1917 год в жизни семьи Жиро: аресты, Толстой и изгнание
Специально для https://vk.com/stepan_demurа Деловой квартал Москвы "Красная Роза 1875" умело совмещает в себе дух старины и веяния нового времени. На протяжении многих десятилетий здесь находилась советская текстильная фабрика "Красная Роза". А сейчас в этом комплексе из старых кирпичных и новых стеклянных зданий, растянувшихся вдоль улиц Тимура Фрунзе и Льва Толстого, размещается штаб-квартира компании "Яндекс", главные офисы компаний-разработчиков хайтека и другие учреждения, олицетворяющие XXI век.
Бизнес квартал "Красная Роза 1875" в Москве, 2017 году. В 1917 году все здании принадлежали фабрике "Жиро и сыновья"
Здесь царит дух нового предпринимательства новой России. И мало кто знает, какие человеческие драмы разворачивались здесь в мрачные дни революционного 1917 года. В 1875 году, как и следует из названия квартала, на этом самом месте французский предприниматель из Лиона Клод Жиро основал небольшую шелкоткацкую фабрику, которая впоследствии стала самым крупным промышленным предприятием этого профиля в Российской империи.
В 1900 году компания Жиро отмечала 25-летие со дня открытия своей первой шелкоткацкой фабрики в РоссииФабрика так и называлась - "Жиро и сыновья". "Красной Розой" она стала лишь в 1919 году, после национализации предприятия советской властью. Ее прежних хозяев арестовали, а затем выгнали из страны. Небольшой особняк начала XIX века, который сегодня называется "Галерея Жиро" - единственное напоминание о семье, положившей начало одному из самых престижных московских кварталов. Этот особняк французские промышленники построили когда-то для своей бесценной коллекции картин и других предметов искусства. Тогда они еще думали, что останутся в России навсегда. В 1987 году внучка Клода Жиро, Марго Трейси, прожившая много лет в Великобритании, в интервью рассказала, что случилось с ее семьей в дни русской революции.
Марго Трейси с отцом Андре Жиро у ворот их москвоского дома на территории фабрики - 1914 годВ 1917-ом ей было 10 лет. События тех дней стали самым ярким воспоминанием в ее жизни. Марго умерла во Франции в 2002 году в возрасте 95 лет в том самом Лионе, откуда уехал в Россию ее дедушка, молодой Клод Жиро, в 1860 году. В год столетия революции мы решили достать из архива интервью Марго, позволяющее нам живо представить атмосферу тех дней.
К тому времени ее дед Клод уже отошел от дел, и фабрикой управляли его сыновья - Андре, отец Марго и Поль. На предприятии на тот момент работали 10 тысяч человек. По словам Марго, сразу после революции они не думали, что их жизнь кардинально изменится. Им казалось, что все происходящее - исключительно внутреннее выяснение отношений между русскими, а их, как представителей интересов правительства Франции, это не коснется. На фабрике был учрежден рабочий совет, но основное управление оставалось в руках братьев Жиро. Ситуация резко изменилась в 1919 году. Сначала арестовали Андре и Поля, а потом и мать Марго, Любовь.
М.Т.: "Пришел один господин вечером, позвонил, дворецкий пришел, доложил папе, что кто-то хочет его видеть в его кабинете. Папа там с ним заперся, я никогда не знала, кто это был. Он пришел сказать им, что этой ночью их должны арестовать, говорил, чтобы они скрылись. А они ответили: "Мы французы, нас никто не тронет, мы останемся". Вот они и остались. Отец сидел. Его арестовали, и он сидел два года, пока его французское правительство не выкупило. Ночью приехали, ворвались в дом, устроили обыск. Ничего, конечно, не нашли, увезли отца.
По утрам его привозили в контору. Он руководил делами фабрики, и они не могли без него обойтись. Вечером его опять увозили. Так продолжалось приблизительно месяц, а потом вдруг он пропал. Его перевезли в Бутырку. А мы все еще жили в нашем доме. Нас уплотнили, конечно. У нас в доме было два рояля - один в зале, другой в гостиной. В один прекрасный день вдруг слышим - звук клавиш повсюду. Оказалось, что где-то конфисковали одиннадцать роялей и привезли к нам, потому что у нас были большие комнаты. Такая какофония была, только держитесь. Но в один прекрасный день пришел новый управляющий фабрикой и сказал нам: "Вас завтра отсюда вон!" Мама говорит: "Куда?" "Мы нашли вам квартиру". "А что можно с собой взять?" "Ничего. Возьмите стол, три стула из кухни и три постели. Это все. Вам дадут воз, на него все положите".
Приехал воз, его нагрузили вещами, а все рабочие вокруг этого воза стояли и плакали, целовали нам полы наших платьев. Было ужасно грустно, и на следующий день нас выселили оттуда. И мы уехали. Нас поселили в какой-то сарай, это даже не было квартирой. Там была температура ниже нуля, вода текла по стенкам, тараканы, крысы. А нас туда выдворили. И вещи были только те, что мы с собой могли принести. Через несколько дней мама вспомнила, что у нее осталась юбка у Ламановой, у которой она одевалась. Ламанова была знаменитой русской портнихой в Москве. И она пошла к Ламановой. Пришла, а парадный вход забит. Пошла к черному входу. Какой-то человек ей открывает дверь. Она говорит: "Могу я видеть госпожу Ламанову?" "Вы кто такая?" "Я - мадам Жиро". "Пожалуйста, войдите". Она вошла, он закрыл дверь и говорит: "Вы арестованы". "Как арестована? За что?" "Вы капиталист и француженка, вам достаточно?" Потом мы узнали, что он ее на извозчике свез на Лубянку. Моя сестра сообразила, что ее арестовали, пришла домой и говорит: "Мама арестована". А куда? Где? Мы не знали.
Неприкаянные дети
Марго и ее сестра остались одни. Они ходили по тюрьмам в поисках матери. Марго вспоминает, как они старались выжить в совершенно новых для них обстоятельствах, пока их не выручил один человек. М.Т.: "В тот же вечер к нам явился какой-то командир с пятью солдатами и поселил их у нас, якобы чтобы нас охранять. Но это была ловушка: всех, кто к нам приходил, арестовывали. Мы не знаем, кого именно, мы были детьми - мне 10 лет, сестре 14. Но солдаты были очень милы. У меня были отмороженные ноги, они потрескались, и меня ужасно жалели, особенно один из солдат, у которого была дочка моего возраста, но ее убили. Я попросила его отпустить меня купить яблок. Он отпустил, и я побежала. Мне сестра сказала, куда бежать и предупредить знакомых, чтобы не приходили к нам. Солдаты провели с нами дней пять, были добры к нам и даже подкармливали, потому что мы подыхали с голоду. Потом они ушли, и мы с сестрой снова остались одни. Денег не было, хорошо, а где мама? Мы не знали. Стали ее искать по всем тюрьмам. Придем, не знают где…
Потом мне сестра говорит: "Нужно пойти к нашему слесарю, я знаю, ему папа дал денег". Пришли на фабрику, подождали пока сторож ушел, нашли слесаря. Он испугался ужасно. Мы говорим: "У нас денег нет, нам есть нечего".Он сначала не хотел давать, говорил: "Барин мне дал, барину и отдам!" Мы сказали, что с голоду умираем, и он нам отдал. Он был хороший человек, Кузьма. Я ходила на рынок и меняла всякие лоскутки и кукол на еду, на картошку или что-нибудь еще. Крестьяне к нам относились хорошо на рынке. Им было жалко маленькую десятилетнюю девочку. Так я и торговала, и мы кое-как жили два-три месяца. В общем, ужасно - голодали, страдали, мерзли, крысы были. Я все боялась, что они меня укусят за мои отмороженные ноги. Многое пережили.
А потом один мамин знакомый, русский, узнал, что мы бедствуем, взял нас к себе, нанял нам няню, в теплой квартире поселил нас и кормил. И занялся освобождением мамы. Он дал кому-то взятку и маму выпустили. До этого говорили, что ее расстреляют. У нас были огромные погреба с винами, и маму обвинили в том, что она давала эти вина пришедшим на фабрику солдатам специально, чтобы они опьянели. А они просто украли вина и напились. Целую ночь мы провели, думая, что ее расстреляют".
Изгнанные из России
Вскоре стало ясно, что оставаться в России очень опасно. В 1920 году родные промышленника Жиро, словно нищие, покинули страну, оставив позади все, что у них было.
М.Т.: Нас, кажется, оставалось всего тридцать французов в Москве, французских поданных. Французское правительство старалось нас выкупить, и в один прекрасный день к нам кто-то пришел и сказал: "Вы должны завтра к четырем часам уехать из России вон!" А мама говорит: "Я не могу, у меня дочь больна". У меня был тиф, и я лежала без памяти.
Справка от начальника Андроновского трудового лагеря, подтверждающая, что братья Андре и Поль Жиро содержатся именно тамМой отец тогда сидел в Андроновском монастыре. Солженицын писал, что Андроновский монастырь был первым концентрационным лагерем у большевиков. Он там сидел с моим дядей два года. Мама не знала, выпустят его или нет, а они [красные] сказали - "уезжайте теперь или никогда!" Мама обратилась к доктору, но он сказал: "Вы не можете взять вашу дочь, она слишком больна, она умрет по дороге." Я это услыхала и так испугалась, что стала орать: "Не оставляй меня! Не оставляй!" Меня - носилок не было - положили на дверь, укутали и понесли на станцию. На станции мы стояли 24 часа, ждали поезда. Три дня мы ехали до Петербурга в теплушках, где возили коров и лошадей. Мы не знали, едет отец в этом же поезде или нет. Сзади был один опломбированный вагон, и мы не знали кто там.
И вдруг посреди ночи - за окном все было занесено снегом - слышим французскую песню Meunier tu dors ("Мельник, ты спишь"). Звуки доносились из заднего вагона, и мы стали петь в ответ. И все так обрадовались, потому-что знали, что все наши заключенные, наверное, человек десять, - с нами. Когда мы приехали в Финляндию, открылись двери, и отец и дядечка выскочили и обняли нас. И мы пошли через границу, я помню, моя сестра шла почти босиком, потому что башмаки были рваные. А меня несли на носилках, но я была как мертвец. Мы ничего буквально с собой не взяли. Нас обыскали несколько раз. Приехали во Францию, где мы были первыми иммигрантами, еще таких не видели, так что нас встретили замечательно".
Вернуть разграбленное
Семья Жиро и еще одна семья французских промышленников Брокар часто собирались на даче под Москвой
Несмотря на то, что семья Жиро внесла существенный вклад в развитие экономики России, Клод Жиро был награжден орденом святого Станислава в 1897 году), никаких иллюзий относительно получения хоть какой-то компенсации от современных российских властей они никогда не питали. Вернуть хотя бы часть своих художественных ценностей они тоже не смогли: что-то распределили по музеям, а что-то было просто присвоено. В интервью Русской службе Би-би-си Марго Трейси рассказала: "Моя двоюродная сестра поехала в Россию где-то в 1930х годах, и тогда в музеях, в Эрмитаже было много картин с пометкой "из коллекции Жиро". У моего дяди была целая галерея картин, импрессионисты и другое. Но потом уже никаких пометок не было".
На открытке значится адрес: Россия, мадемуазель Сюзанне Жиро, фабрика Жиро.
Послание без проблем дошло до адресата, все знали, что такое фабрика Жиро
По словам двоюродного племянника Марго, Патриса Кастиллена, который взял на себя роль семейного архивариуса, в 1920-1921 годах французское правительство собирало иски французских граждан о потерях частного имущества и предприятий в России. В 1997 году, по соглашению между российским и французским правительствами, было решено аннулировать все иски, предъявленные до 1945 года, при условии, что Россия выплатит Франции 400 миллионов долларов США. Из этих денег власти Франции раздали истцам по несколько тысяч франков. Патрис считает этот жест весьма символическим, поскольку, по его данным, потери лишь одной его семьи достигают практически 400 миллионов.
Патрис много лет занимается изучением истории своей семьи. Он говорит, что плохо знает русский язык, но помнит, что в детстве его бабушка и мама говорили между собой по-русски. "Я считаю своим долгом привести в порядок эти бесценные архивы, собрать воедино информацию и представить ее людям, которым это интересно. Я влюблен в старую дореволюционную Россию, и мой труд позволяет мне еще раз вспомнить людей, которых я любил", - говорит Патрис Кастиллен.
Воспоминания о Толстом
Рабочие фабрики Жиро в 1891 году. Большая часть из них - женщины из деревниСосед семьи Жиро, граф Лев Толстой, весьма нелестно описал работу шелкоткацкой фабрики в статье "Рабство нашего времени" от 1900 года. Он писал, что каждый день видит из окна больных, изможденных рабочих - мужчин и женщин, ломающих свою жизнь и жизнь своих детей ради производства шелков и бархата для семьи Жиро.
Марго Трэйси вспоминала, как играла в саду писателя, как он привозил им мед из своего имения в Ясной Поляне и "как он хорошо говорил по-французски, хоть и был одет крестьянином". Однако же ее воспоминания о фабрике отца очень отличаются от впечатлений Толстого.
В 1900 году на фабрике "Жиро и сыновья" было 2100 ткацких машин и 4000 работников.
В 1868 году Клод Жиро начал свой бизнес с двумя ручными ткацкими станками, на которых работал он сам и его жена Мария Какушкина
В 1900 году, рассказала нам Марго Трейси, фабрика "Жиро и сыновья" производила 8,5 млн метров ткани в год, и работали на ней более 4000 человек. Рабочие жили в специально построенных для них общежитиях на территории предприятия, куда было проведено электричество и где все время топились печи. Каждый день в столовой давали мясо, уход в лазарете был хорошим и бесплатным. Для маленьких детей были устроены ясли, состарившиеся рабочие жили в отдельном корпусе, и даже была площадка для катания на коньках зимой. Рабочие организовали свой оркестр и хор, и, по воспоминания Марго, очень хорошо относились к своим работодателям.
"Они были очень преданные все, очень любили моих родителей. Поэтому, когда их арестовали, был большой скандал. Они не хотели впускать большевиков, которые шли арестовывать. Мой дядя встал на ящик какой-то и сказал: "Пожалуйста, откройте ворота. Я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб из-за нас".
Влюбленные в Россию
Царь Николай II вручает "императорский приз" Виктору К. Жиро, вице-председателю первого русского автомобильного клуба в Москве, сентябрь 1911 годаСемья Жиро была вхожа в самые высокие круги русского общества. Старший сын Клода, Виктор, был членом Императорского автомобильного клуба и членом московского Клуба охоты государя Александра II. Кем же считали сами себя владельцы одного из крупнейших в России предприятий? "Мы были, безусловно, французами, но французами из России. Это совершенно особая публика. Мы привыкли к русской широте, и когда вернулись во Францию, мама находила, что все вокруг нас так мелочно, нам все казалось в слишком маленьких пропорциях, потому что привыкли жить очень широко. Я никогда не уезжала из России до тех пор, как нас оттуда не выгнали. А летом мы уезжали на дачу, как все - в мае. У нас было имение в Химках. Значит, теперь это уже совсем в Москве, и у моего дяди было большое имение около Речного вокзала, и мы туда ездили на три месяца летом.
Я не знаю, как нас воспитывали, потому-что у нас было три гувернантки, которые жили в доме - француженка, немка и англичанка, поэтому мы на всех языках говорили. А по-русски мы говорили с прислугой, их было много - двадцать пять душ. Мы дружили со всеми служащими. Они все были нашими друзьями. Мама ездила в Париж заказывать себе платья. Папа-то ездил, может быть, раз в пять лет. Но вообще мы были французами, поселившимися в России навсегда, и мы очень любили Россию. Вы знаете, я думаю, что все эти французы любили Россию больше, чем сами русские ее любили. Вот что странно".
Источник
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже:
Бизнес квартал "Красная Роза 1875" в Москве, 2017 году. В 1917 году все здании принадлежали фабрике "Жиро и сыновья"
Здесь царит дух нового предпринимательства новой России. И мало кто знает, какие человеческие драмы разворачивались здесь в мрачные дни революционного 1917 года. В 1875 году, как и следует из названия квартала, на этом самом месте французский предприниматель из Лиона Клод Жиро основал небольшую шелкоткацкую фабрику, которая впоследствии стала самым крупным промышленным предприятием этого профиля в Российской империи.
В 1900 году компания Жиро отмечала 25-летие со дня открытия своей первой шелкоткацкой фабрики в РоссииФабрика так и называлась - "Жиро и сыновья". "Красной Розой" она стала лишь в 1919 году, после национализации предприятия советской властью. Ее прежних хозяев арестовали, а затем выгнали из страны. Небольшой особняк начала XIX века, который сегодня называется "Галерея Жиро" - единственное напоминание о семье, положившей начало одному из самых престижных московских кварталов. Этот особняк французские промышленники построили когда-то для своей бесценной коллекции картин и других предметов искусства. Тогда они еще думали, что останутся в России навсегда. В 1987 году внучка Клода Жиро, Марго Трейси, прожившая много лет в Великобритании, в интервью рассказала, что случилось с ее семьей в дни русской революции.
Марго Трейси с отцом Андре Жиро у ворот их москвоского дома на территории фабрики - 1914 годВ 1917-ом ей было 10 лет. События тех дней стали самым ярким воспоминанием в ее жизни. Марго умерла во Франции в 2002 году в возрасте 95 лет в том самом Лионе, откуда уехал в Россию ее дедушка, молодой Клод Жиро, в 1860 году. В год столетия революции мы решили достать из архива интервью Марго, позволяющее нам живо представить атмосферу тех дней.
К тому времени ее дед Клод уже отошел от дел, и фабрикой управляли его сыновья - Андре, отец Марго и Поль. На предприятии на тот момент работали 10 тысяч человек. По словам Марго, сразу после революции они не думали, что их жизнь кардинально изменится. Им казалось, что все происходящее - исключительно внутреннее выяснение отношений между русскими, а их, как представителей интересов правительства Франции, это не коснется. На фабрике был учрежден рабочий совет, но основное управление оставалось в руках братьев Жиро. Ситуация резко изменилась в 1919 году. Сначала арестовали Андре и Поля, а потом и мать Марго, Любовь.
М.Т.: "Пришел один господин вечером, позвонил, дворецкий пришел, доложил папе, что кто-то хочет его видеть в его кабинете. Папа там с ним заперся, я никогда не знала, кто это был. Он пришел сказать им, что этой ночью их должны арестовать, говорил, чтобы они скрылись. А они ответили: "Мы французы, нас никто не тронет, мы останемся". Вот они и остались. Отец сидел. Его арестовали, и он сидел два года, пока его французское правительство не выкупило. Ночью приехали, ворвались в дом, устроили обыск. Ничего, конечно, не нашли, увезли отца.
По утрам его привозили в контору. Он руководил делами фабрики, и они не могли без него обойтись. Вечером его опять увозили. Так продолжалось приблизительно месяц, а потом вдруг он пропал. Его перевезли в Бутырку. А мы все еще жили в нашем доме. Нас уплотнили, конечно. У нас в доме было два рояля - один в зале, другой в гостиной. В один прекрасный день вдруг слышим - звук клавиш повсюду. Оказалось, что где-то конфисковали одиннадцать роялей и привезли к нам, потому что у нас были большие комнаты. Такая какофония была, только держитесь. Но в один прекрасный день пришел новый управляющий фабрикой и сказал нам: "Вас завтра отсюда вон!" Мама говорит: "Куда?" "Мы нашли вам квартиру". "А что можно с собой взять?" "Ничего. Возьмите стол, три стула из кухни и три постели. Это все. Вам дадут воз, на него все положите".
Приехал воз, его нагрузили вещами, а все рабочие вокруг этого воза стояли и плакали, целовали нам полы наших платьев. Было ужасно грустно, и на следующий день нас выселили оттуда. И мы уехали. Нас поселили в какой-то сарай, это даже не было квартирой. Там была температура ниже нуля, вода текла по стенкам, тараканы, крысы. А нас туда выдворили. И вещи были только те, что мы с собой могли принести. Через несколько дней мама вспомнила, что у нее осталась юбка у Ламановой, у которой она одевалась. Ламанова была знаменитой русской портнихой в Москве. И она пошла к Ламановой. Пришла, а парадный вход забит. Пошла к черному входу. Какой-то человек ей открывает дверь. Она говорит: "Могу я видеть госпожу Ламанову?" "Вы кто такая?" "Я - мадам Жиро". "Пожалуйста, войдите". Она вошла, он закрыл дверь и говорит: "Вы арестованы". "Как арестована? За что?" "Вы капиталист и француженка, вам достаточно?" Потом мы узнали, что он ее на извозчике свез на Лубянку. Моя сестра сообразила, что ее арестовали, пришла домой и говорит: "Мама арестована". А куда? Где? Мы не знали.
Неприкаянные дети
Марго и ее сестра остались одни. Они ходили по тюрьмам в поисках матери. Марго вспоминает, как они старались выжить в совершенно новых для них обстоятельствах, пока их не выручил один человек. М.Т.: "В тот же вечер к нам явился какой-то командир с пятью солдатами и поселил их у нас, якобы чтобы нас охранять. Но это была ловушка: всех, кто к нам приходил, арестовывали. Мы не знаем, кого именно, мы были детьми - мне 10 лет, сестре 14. Но солдаты были очень милы. У меня были отмороженные ноги, они потрескались, и меня ужасно жалели, особенно один из солдат, у которого была дочка моего возраста, но ее убили. Я попросила его отпустить меня купить яблок. Он отпустил, и я побежала. Мне сестра сказала, куда бежать и предупредить знакомых, чтобы не приходили к нам. Солдаты провели с нами дней пять, были добры к нам и даже подкармливали, потому что мы подыхали с голоду. Потом они ушли, и мы с сестрой снова остались одни. Денег не было, хорошо, а где мама? Мы не знали. Стали ее искать по всем тюрьмам. Придем, не знают где…
Потом мне сестра говорит: "Нужно пойти к нашему слесарю, я знаю, ему папа дал денег". Пришли на фабрику, подождали пока сторож ушел, нашли слесаря. Он испугался ужасно. Мы говорим: "У нас денег нет, нам есть нечего".Он сначала не хотел давать, говорил: "Барин мне дал, барину и отдам!" Мы сказали, что с голоду умираем, и он нам отдал. Он был хороший человек, Кузьма. Я ходила на рынок и меняла всякие лоскутки и кукол на еду, на картошку или что-нибудь еще. Крестьяне к нам относились хорошо на рынке. Им было жалко маленькую десятилетнюю девочку. Так я и торговала, и мы кое-как жили два-три месяца. В общем, ужасно - голодали, страдали, мерзли, крысы были. Я все боялась, что они меня укусят за мои отмороженные ноги. Многое пережили.
А потом один мамин знакомый, русский, узнал, что мы бедствуем, взял нас к себе, нанял нам няню, в теплой квартире поселил нас и кормил. И занялся освобождением мамы. Он дал кому-то взятку и маму выпустили. До этого говорили, что ее расстреляют. У нас были огромные погреба с винами, и маму обвинили в том, что она давала эти вина пришедшим на фабрику солдатам специально, чтобы они опьянели. А они просто украли вина и напились. Целую ночь мы провели, думая, что ее расстреляют".
Изгнанные из России
Вскоре стало ясно, что оставаться в России очень опасно. В 1920 году родные промышленника Жиро, словно нищие, покинули страну, оставив позади все, что у них было.
М.Т.: Нас, кажется, оставалось всего тридцать французов в Москве, французских поданных. Французское правительство старалось нас выкупить, и в один прекрасный день к нам кто-то пришел и сказал: "Вы должны завтра к четырем часам уехать из России вон!" А мама говорит: "Я не могу, у меня дочь больна". У меня был тиф, и я лежала без памяти.
Справка от начальника Андроновского трудового лагеря, подтверждающая, что братья Андре и Поль Жиро содержатся именно тамМой отец тогда сидел в Андроновском монастыре. Солженицын писал, что Андроновский монастырь был первым концентрационным лагерем у большевиков. Он там сидел с моим дядей два года. Мама не знала, выпустят его или нет, а они [красные] сказали - "уезжайте теперь или никогда!" Мама обратилась к доктору, но он сказал: "Вы не можете взять вашу дочь, она слишком больна, она умрет по дороге." Я это услыхала и так испугалась, что стала орать: "Не оставляй меня! Не оставляй!" Меня - носилок не было - положили на дверь, укутали и понесли на станцию. На станции мы стояли 24 часа, ждали поезда. Три дня мы ехали до Петербурга в теплушках, где возили коров и лошадей. Мы не знали, едет отец в этом же поезде или нет. Сзади был один опломбированный вагон, и мы не знали кто там.
И вдруг посреди ночи - за окном все было занесено снегом - слышим французскую песню Meunier tu dors ("Мельник, ты спишь"). Звуки доносились из заднего вагона, и мы стали петь в ответ. И все так обрадовались, потому-что знали, что все наши заключенные, наверное, человек десять, - с нами. Когда мы приехали в Финляндию, открылись двери, и отец и дядечка выскочили и обняли нас. И мы пошли через границу, я помню, моя сестра шла почти босиком, потому что башмаки были рваные. А меня несли на носилках, но я была как мертвец. Мы ничего буквально с собой не взяли. Нас обыскали несколько раз. Приехали во Францию, где мы были первыми иммигрантами, еще таких не видели, так что нас встретили замечательно".
Вернуть разграбленное
Семья Жиро и еще одна семья французских промышленников Брокар часто собирались на даче под Москвой
Несмотря на то, что семья Жиро внесла существенный вклад в развитие экономики России, Клод Жиро был награжден орденом святого Станислава в 1897 году), никаких иллюзий относительно получения хоть какой-то компенсации от современных российских властей они никогда не питали. Вернуть хотя бы часть своих художественных ценностей они тоже не смогли: что-то распределили по музеям, а что-то было просто присвоено. В интервью Русской службе Би-би-си Марго Трейси рассказала: "Моя двоюродная сестра поехала в Россию где-то в 1930х годах, и тогда в музеях, в Эрмитаже было много картин с пометкой "из коллекции Жиро". У моего дяди была целая галерея картин, импрессионисты и другое. Но потом уже никаких пометок не было".
На открытке значится адрес: Россия, мадемуазель Сюзанне Жиро, фабрика Жиро.
Послание без проблем дошло до адресата, все знали, что такое фабрика Жиро
По словам двоюродного племянника Марго, Патриса Кастиллена, который взял на себя роль семейного архивариуса, в 1920-1921 годах французское правительство собирало иски французских граждан о потерях частного имущества и предприятий в России. В 1997 году, по соглашению между российским и французским правительствами, было решено аннулировать все иски, предъявленные до 1945 года, при условии, что Россия выплатит Франции 400 миллионов долларов США. Из этих денег власти Франции раздали истцам по несколько тысяч франков. Патрис считает этот жест весьма символическим, поскольку, по его данным, потери лишь одной его семьи достигают практически 400 миллионов.
Патрис много лет занимается изучением истории своей семьи. Он говорит, что плохо знает русский язык, но помнит, что в детстве его бабушка и мама говорили между собой по-русски. "Я считаю своим долгом привести в порядок эти бесценные архивы, собрать воедино информацию и представить ее людям, которым это интересно. Я влюблен в старую дореволюционную Россию, и мой труд позволяет мне еще раз вспомнить людей, которых я любил", - говорит Патрис Кастиллен.
Воспоминания о Толстом
Рабочие фабрики Жиро в 1891 году. Большая часть из них - женщины из деревниСосед семьи Жиро, граф Лев Толстой, весьма нелестно описал работу шелкоткацкой фабрики в статье "Рабство нашего времени" от 1900 года. Он писал, что каждый день видит из окна больных, изможденных рабочих - мужчин и женщин, ломающих свою жизнь и жизнь своих детей ради производства шелков и бархата для семьи Жиро.
Марго Трэйси вспоминала, как играла в саду писателя, как он привозил им мед из своего имения в Ясной Поляне и "как он хорошо говорил по-французски, хоть и был одет крестьянином". Однако же ее воспоминания о фабрике отца очень отличаются от впечатлений Толстого.
В 1900 году на фабрике "Жиро и сыновья" было 2100 ткацких машин и 4000 работников.
В 1868 году Клод Жиро начал свой бизнес с двумя ручными ткацкими станками, на которых работал он сам и его жена Мария Какушкина
В 1900 году, рассказала нам Марго Трейси, фабрика "Жиро и сыновья" производила 8,5 млн метров ткани в год, и работали на ней более 4000 человек. Рабочие жили в специально построенных для них общежитиях на территории предприятия, куда было проведено электричество и где все время топились печи. Каждый день в столовой давали мясо, уход в лазарете был хорошим и бесплатным. Для маленьких детей были устроены ясли, состарившиеся рабочие жили в отдельном корпусе, и даже была площадка для катания на коньках зимой. Рабочие организовали свой оркестр и хор, и, по воспоминания Марго, очень хорошо относились к своим работодателям.
"Они были очень преданные все, очень любили моих родителей. Поэтому, когда их арестовали, был большой скандал. Они не хотели впускать большевиков, которые шли арестовывать. Мой дядя встал на ящик какой-то и сказал: "Пожалуйста, откройте ворота. Я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб из-за нас".
Влюбленные в Россию
Царь Николай II вручает "императорский приз" Виктору К. Жиро, вице-председателю первого русского автомобильного клуба в Москве, сентябрь 1911 годаСемья Жиро была вхожа в самые высокие круги русского общества. Старший сын Клода, Виктор, был членом Императорского автомобильного клуба и членом московского Клуба охоты государя Александра II. Кем же считали сами себя владельцы одного из крупнейших в России предприятий? "Мы были, безусловно, французами, но французами из России. Это совершенно особая публика. Мы привыкли к русской широте, и когда вернулись во Францию, мама находила, что все вокруг нас так мелочно, нам все казалось в слишком маленьких пропорциях, потому что привыкли жить очень широко. Я никогда не уезжала из России до тех пор, как нас оттуда не выгнали. А летом мы уезжали на дачу, как все - в мае. У нас было имение в Химках. Значит, теперь это уже совсем в Москве, и у моего дяди было большое имение около Речного вокзала, и мы туда ездили на три месяца летом.
Я не знаю, как нас воспитывали, потому-что у нас было три гувернантки, которые жили в доме - француженка, немка и англичанка, поэтому мы на всех языках говорили. А по-русски мы говорили с прислугой, их было много - двадцать пять душ. Мы дружили со всеми служащими. Они все были нашими друзьями. Мама ездила в Париж заказывать себе платья. Папа-то ездил, может быть, раз в пять лет. Но вообще мы были французами, поселившимися в России навсегда, и мы очень любили Россию. Вы знаете, я думаю, что все эти французы любили Россию больше, чем сами русские ее любили. Вот что странно".
Источник
Добавиться в друзья можно вот тут
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже: