретного министерства или региона, согласованный на пятилетку вперед в нелегких баталиях в государственных ведомствах (Совмин, Госплан, Госснаб), а затем утвержденный в Политбюро или Секретариате ЦК, требовал изменения (как правило, в сторону увеличения), а объем производства - сокращения, то соответствующий отдел ЦК был первой инстанцией, к которой просители обращались за поддержкой.
Третьей крупной функцией аппарата был контроль за исполнением принятых Политбюро и Секретариатом решений, а также общий контроль за ситуацией во вверенных их попечению сферах. Почти каждая область человеческой деятельности имела в ЦК КПСС своего куратора. Например, в аппарате был штатный сотрудник, “отвечавший” за Ватикан и католичество (Международный отдел), своего куратора имели цирки и театры оперетты (сектор театрального искусства Отдела культуры), а контролем за производством боевых отравляющих веществ занимался целый сектор - кремнийорганических соединений отдела химической промышленности.
Однако контроль не был исключительной монополией аппарата ЦК. В СССР почти в каждой сфере существовало несколько контролирующих инстанций. КГБ, МВД, ВПК, Госконтроль, Госплан, Минфин, Главлит (цензура), Совет по делам религий и другие государственные ведомства представляли руководству партии свое видение различных проблем, которое нередко противоречило позиции соответствующего отдела аппарата ЦК, но позволяло членам Политбюро и Секретариата принимать более взвешенное решение.
В большинстве случаев аппарат ЦК КПСС, реализуя свои задачи, действовал через государственные ведомства (Госкомиздат, Госкино, Госснаб и т.п.) или квазиобщественные организации (Союз писателей, Союз обществ дружбы с зарубежными странами и т.п.). Однако в ряде сфер, прежде всего идеологической, аппарат ЦК фактически осуществлял и текущие управленческие функции. Например, сектор газет Отдела пропаганды в оперативном режиме давал санкции на размещение статей в центральных изданиях. Группа международных отделов давала разрешение на приезд каждого члена всех официальных иностранных делегаций, посещавших СССР. Комиссия по выезду и Отдел загранкадров регулировали вопросы выезда за рубеж всех без исключения категорий граждан страны и персонально каждого из них.
Основной структурной единицей аппарата ЦК были отделы, различавшиеся не только функционально, но и по количеству сотрудников. Их насчитывалось примерно 20. Они, в свою очередь, делились на секторы (до 10-12 на отдел) по направлениям деятельности. Кроме того, на правах отделов действовали такие подразделения аппарата, как Управление делами аппарата ЦК КПСС, осуществлявшее масштабную хозяйственную деятельность, и Комиссия партийного контроля (КПК) - партийный суд. При аппарате ЦК также действовал ряд научных, образовательных и архивных учреждений, например - Институт марксизма-ленинизма, Академия общественных наук, Высшая партийная школа, Центральный партийный архив.
Корпоративный стиль
Аппарат ЦК КПСС был почти идеальной моделью советской корпорации. Приходя в туда, новый сотрудник встречался со стандартами поведения, сильно отличавшимися от тех, которые существовали даже в других бюрократических структурах, не говоря уже о производственной, армейской или научной среде. В первую очередь это касалось управленческих практик в аппарате, включавших особый стиль общения, терминологию, правила поведения, освоение которых требовало особых усилий даже со стороны профессиональных партийных аппаратчиков высокого, но регионального уровня.
Идеологи аппаратной работы, среди которых на первом месте стоял “второй человек” в партии брежневского периода Михаил Суслов, подразумевали, что работник ЦК представляет собой образец будущего советского человека - не просто сознательного коммуниста, готового следовать колебаниям “генеральной линии”, но и умеренно консервативного в своих привычках и внешнем виде, много, но не по ночам, работающего, невозмутимого и внешне доброжелательно относящегося к коллегам. И что немаловажно - неподкупного, не стремящегося к накопительству и избегающего любых сомнительных связей. Не надеясь на “сознательность” самих работников аппарата, его идеологическое ядро, продолжая, несмотря на смену поколений, осуществлять идейные установки и управленческие практики 1930-х годов, выработало множество технологий удержания своих сотрудников в долженствующих рамках. Такого рода контроль осуществляли заслуженные, давно работающие сотрудники (“кадровые аппаратчики” или “зубры аппаратной работы”), он входил в обязанности некоторых должностных лиц (например, руководителей секретариатов отделов) - все они давали новичкам формальные рекомендации и неформальные “советы”. В крайнем случае нарушения партийной этики становились предметом рассмотрения и внутрикорпоративных институтов (например, парткома отдела).
Инструктор Орготдела (1963-1976) Алексей Соколов, пришедший в аппарат ЦК КПСС с поста первого секретаря горкома партии и потому имевший уже довольно значительный опыт партийной работы, пишет в своих мемуарах: Переход от ежедневной, живой работы с людьми на аппаратную… круто изменил ритм моей жизни и работы, появились совершенно новые требования, к которым на первых порах было трудно привыкать. <…> Пришлось многому заново учиться. <…> Быть к себе более требовательным. Учиться сдержанности, глубже и всесторонне обдумывать возникающие проблемы, действия различных функционеров, искать истину, умело пользоваться опытом ближайших по должности руководителей и сослуживцев и, лишь осмыслив ту или иную задачу, высказывать свое мнение о путях ее решения. Немаловажным являлось и то, что надо было уметь излагать свои мысли кратко и емко. <…> Хочу отметить, что в аппарате ЦК КПСС… был свой особый стиль взаимоотношений. Я никогда не слышал окриков, унижений человеческого достоинства.
На те же особенности обращает внимание и инструктор сектора средних школ Отдела науки (1957-1983) Галина Сарафанникова, предыдущий опыт работы которой ограничивался только комсомольскими структурами:
У нас ни подсиживаний, ни склок, ни скандалов, ни замечаний в грубой форме - ничего этого не было. Никакого “я заведующий, а ты инструктор, куда смотришь, ничего твоя башка не соображает, что ли?” - ничего подобного такого рода не было. “Галина Петровна, Вы здесь вот допустили ошибку, здесь неточность у Вас, поправьте, пожалуйста, посмотрите, как лучше написать”.
Но требование вежливости, отличавшее аппарат ЦК КПСС от многих других советских учреждений, на фоне иных возникавших там проблем не казалось таким уж важным. Заместитель заведующего Отделом пропаганды (1975-1978) Михаил Ненашев писал в мемуарах:
После обкома, где в роли секретаря я имел, в пределах своих функций, пусть и ограниченную, но самостоятельность, право на инициативу, если даже она и не всегда поддерживалась, в аппарате ЦК КПСС [я] сразу оказался в жестких рамках, строго обязательных для выполнения норм и правил поведения. Первое впечатление от работы в аппарате было такое, словно тебя одели в новый костюм, заставили одеть новую обувь, но дали все на размер меньше и ты постоянно ощущаешь, как тебе тесно, неуютно ходить, сидеть, думать.
Развивая ту же мысль в интервью автору, он говорил:
И надо было видеть эту публику, которая выходила в 6 часов из всех подъездов. Около двух тысяч работников, и все в чем-то были похожи друг на друга, в белых рубашках и обязательно в галстуках - без галстука, в свитере никого нельзя было увидеть. <…> В шестом [подъезде], где коридоры были метров на 40-50, а то и 60, до ста, было очень интересно присутствовать на этажах, потому что там людей нигде не было видно. Почти каждый сидел в отдельном кабинете. <…> Люди не могли просто болтаться в коридоре. Мог быть виден секретарь провинциального обкома, который задержался и находился в ожидании. И то, он должен был где-то в вестибюле сидеть, а просто в коридоре никого не было. И конечно, там нельзя было услышать человеческий смех или рассказ анекдота. Было ясно совершенно, что тут какой-то определенный стиль, определенные черты. Такое впечатление, что ты в каком-то храме пребываешь.
С Ненашевым в этом соглашаются и другие бывшие сотрудники аппарата, говорящие, что им пришлось привыкать к регламентированным правилам телесности и принять соответствующий стиль одежды и поведения.
Инструктор Отдела культуры (1969-1978) Геннадий Гусев, пришедший в ЦК после многих лет работы в аппарате ЦК ВЛКСМ:
[Завотделом Василий] Шауро сказал (объясняя сотрудникам, почему Гусев не сделает карьеру и вообще не “человек аппарата”. - Н.М.), что у меня три недостатка: слишком быстро бегает, слишком громко смеется и слишком откровенно высказывается. …в глаза он мне этого не говорил, хотя мы с ним достаточно часто встречались. Рассказал мне об этом незадолго до моего ухода [заместитель заведующего отделом] Альберт Беляев, который крестом показал, что произойдет с моей карьерой. Правильно, так оно и случилось. Потом [заведующий сектором изобразительного искусства того же отдела] Олег Иванов то же мне говорил. Но Олег Иванов, как я понял, тоже узнал об этом от Беляева. “Гена, слишком долго смеешься, старик. По коридорам ЦК так быстро не ходят”.
Не менее важны были соблюдение дресс-кода, о чем выше уже говорил Михаил Ненашев, и демонстрация определенных досуговых предпочтений. Консультант Отдела соцстран Федор Бурлацкий, пришедший в ЦК из редакции партийного журнала “Коммунист”, писал в мемуарах о том, что во время первого его визита за рубеж в этом качестве в 1962 году в компании завотделом Юрия Андропова его в самолете усадили четвертым играть в домино, хотя он его терпеть не мог:
Но к тому времени я уже познал немаловажную истину, что домино [среди работников ЦК] тогда считалось таким же обязательным ритуалом, как ношение синего костюма зимой, а серого летом (и не в коем случае не костюма песочного цвета, как Бурлацкому, такой костюм одевшему, объяснили в первый же день работы. - Н.М.).
В целом людям, перешедшим на работу в ЦК, приходилось менять привычный стиль жизни, отказываясь от общения с частью друзей, от развлечений и любовных интриг “на стороне”, слишком частых походов в рестораны, даже от мимолетных контактов с иностранцами. Инструктор сектора журналов Отдела пропаганды (1967-1987) Александр Гаврилов вспоминает об этом так: Там, конечно, необычна сама атмосфера и сама работа, по сравнению с журналом, в котором я работал. Совсем другие подходы, обычаи, нравы. Атмосфера такой солидности, твердости. К этому пришлось привыкать... Там говорили знающие люди: “Ты, смотри, осторожнее будь, особенно в своих общениях за пределами, потому что есть люди, которые следят за этим делом”. Насколько это было правдой, трудно сказать. Я, например, никогда не видел за собой никакой слежки. С другой стороны, когда уже там сидишь и не выходишь оттуда, то особенно не побалуешь.
- А от чего пришлось отказаться, от каких своих привычек?
- Ну, допустим, раньше собирался, пиво ходил пить с друзьями, а там это все как-то… Вот работа, дом - и все. <…> Естественно, пришлось отказаться в значительной степени от общения с девушками. Потому что, как сказал мой завсектором [Наиль] Биккенин, раньше ты идешь, допустим, по [улице] Горького, встречаешь девушку. Думаешь: “Боже мой, какая девушка!” А сейчас думаешь: “На кого вышел?”
В результате стремление к внебрачным отношениям реализовывалось в многочисленных романах с техническим персоналом аппарата ЦК - стенографистками, секретаршами, машинистками, буфетчицами и официантками на загородных партийных дачах, куда многие работники аппарата ЦК КПСС регулярно отправлялись “бригадами” для работы над документами. На подобные отношения (если они не носили скандального или демонстративно непристойного характера) руководство смотрело довольно спокойно, тем более что для сексуального обслуживания высшего эшелона аппарата был фактически создан особый институт - личных (“закрепленных”) стенографисток.
Замкнутая система корпоративного документооборота
Приходя в аппарат ЦК КПСС, новые сотрудники встречались с функционированием в нем закрытой системы распространения информации и документооборота. Она начиналась с фундаментального правила о том, что ни один внутрипартийный документ (за исключением выписок из решений бюро регионального и общесоюзного значения) не должен попасть в систему государственного документооборота или в руки частных лиц. Партийные работники после прочтения каждого документа должны были вернуть его, чтобы текст в итоге или был уничтожен уполномоченными на то лицами или оказался в архиве.
Эти правила поддерживались крайне жестко, и потеря партийного документа с любым грифом секретности (а его имели практически все документы, начиная со служебного телефонного справочника) до конца перестроечного периода означала для виновника как минимум строгий выговор, а зачастую и увольнение из партийного аппарата.
Документы региональных партийных органов (справки, записки, письма в вышестоящие инстанции, выписки из решений бюро и прочие “материалы”) составляли основную часть информационного потока, поступавшего в распоряжение работников аппарата ЦК КПСС. Другую значительную группу документов составляли материалы, представлявшиеся по запросу или по собственной инициативе государственными органами. В ответ государственные организации получали либо выписки из решений партийных бюро (то есть райкомов, обкомов или Политбюро и Секретариата ЦК, где санкция и ее отсутствие обозначалась словами “рекомендовать”-“не рекомендовать”), либо, что было гораздо чаще, различного рода устные наставления, советы, запреты и т.д., передававшиеся по телефону или при личной встрече сотрудниками аппарата партийных органов.
Существенную группу источников информации составляли письма граждан в аппарат ЦК КПСС. Ежедневно тысячи писем поступали в подотдел писем Общего отдела ЦК КПСС, где обрабатывались и пересылались соответствующим заявленной в письме тематике отделам. Часть из них, которую полагали содержательной, попадала впоследствии в руки работников различных отделов аппарата, и они должны были затем отчитаться о работе с ними (проверка, принятие мер и т.п.). Кроме того, от редакций крупных газет (не только партийных) регулярно приходили обзоры поступивших к ним писем, ставящих общественно-политические и социальные вопросы.
Четвертую группу источников информации для работников аппарата ЦК составляли официальные СМИ. Среди них по степени значимости выделялись газета “Правда” и вечерняя телевизионная информационная программа “Время”, а также общенациональные издания, важные для отдельных сфер общественной и экономической жизни (“Литературная газета”, “Экономическая газета”, “Гудок”). Большое значение имели также “закрытые” бюллетени ТАСС с сообщениями и обзорами зарубежной и отечественной ситуации. Фактически для среднего “ответственного” работника ЦК “круг чтения” ограничивался перечисленным списком изданий и материалов. “Интеллектуалы” выписывали один-два литературных журнала интересующего их направления, а также читали закрытые отчеты академических институтов, обслуживавших их сферу деятельности.
Любопытно, что в круг изданий, которые сотрудники аппарата ЦК или вовсе не читали, или читали очень редко, входила большая часть партийной прессы, например несколько журналов, которые издавал ЦК КПСС (“Коммунист”, “Партийная жизнь”, “Агитатор”), и даже внутриаппаратные информационные бюллетени, издававшиеся в некоторых отделах (международном, пропаганды). Не пользовались особой популярностью и переводы современных книг западных авторов по социальной и политической тематике, которые издавались в рамках серий “Для служебного пользования” издательством “Прогресс”. Большая часть этих изданий расходилась по более низким этажам советской властной пирамиды, где ощущалась острая потребность в “иной” информации. Не читали и доступную для работников профильных отделов (пропаганды, культуры, административных органов) эмигрантскую литературу на русском языке (тамиздат). В ЦК КПСС существовала и самостоятельная библиотека с довольно широким кругом книг, однако ею пользовались немногие сотрудники, в основном писавшие речи.
На мои вопросы о регулярном прослушивании западных “голосов” или знакомстве с самиздатом (что в принципе было нормально для представителей советской интеллигенции, близкой к моим информантам по образовательному и социальному статусу) большинство респондентов ответили отрицательно.
Вместе с тем объемы информации, поступавшей из партийных низов, от государственных органов, а также из бюллетеней ТАСС были таковы, что многие из респондентов, отвечая на вопрос об источниках сведений для принятия решений, говорили, что у них такого материала было всегда “больше чем надо”.
Этому способствовала иерархическая система распределения информации, при которой в руки ответственных сотрудников ежедневно попадала буквально гора профильного материала. Общий отдел ЦК КПСС, получавший всю входящую документацию, “расписывал” ее тематически и направлял “профильным” секретарям ЦК, помощники которых, в свою очередь, ежедневно пересылали буквально тележки с бумагами в секретариаты подконтрольных отделов. Из секретариата отдела бумаги шли в руки профильных заведующих секторами, а те уже “расписывали” их по конкретным сотрудникам, отвечавшим за то или иное направление. В результате происходило принудительное “кормление” информацией - сотрудник должен был прочесть все, что ему переслал начальник, потому что впоследствии его могли об этом спросить. Такие требования в значительной мере ограничивали время на знакомство с другими возможными источниками информации.
С другой стороны, не включенные в “роспись” не имели доступа к той или иной информации, поскольку какая-либо внутренняя информационная база отсутствовала, а если бы и существовала, то значительная, если не большая часть документов была бы в ней засекречена от посторонних из других отделов и даже других секторов того же отдела.
Частичной компенсацией этой жесткой информационной пирамиды и сегрегации были различные типы совещаний и “планерок” (регулярных рабочих совещаний), проводившихся в разном составе - как исключительно с сотрудниками аппарата, так и с участием различных привлеченных экспертов и сотрудников подконтрольных учреждений. На них присутствующие относительно свободно обменивались новостями и мнениями. По оценке многих из них, это было чрезвычайно полезно, поскольку они имели довольно слабое представление не только о том, чем в данный конкретный момент занимались их коллеги за стеной, но и о том, что важного происходило в сфере влияния “соседей” и что могло повлиять на их собственный участок работы.
Автономия повседневной жизни сотрудников корпорации
Подобно многим другим советским корпорациям, аппарат ЦК КПСС имел автономную систему питания, продовольственного и товарного снабжения, повышения квалификации, отдыха и развлечения сотрудников, их транспортного обслуживания и компактного расселения. У меня нет возможности здесь ее подробно описывать, тем более что некоторые элементы этой системы уже известны читающей публике по работам других авторов, но все же необходимо напомнить о некоторых, самых важных моментах.
Фактически Управление делами аппарата ЦК КПСС построило и содержало внутри Москвы небольшой “партийный город”. Замкнутый и недоступный посторонним, огромный квартал “Старой площади” имел на своей территории столовую, буфеты (которые в качестве “кулинарии” и места распределения “заказов” обеспечивали рядовым сотрудникам аппарата возможность покупки дефицитных и качественных продуктов, производившихся на принадлежащих Управлению делами сельскохозяйственных предприятиях в Подмосковье или в “спеццехах” московских предприятий), авиа- и железнодорожные кассы, позволявшие купить билет в любой конец страны, и книжный магазин с дефицитной литературой. Там находились также культурный центр (с регулярными концертами звезд советской эстрады и популярных актеров, а также сеансами новейшего и редкого кино) и спортивный комплекс. По соседству с ним располагались распределители для высшего и среднего слоя партийно-государственной номенклатуры - товарный (так называемая “сотая секция ГУМа”) и продуктовые (так называемые “столовые лечебного питания” на ул. Грановского и в здании “Дома на набережной”), а также основные лечебные заведения, обслуживающие элиту (больница и поликлиника 4-го Главного управления Минздрава на ул. Калинина и на Сивцевом Вражке), за которыми были закреплены не только все ответственные сотрудники аппарата ЦК, но и их жены.
Вдоль Кутузовского проспекта по направлению к комплексу основных партийных “дач” (то есть загородных партийных резиденций и дачных поселков для сотрудников аппарата ЦК КПСС) на Рублево-Успенском шоссе располагались построенные и обслуживаемые Управлением делами ЦК КПСС основные комплексы домов, где жили сотрудники аппарата. Там же находились пошивочные мастерские, где сами сотрудники и члены их семей могли заказывать себе одежду и обувь. Аналогичный “партийный” характер носила улица Горького и продолжающее ее Ленинградское шоссе, вдоль которых располагались основные партийные издательства, типографии, образовательные учреждения и часть жилых домов для сотрудников.
Продолжение следует
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже:
Если рассматривать советское общество 1953-1985 годов через концепцию “закрытого” общества, то помимо несомненной возможности определить его подобным образом в целом, можно говорить и о другом - оно само по себе состояло из множества “закрытых” обществ, находившихся друг с другом в сложных взаимоотношениях. Советское “закрытое” общество как единое целое активно препятствовало возможности свободного пересечения своих границ (государственных, культурных, ментальных) для людей, информации, капитала - даже со стороны таких формально идейно близких обществ, каковыми были социалистические страны, не говоря уже о государствах с иной политической системой, чей враждебный образ старательно выстраивался пропагандой, ежедневно нагнетавшей милитаристский психоз.
Однако порой невидимые, а порой весьма физически ощутимые перегородки внутри советского социума сегрегировали его обитателей по своим “закрытым” обществам отнюдь не мягче, чем это происходило в отношениях граждан СССР с иностранцами или советских социальных “акторов” с зарубежными. Различия (социальные, образовательные, ментальные, языковые и лексические) между жильцами общежития ткацкой фабрики и соседствующего с ним “кооперативного” дома академических специалистов, “дачниками” и колхозниками, военными пенсионерами и “местным” населением Прибалтики, комсомольскими активистами и религиозными сектантами были столь велики, что, встретившись на одной и той же улице, они трудом могли понять друг друга, даже когда хотели этого. Но, как правило, и желания понимать не возникало.
Попасть в любое из перечисленных сообществ, не говоря уж о таких четко идентифицируемых “закрытых” обществах, как группы, обязанные сохранять режим “секретности” (в том числе жители “закрытых” городов и поселков), карпатские села или горные аулы, круг профессиональных преступников или “системных” хиппи, дискриминируемых религиозных, этнических или сексуальных меньшинств, было непросто. Рабочий мог очутиться на кухне своего интеллигентного соседа по лестничной клетке не с большей вероятностью, чем тот - со стаканом в руках - в компании его бригады, матерящей начальство под вторую бутылку, где-нибудь в лесочке у железнодорожного полотна. Главным препятствием здесь было взаимное недоверие, воспитанное социальными, этническими и религиозными установками, переданными через систему семейного (а иногда - общинного) и профессионального воспитания.
Советский режим в течение своей истории последовательно уничтожал все возможности для организации независимых от партийно-государственной машины или находящихся вне ее рамок площадок и институтов (будь то публичные дискуссии, независимые СМИ, массовые выступления или деятельность экспертных сообществ), где различные общественные группы или институциональные акторы могли взаимодействовать и искать общий язык, а также разрушать сложившийся в отношении других групп и акторов “образ врага”. Таким образом, вопрос взаимодействия между “закрытыми” обществами, вне зависимости от того, были ли они организованы на социальной, профессиональной, религиозной, этнической, культурной или политической основе, либо перемещался в рамки институтов самой политической системы, либо носил скрытый, латентный характер. И параллельно, разумеется, консервировал состояние их закрытости.
Более того, желание ускоренными темпами “сверху” модернизировать страну, создать нацию и ликвидировать прежние социальные барьеры (в первую очередь за счет физического уничтожения лиц, которые их наиболее явно символизировали и отстаивали - будь то священники, профессора или племенные вожди), а также максимальное сокращение горизонтальных связеймежду социальными акторами привело в СССР к резкому расширению влияния прежде слабо знакомого населению Российской империи типа “закрытых” обществ, а именно - корпораций.
Феномен корпоративности в “зрелом” советском обществе
Вертикально выстроенная корпорация, основанная на любимом тезисе большевиков о приоритете труда (особенно тяжелого физического!) над любыми другими социальными практиками, противостояла всем тем многочисленным видам межличностной коммуникации, которые были построены на горизонтальной основе, в том числе - на этнической или религиозной идентичности, общих экономических или общественно-политических интересах, межрегиональной или трансграничной кооперации. Целенаправленному разрушению подвергались даже семейные связи - в случае, если они признавались государством нежелательными.
Большая, вертикально управляемая производственная (реже - административная) структура, распространяющая свое влияние на значительную часть территории страны (если не на всю страну), готовая обеспечить пожизненную занятость (в том числе ценой переброски “своих” кадров из одного региона в другой) и стабильный рост статуса и доходов (“производственный стаж” и “выслуга лет”), героизирующая в рамках корпоративной морали вполне ординарную производственную деятельность, была противопоставлена другим возможным формам экономической самоорганизации - например, возможности самостоятельно выступать на свободном рынке труда, эффективной работе за достойную оплату, артельному или семейному способу хозяйствования.
В 1950-1980-е годы корпорации в СССР преуспевали. Во многих случаях крупные корпорации (ведомства) были более реальными хозяевами регионов (или их отдельных частей), чем система советской или партийной власти. Более того, они нередко сами были таковой властью - о чем свидетельствовало существование на крупных предприятиях и стройках “парткомов на правах райкомов” и института “парторгов” и “комсоргов” ЦК, подчинявшихся напрямую главному партийному органу. Как это нередко бывает и в развитых индустриальных государствах, корпорации, заботясь об эффективности своей деятельности, брали на себя многие вопросы материального и социального обеспечения своих работников - от продуктов и квартир до здравоохранения и образования.
Шахтеры и железнодорожники, металлурги и энергетики, Минсредмаш и МИД, химики и золотодобытчики, военные и чекисты имели свои жилые кварталы в городах или даже целые города (поселки), населенные только сотрудниками корпорации, системы обеспечения продовольствием и связью, транспортную сеть (включавшую свои железные и автомобильные дороги, вокзалы, пристани и аэродромы), ведомственные поликлиники, больницы, пансионаты и санатории, детские сады и пионерские лагеря, спортивные сооружения и команды местного, регионального и общенационального уровня, квазиденьги и системы перераспределения “дефицитных” промышленных товаров, периодические издания и учреждения образования. У них была своя корпоративная мораль, правила поведения, символы успеха и культурные приоритеты, собственные “герои” и “антигерои”, свой профессиональный жаргон - все это крайне редко становилось достоянием людей, не занятых в подобной корпорации.
Попасть во многие из этих профессиональных групп, особенно в те, которые предполагали занятие позиций, престижных с точки зрения доходов и социального статуса, было очень непросто. Помимо необходимости получения базового образования, в значительной части профессиональных корпораций отсутствовал “открытый конкурс” на место или что-либо на него похожее. Зато факт рождения в семье, где хотя бы один из родственников принадлежал к соответствующей корпорации, несомненно, способствовал дальнейшей карьере.
Было бы очень соблазнительно распространить корпоративную модель и на такое советское “закрытое” общество, как партийный аппарат, многие аспекты существования и деятельности которого соответствуют определению корпорации (об этом мы будем говорить ниже). Однако партийный аппарат отличается от обычной советской корпорации двумя очень существенными признаками - он не гарантировал своим членам пожизненной занятости, а их потомкам - возможности наследования профессии (особенно на среднем и высоком уровне).
Особенно актуален вопрос о корпоративности для описания административного и идеологического центра, отвечавшего за существование и функционирование советской политической и экономической системы, - аппарата ЦК КПСС, закрытость которого определялась сочетанием мер безопасности и секретности, очень сложной системой неписаных правил этикета и специфическими практиками распределения материальных ресурсов. Основные параметры и регламенты, поддерживавшие закрытость этой системы, были заложены еще при Ленине (и во многом наследовали конспиративным традициям большевиков дореволюционного периода), однако в окончательном виде она сформировалась во второй половине 1930-х годов и сохранилась почти без изменений до конца существования СССР. Во многом она определяет принципы работы центра современной российской политической власти - Администрации президента РФ, поскольку множество бывших партийных аппаратчиков после краткой сумятицы, возникшей после роспуска КПСС и развала СССР, вернулись (порой целыми “командами”) в знакомые кабинеты.
Аппарат ЦК КПСС был, разумеется, не единственной “верхушечной” корпорацией - центром принятия управленческих решений, размещенным в столице и за десятилетия выработавшим свои правила “закрытости”. Среди подобных корпораций можно назвать аппараты Совета министров, Министерства обороны, КГБ, ЦК ВЛКСМ. Однако в рамках осуществляемого мною с 2006 года исследовательского проекта - сбора мемуаров и глубинных устных интервью с представителями советской политической элиты - я сконцентрировался на аппарате ЦК КПСС 1953-1985 годов. В этой статье использованы данные о 71 его работнике указанного периода (из них примерно 38% составляют мемуаристы и 62% - респонденты).
Необходимое разъяснение о месте и функциях аппарата ЦК КПСС
Согласно уставу Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), ее центральным управленческим органом являлся Центральный комитет (ЦК), который избирался на общем съезде партии. ЦК, в свою очередь, не был постоянным органом власти. Он регулярно (чаще, чем проводились съезды) собирался на заседания (пленумы), посвященные, как правило, решению каких-то конкретных задач (например, идеологических или относящихся к сфере сельского хозяйства). Самое главное, что ЦК избирал новых членов постоянного руководящего органа партии - Политбюро ЦК КПСС, которое занималось стратегическим руководством, и Секретариат ЦК КПСС, который решал более мелкие проблемы.
Для технической помощи Политбюро и Секретариату ЦК КПСС существовал еще один, неизбираемый, партийный институт - аппарат ЦК КПСС. Он занимал комплекс зданий в центре Москвы, рядом с Кремлем, собирательно именуемый по одной из прилегающих площадей - “Старая площадь”.
Если для внешних наблюдателей символом власти в СССР был Кремль, где находился кабинет генерального секретаря ЦК КПСС, то внутри самой власти подобную роль, несомненно, играла “Старая площадь”. Выражения “Старая площадь”, “аппарат ЦК” и просто “ЦК” вне круга профессиональных партийных работников часто использовались как синонимы. “Вызвали в ЦК”, “попросили подъехать на Старую площадь” или “пригласили приехать в аппарат ЦК” означало одно и то же. Подобный знак равенства между понятиями “ЦК” и “аппарат ЦК” отражал реальную ситуацию, когда существование ЦК как партийного представительного органа было во многом формальностью, а деятельность аппарата ЦК в значительной мере определяла ситуацию и в партии, и в стране. Основными задачами аппарата ЦК были подготовка принятия решений руководящими органами партии - Политбюро и Секретариатом (прежде всего в кадровой и финансовой сферах) и контроль за их исполнением.
Фактической монополией аппарата ЦК были кадры, то есть именно он подбирал (и увольнял) широкий круг руководителей региональных партийных и советских организаций, крупнейших предприятий, государственных чиновников первого и второго эшелонов, дипломатов, председателей общественных организаций и творческих союзов - всех, кто входил в “номенклатуру” (список) должностей, утверждаемых Политбюро и Секретариатом ЦК КПСС. Гораздо более широкий список должностей во всех сферах (так называемая “учетно-контрольная номенклатура”) находился под оперативным контролем отделов аппарата ЦК, хотя непосредственно решения об их замещении и освобождении центральные партийные органы не принимали.
Второй по значимости функцией аппарата ЦК был контроль за перераспределением материальных ресурсов в подведомственной сфере. Если бюджет конкретного министерства или региона, согласованный на пятилетку вперед в нелегких баталиях в государственных ведомствах (Совмин, Госплан, Госснаб), а затем утвержденный в Политбюро или Секретариате ЦК, требовал изменения (как правило, в сторону увеличения), а объем производства - сокращения, то соответствующий отдел ЦК был первой инстанцией, к которой просители обращались за поддержкой.
Третьей крупной функцией аппарата был контроль за исполнением принятых Политбюро и Секретариатом решений, а также общий контроль за ситуацией во вверенных их попечению сферах. Почти каждая область человеческой деятельности имела в ЦК КПСС своего куратора. Например, в аппарате был штатный сотрудник, “отвечавший” за Ватикан и католичество (Международный отдел), своего куратора имели цирки и театры оперетты (сектор театрального искусства Отдела культуры), а контролем за производством боевых отравляющих веществ занимался целый сектор - кремнийорганических соединений отдела химической промышленности.
Однако контроль не был исключительной монополией аппарата ЦК. В СССР почти в каждой сфере существовало несколько контролирующих инстанций. КГБ, МВД, ВПК, Госконтроль, Госплан, Минфин, Главлит (цензура), Совет по делам религий и другие государственные ведомства представляли руководству партии свое видение различных проблем, которое нередко противоречило позиции соответствующего отдела аппарата ЦК, но позволяло членам Политбюро и Секретариата принимать более взвешенное решение.
В большинстве случаев аппарат ЦК КПСС, реализуя свои задачи, действовал через государственные ведомства (Госкомиздат, Госкино, Госснаб и т.п.) или квазиобщественные организации (Союз писателей, Союз обществ дружбы с зарубежными странами и т.п.). Однако в ряде сфер, прежде всего идеологической, аппарат ЦК фактически осуществлял и текущие управленческие функции. Например, сектор газет Отдела пропаганды в оперативном режиме давал санкции на размещение статей в центральных изданиях. Группа международных отделов давала разрешение на приезд каждого члена всех официальных иностранных делегаций, посещавших СССР. Комиссия по выезду и Отдел загранкадров регулировали вопросы выезда за рубеж всех без исключения категорий граждан страны и персонально каждого из них.
Основной структурной единицей аппарата ЦК были отделы, различавшиеся не только функционально, но и по количеству сотрудников. Их насчитывалось примерно 20. Они, в свою очередь, делились на секторы (до 10-12 на отдел) по направлениям деятельности. Кроме того, на правах отделов действовали такие подразделения аппарата, как Управление делами аппарата ЦК КПСС, осуществлявшее масштабную хозяйственную деятельность, и Комиссия партийного контроля (КПК) - партийный суд. При аппарате ЦК также действовал ряд научных, образовательных и архивных учреждений, например - Институт марксизма-ленинизма, Академия общественных наук, Высшая партийная школа, Центральный партийный архив.
Корпоративный стиль
Аппарат ЦК КПСС был почти идеальной моделью советской корпорации. Приходя в туда, новый сотрудник встречался со стандартами поведения, сильно отличавшимися от тех, которые существовали даже в других бюрократических структурах, не говоря уже о производственной, армейской или научной среде. В первую очередь это касалось управленческих практик в аппарате, включавших особый стиль общения, терминологию, правила поведения, освоение которых требовало особых усилий даже со стороны профессиональных партийных аппаратчиков высокого, но регионального уровня.
Идеологи аппаратной работы, среди которых на первом месте стоял “второй человек” в партии брежневского периода Михаил Суслов, подразумевали, что работник ЦК представляет собой образец будущего советского человека - не просто сознательного коммуниста, готового следовать колебаниям “генеральной линии”, но и умеренно консервативного в своих привычках и внешнем виде, много, но не по ночам, работающего, невозмутимого и внешне доброжелательно относящегося к коллегам. И что немаловажно - неподкупного, не стремящегося к накопительству и избегающего любых сомнительных связей. Не надеясь на “сознательность” самих работников аппарата, его идеологическое ядро, продолжая, несмотря на смену поколений, осуществлять идейные установки и управленческие практики 1930-х годов, выработало множество технологий удержания своих сотрудников в долженствующих рамках. Такого рода контроль осуществляли заслуженные, давно работающие сотрудники (“кадровые аппаратчики” или “зубры аппаратной работы”), он входил в обязанности некоторых должностных лиц (например, руководителей секретариатов отделов) - все они давали новичкам формальные рекомендации и неформальные “советы”. В крайнем случае нарушения партийной этики становились предметом рассмотрения и внутрикорпоративных институтов (например, парткома отдела).
Инструктор Орготдела (1963-1976) Алексей Соколов, пришедший в аппарат ЦК КПСС с поста первого секретаря горкома партии и потому имевший уже довольно значительный опыт партийной работы, пишет в своих мемуарах: Переход от ежедневной, живой работы с людьми на аппаратную… круто изменил ритм моей жизни и работы, появились совершенно новые требования, к которым на первых порах было трудно привыкать. <…> Пришлось многому заново учиться. <…> Быть к себе более требовательным. Учиться сдержанности, глубже и всесторонне обдумывать возникающие проблемы, действия различных функционеров, искать истину, умело пользоваться опытом ближайших по должности руководителей и сослуживцев и, лишь осмыслив ту или иную задачу, высказывать свое мнение о путях ее решения. Немаловажным являлось и то, что надо было уметь излагать свои мысли кратко и емко. <…> Хочу отметить, что в аппарате ЦК КПСС… был свой особый стиль взаимоотношений. Я никогда не слышал окриков, унижений человеческого достоинства.
На те же особенности обращает внимание и инструктор сектора средних школ Отдела науки (1957-1983) Галина Сарафанникова, предыдущий опыт работы которой ограничивался только комсомольскими структурами:
У нас ни подсиживаний, ни склок, ни скандалов, ни замечаний в грубой форме - ничего этого не было. Никакого “я заведующий, а ты инструктор, куда смотришь, ничего твоя башка не соображает, что ли?” - ничего подобного такого рода не было. “Галина Петровна, Вы здесь вот допустили ошибку, здесь неточность у Вас, поправьте, пожалуйста, посмотрите, как лучше написать”.
Но требование вежливости, отличавшее аппарат ЦК КПСС от многих других советских учреждений, на фоне иных возникавших там проблем не казалось таким уж важным. Заместитель заведующего Отделом пропаганды (1975-1978) Михаил Ненашев писал в мемуарах:
После обкома, где в роли секретаря я имел, в пределах своих функций, пусть и ограниченную, но самостоятельность, право на инициативу, если даже она и не всегда поддерживалась, в аппарате ЦК КПСС [я] сразу оказался в жестких рамках, строго обязательных для выполнения норм и правил поведения. Первое впечатление от работы в аппарате было такое, словно тебя одели в новый костюм, заставили одеть новую обувь, но дали все на размер меньше и ты постоянно ощущаешь, как тебе тесно, неуютно ходить, сидеть, думать.
Развивая ту же мысль в интервью автору, он говорил:
И надо было видеть эту публику, которая выходила в 6 часов из всех подъездов. Около двух тысяч работников, и все в чем-то были похожи друг на друга, в белых рубашках и обязательно в галстуках - без галстука, в свитере никого нельзя было увидеть. <…> В шестом [подъезде], где коридоры были метров на 40-50, а то и 60, до ста, было очень интересно присутствовать на этажах, потому что там людей нигде не было видно. Почти каждый сидел в отдельном кабинете. <…> Люди не могли просто болтаться в коридоре. Мог быть виден секретарь провинциального обкома, который задержался и находился в ожидании. И то, он должен был где-то в вестибюле сидеть, а просто в коридоре никого не было. И конечно, там нельзя было услышать человеческий смех или рассказ анекдота. Было ясно совершенно, что тут какой-то определенный стиль, определенные черты. Такое впечатление, что ты в каком-то храме пребываешь.
С Ненашевым в этом соглашаются и другие бывшие сотрудники аппарата, говорящие, что им пришлось привыкать к регламентированным правилам телесности и принять соответствующий стиль одежды и поведения.
Инструктор Отдела культуры (1969-1978) Геннадий Гусев, пришедший в ЦК после многих лет работы в аппарате ЦК ВЛКСМ:
[Завотделом Василий] Шауро сказал (объясняя сотрудникам, почему Гусев не сделает карьеру и вообще не “человек аппарата”. - Н.М.), что у меня три недостатка: слишком быстро бегает, слишком громко смеется и слишком откровенно высказывается. …в глаза он мне этого не говорил, хотя мы с ним достаточно часто встречались. Рассказал мне об этом незадолго до моего ухода [заместитель заведующего отделом] Альберт Беляев, который крестом показал, что произойдет с моей карьерой. Правильно, так оно и случилось. Потом [заведующий сектором изобразительного искусства того же отдела] Олег Иванов то же мне говорил. Но Олег Иванов, как я понял, тоже узнал об этом от Беляева. “Гена, слишком долго смеешься, старик. По коридорам ЦК так быстро не ходят”.
Не менее важны были соблюдение дресс-кода, о чем выше уже говорил Михаил Ненашев, и демонстрация определенных досуговых предпочтений. Консультант Отдела соцстран Федор Бурлацкий, пришедший в ЦК из редакции партийного журнала “Коммунист”, писал в мемуарах о том, что во время первого его визита за рубеж в этом качестве в 1962 году в компании завотделом Юрия Андропова его в самолете усадили четвертым играть в домино, хотя он его терпеть не мог:
Но к тому времени я уже познал немаловажную истину, что домино [среди работников ЦК] тогда считалось таким же обязательным ритуалом, как ношение синего костюма зимой, а серого летом (и не в коем случае не костюма песочного цвета, как Бурлацкому, такой костюм одевшему, объяснили в первый же день работы. - Н.М.).
В целом людям, перешедшим на работу в ЦК, приходилось менять привычный стиль жизни, отказываясь от общения с частью друзей, от развлечений и любовных интриг “на стороне”, слишком частых походов в рестораны, даже от мимолетных контактов с иностранцами. Инструктор сектора журналов Отдела пропаганды (1967-1987) Александр Гаврилов вспоминает об этом так: Там, конечно, необычна сама атмосфера и сама работа, по сравнению с журналом, в котором я работал. Совсем другие подходы, обычаи, нравы. Атмосфера такой солидности, твердости. К этому пришлось привыкать... Там говорили знающие люди: “Ты, смотри, осторожнее будь, особенно в своих общениях за пределами, потому что есть люди, которые следят за этим делом”. Насколько это было правдой, трудно сказать. Я, например, никогда не видел за собой никакой слежки. С другой стороны, когда уже там сидишь и не выходишь оттуда, то особенно не побалуешь.
- А от чего пришлось отказаться, от каких своих привычек?
- Ну, допустим, раньше собирался, пиво ходил пить с друзьями, а там это все как-то… Вот работа, дом - и все. <…> Естественно, пришлось отказаться в значительной степени от общения с девушками. Потому что, как сказал мой завсектором [Наиль] Биккенин, раньше ты идешь, допустим, по [улице] Горького, встречаешь девушку. Думаешь: “Боже мой, какая девушка!” А сейчас думаешь: “На кого вышел?”
В результате стремление к внебрачным отношениям реализовывалось в многочисленных романах с техническим персоналом аппарата ЦК - стенографистками, секретаршами, машинистками, буфетчицами и официантками на загородных партийных дачах, куда многие работники аппарата ЦК КПСС регулярно отправлялись “бригадами” для работы над документами. На подобные отношения (если они не носили скандального или демонстративно непристойного характера) руководство смотрело довольно спокойно, тем более что для сексуального обслуживания высшего эшелона аппарата был фактически создан особый институт - личных (“закрепленных”) стенографисток.
Замкнутая система корпоративного документооборота
Приходя в аппарат ЦК КПСС, новые сотрудники встречались с функционированием в нем закрытой системы распространения информации и документооборота. Она начиналась с фундаментального правила о том, что ни один внутрипартийный документ (за исключением выписок из решений бюро регионального и общесоюзного значения) не должен попасть в систему государственного документооборота или в руки частных лиц. Партийные работники после прочтения каждого документа должны были вернуть его, чтобы текст в итоге или был уничтожен уполномоченными на то лицами или оказался в архиве.
Эти правила поддерживались крайне жестко, и потеря партийного документа с любым грифом секретности (а его имели практически все документы, начиная со служебного телефонного справочника) до конца перестроечного периода означала для виновника как минимум строгий выговор, а зачастую и увольнение из партийного аппарата.
Документы региональных партийных органов (справки, записки, письма в вышестоящие инстанции, выписки из решений бюро и прочие “материалы”) составляли основную часть информационного потока, поступавшего в распоряжение работников аппарата ЦК КПСС. Другую значительную группу документов составляли материалы, представлявшиеся по запросу или по собственной инициативе государственными органами. В ответ государственные организации получали либо выписки из решений партийных бюро (то есть райкомов, обкомов или Политбюро и Секретариата ЦК, где санкция и ее отсутствие обозначалась словами “рекомендовать”-“не рекомендовать”), либо, что было гораздо чаще, различного рода устные наставления, советы, запреты и т.д., передававшиеся по телефону или при личной встрече сотрудниками аппарата партийных органов.
Существенную группу источников информации составляли письма граждан в аппарат ЦК КПСС. Ежедневно тысячи писем поступали в подотдел писем Общего отдела ЦК КПСС, где обрабатывались и пересылались соответствующим заявленной в письме тематике отделам. Часть из них, которую полагали содержательной, попадала впоследствии в руки работников различных отделов аппарата, и они должны были затем отчитаться о работе с ними (проверка, принятие мер и т.п.). Кроме того, от редакций крупных газет (не только партийных) регулярно приходили обзоры поступивших к ним писем, ставящих общественно-политические и социальные вопросы.
Четвертую группу источников информации для работников аппарата ЦК составляли официальные СМИ. Среди них по степени значимости выделялись газета “Правда” и вечерняя телевизионная информационная программа “Время”, а также общенациональные издания, важные для отдельных сфер общественной и экономической жизни (“Литературная газета”, “Экономическая газета”, “Гудок”). Большое значение имели также “закрытые” бюллетени ТАСС с сообщениями и обзорами зарубежной и отечественной ситуации. Фактически для среднего “ответственного” работника ЦК “круг чтения” ограничивался перечисленным списком изданий и материалов. “Интеллектуалы” выписывали один-два литературных журнала интересующего их направления, а также читали закрытые отчеты академических институтов, обслуживавших их сферу деятельности.
Любопытно, что в круг изданий, которые сотрудники аппарата ЦК или вовсе не читали, или читали очень редко, входила большая часть партийной прессы, например несколько журналов, которые издавал ЦК КПСС (“Коммунист”, “Партийная жизнь”, “Агитатор”), и даже внутриаппаратные информационные бюллетени, издававшиеся в некоторых отделах (международном, пропаганды). Не пользовались особой популярностью и переводы современных книг западных авторов по социальной и политической тематике, которые издавались в рамках серий “Для служебного пользования” издательством “Прогресс”. Большая часть этих изданий расходилась по более низким этажам советской властной пирамиды, где ощущалась острая потребность в “иной” информации. Не читали и доступную для работников профильных отделов (пропаганды, культуры, административных органов) эмигрантскую литературу на русском языке (тамиздат). В ЦК КПСС существовала и самостоятельная библиотека с довольно широким кругом книг, однако ею пользовались немногие сотрудники, в основном писавшие речи.
На мои вопросы о регулярном прослушивании западных “голосов” или знакомстве с самиздатом (что в принципе было нормально для представителей советской интеллигенции, близкой к моим информантам по образовательному и социальному статусу) большинство респондентов ответили отрицательно.
Вместе с тем объемы информации, поступавшей из партийных низов, от государственных органов, а также из бюллетеней ТАСС были таковы, что многие из респондентов, отвечая на вопрос об источниках сведений для принятия решений, говорили, что у них такого материала было всегда “больше чем надо”.
Этому способствовала иерархическая система распределения информации, при которой в руки ответственных сотрудников ежедневно попадала буквально гора профильного материала. Общий отдел ЦК КПСС, получавший всю входящую документацию, “расписывал” ее тематически и направлял “профильным” секретарям ЦК, помощники которых, в свою очередь, ежедневно пересылали буквально тележки с бумагами в секретариаты подконтрольных отделов. Из секретариата отдела бумаги шли в руки профильных заведующих секторами, а те уже “расписывали” их по конкретным сотрудникам, отвечавшим за то или иное направление. В результате происходило принудительное “кормление” информацией - сотрудник должен был прочесть все, что ему переслал начальник, потому что впоследствии его могли об этом спросить. Такие требования в значительной мере ограничивали время на знакомство с другими возможными источниками информации.
С другой стороны, не включенные в “роспись” не имели доступа к той или иной информации, поскольку какая-либо внутренняя информационная база отсутствовала, а если бы и существовала, то значительная, если не большая часть документов была бы в ней засекречена от посторонних из других отделов и даже других секторов того же отдела.
Частичной компенсацией этой жесткой информационной пирамиды и сегрегации были различные типы совещаний и “планерок” (регулярных рабочих совещаний), проводившихся в разном составе - как исключительно с сотрудниками аппарата, так и с участием различных привлеченных экспертов и сотрудников подконтрольных учреждений. На них присутствующие относительно свободно обменивались новостями и мнениями. По оценке многих из них, это было чрезвычайно полезно, поскольку они имели довольно слабое представление не только о том, чем в данный конкретный момент занимались их коллеги за стеной, но и о том, что важного происходило в сфере влияния “соседей” и что могло повлиять на их собственный участок работы.
Автономия повседневной жизни сотрудников корпорации
Подобно многим другим советским корпорациям, аппарат ЦК КПСС имел автономную систему питания, продовольственного и товарного снабжения, повышения квалификации, отдыха и развлечения сотрудников, их транспортного обслуживания и компактного расселения. У меня нет возможности здесь ее подробно описывать, тем более что некоторые элементы этой системы уже известны читающей публике по работам других авторов, но все же необходимо напомнить о некоторых, самых важных моментах.
Фактически Управление делами аппарата ЦК КПСС построило и содержало внутри Москвы небольшой “партийный город”. Замкнутый и недоступный посторонним, огромный квартал “Старой площади” имел на своей территории столовую, буфеты (которые в качестве “кулинарии” и места распределения “заказов” обеспечивали рядовым сотрудникам аппарата возможность покупки дефицитных и качественных продуктов, производившихся на принадлежащих Управлению делами сельскохозяйственных предприятиях в Подмосковье или в “спеццехах” московских предприятий), авиа- и железнодорожные кассы, позволявшие купить билет в любой конец страны, и книжный магазин с дефицитной литературой. Там находились также культурный центр (с регулярными концертами звезд советской эстрады и популярных актеров, а также сеансами новейшего и редкого кино) и спортивный комплекс. По соседству с ним располагались распределители для высшего и среднего слоя партийно-государственной номенклатуры - товарный (так называемая “сотая секция ГУМа”) и продуктовые (так называемые “столовые лечебного питания” на ул. Грановского и в здании “Дома на набережной”), а также основные лечебные заведения, обслуживающие элиту (больница и поликлиника 4-го Главного управления Минздрава на ул. Калинина и на Сивцевом Вражке), за которыми были закреплены не только все ответственные сотрудники аппарата ЦК, но и их жены.
Вдоль Кутузовского проспекта по направлению к комплексу основных партийных “дач” (то есть загородных партийных резиденций и дачных поселков для сотрудников аппарата ЦК КПСС) на Рублево-Успенском шоссе располагались построенные и обслуживаемые Управлением делами ЦК КПСС основные комплексы домов, где жили сотрудники аппарата. Там же находились пошивочные мастерские, где сами сотрудники и члены их семей могли заказывать себе одежду и обувь. Аналогичный “партийный” характер носила улица Горького и продолжающее ее Ленинградское шоссе, вдоль которых располагались основные партийные издательства, типографии, образовательные учреждения и часть жилых домов для сотрудников.
Продолжение следует
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже: