Кот Ольшанского
Говорят, что мертвые собачки и кошечки уходят на «радугу». Я в такую чушь не верю. Я верю в другую чушь.
На рубеже 2007-2008 годов Митя Ольшанский пригласил меня встречать Новый год. Я был в тяжелой депрессии и потому был вял как осенняя муха.
А у Мити жил огромный рыжий кот. И кот пришел ко мне на колени и я его гладил, смотрел в его желтые глаза. И, поскольку дело было после новогодней полуночи, на мгновение заснул.
И приснилось мне, что я вижу Кошку. Это не была кошка в обычном смысле. Нет, это была совокупность всех кошек, которые когда-либо были, есть и будут. В залитом рыжим светом пространстве парили огромные, каждый ростом с человека, кошачьи глаза.
Они были небесно-голубого цвета. В них глупость отдельной взятой кошки сочеталась с непостижимой премудростью всех кошек, которые когда-либо были, есть, будут.
Где-то топили котят. Котята слабо попискивали. Глаза следили, осуждали и соболезновали. Почему-то мне удалось понять то, что чувствовали топимые котята - темноту и тесноту мешка, обманчивую мягкость воды, удушье. Потом три маленьких прозрачных шарика с котячьими глазами летали над водой и недоуменно попискивали.
Но Кошачьи глаза следили не только за ними. Они смотрели на всех кошек всех времён. В глубокую древность, когда ещё не было людей. И в будущие века, когда, оказывается, будут кошки. Смотрели и на меня. Если бы наш диалог можно было бы передать словами, наверное, он звучал бы так:
- Вы по какому вопросу?
- Да, собственно, ни по какому.
- Тогда зачем вы здесь?
- Мне грустно и я глажу рыжего кота.
- Понимаю.
А затем Кошка меня лизнула. Хотя я не видел никакого языка, да и не было языка у висящих в воздухе огромных кошачьих глаз, ощущение было таким, будто бы щеку одновременно лизнул миллион кошек. Было в этом жесте ласковое сочувствие.
И я очнулся.
Кот на коленях был, но депрессии уже не было.
На рубеже 2007-2008 годов Митя Ольшанский пригласил меня встречать Новый год. Я был в тяжелой депрессии и потому был вял как осенняя муха.
А у Мити жил огромный рыжий кот. И кот пришел ко мне на колени и я его гладил, смотрел в его желтые глаза. И, поскольку дело было после новогодней полуночи, на мгновение заснул.
И приснилось мне, что я вижу Кошку. Это не была кошка в обычном смысле. Нет, это была совокупность всех кошек, которые когда-либо были, есть и будут. В залитом рыжим светом пространстве парили огромные, каждый ростом с человека, кошачьи глаза.
Они были небесно-голубого цвета. В них глупость отдельной взятой кошки сочеталась с непостижимой премудростью всех кошек, которые когда-либо были, есть, будут.
Где-то топили котят. Котята слабо попискивали. Глаза следили, осуждали и соболезновали. Почему-то мне удалось понять то, что чувствовали топимые котята - темноту и тесноту мешка, обманчивую мягкость воды, удушье. Потом три маленьких прозрачных шарика с котячьими глазами летали над водой и недоуменно попискивали.
Но Кошачьи глаза следили не только за ними. Они смотрели на всех кошек всех времён. В глубокую древность, когда ещё не было людей. И в будущие века, когда, оказывается, будут кошки. Смотрели и на меня. Если бы наш диалог можно было бы передать словами, наверное, он звучал бы так:
- Вы по какому вопросу?
- Да, собственно, ни по какому.
- Тогда зачем вы здесь?
- Мне грустно и я глажу рыжего кота.
- Понимаю.
А затем Кошка меня лизнула. Хотя я не видел никакого языка, да и не было языка у висящих в воздухе огромных кошачьих глаз, ощущение было таким, будто бы щеку одновременно лизнул миллион кошек. Было в этом жесте ласковое сочувствие.
И я очнулся.
Кот на коленях был, но депрессии уже не было.