Индия и Джавахарлал Неру. Опыт строительства государства-цивилизации (Часть 2)
Однако, возвращаясь к национальному вопросу в Индии, даже если мы возьмём только хиндустанцев, то и тут определить этнические границы не так уж просто. Их можно рассматривать как в широком, так и в узком смысле; включать в их число, к примеру, раджастханцев, бихарцев, бхилов или рассматривать их как отдельные народы. Соответственно, языки этих народов одними лингвистами рассматриваются как диалекты хинди, другими - как самостоятельные идиомы. В этом случае хинди называют «диалектным континуумом».
Являются ли эти споры специфически индийскими? Ни в коем случае: в российской науке, а ещё чаще в прессе и политическом дискурсе постоянно дебатируется вопрос, являются ли украинцы и белорусы отдельными народами или субэтносами в составе русского народа (а их языки, соответственно, диалектами). И ответ на этот вопрос даёт не наука, а политические интересы и текущая ситуация. Судя по всему, правильного ответа на этот вопрос в принципе не существует: вернее, он меняется в соответствии с изменениями конъюнктуры.
Аналогичные вопросы встают и в отношении арабов, разделённых на множество не только этнических групп, но и государств, и в отношении китайцев (у них, наоборот, крепкое государственное и ментальное единство, но диалекты отличаются друг от друга порой больше, чем русский язык от чешского), и в отношении практически всех крупных народов. Например, почему американцев или австралийцев надо отделять от англичан, аргентинцев - от испанцев и так далее, если язык у них один? Сербохорватский язык признавался единым, когда существовало государство Югославия, но с её разделом и он распался на сербский, хорватский, боснийский и даже черногорский. Французы, валлоны и франкошвейцарцы говорят на одном языке и разделены лишь государственными границами, и т.д.
Если вернуться к Индии, то довольно близки к языку хинди пенджабский и гуджаратский, дальше от него отстоят маратхи и бенгали (их различие можно сравнить с разницей между русским и польским или болгарским), ещё дальше отошёл сингальский, распространённый на Шри-Ланке. Разумеется, каждый из этих языков, в свою очередь, подразделяется на множество диалектов и промежуточных говоров. Это, опять-таки, типично для языковой картины любой части света: например, в средневековой Европе существовал «континуум» романских языков, постепенно перетекающих друг в друга. В целом же по переписи 1961 г. в Индии было выделено 1652 формы речи, классифицированные как «родные языки», правда, к 1991 г. их свели к 96 «живым индийским языкам», школьное преподавание ведётся на 51 из них (5, с. 84).
Индийское национально-освободительное движение формировалось вокруг общего врага - британского колониализма - потому и не разбрелось по этническим «отсекам». В этом отличие Индии от России периода гражданской войны, когда на периферии господствовали именно центробежные силы, за которыми стояли интересы тех же западных держав. Для них общим врагом было именно русское этнически-цивилизационное ядро, объединяющее Евразию. И лишь грамотная политика большевиков, учитывающая интересы каждого отдельного этноса, смогла собрать государство заново на федеративной основе.
Часто приходится сталкиваться с утверждением, что Индию как целое создали англичане, объединив разрозненные территории в рамках одного политико-административного образования. Разумеется, это не так: индийская цивилизация как единое целое (как и остальные цивилизации-субконтиненты) сложилась в раннем средневековье. Однако роль англичан действительно велика: как колонизаторы, они смогли объединить против себя разные народы региона, забывшие внутренние межнациональные и межрелигиозные разногласия и борьбу за лидерство перед лицом общего врага. Осознание Индией своего единства - это её ответ (по Тойнби) на вызов колониализма.
Сам Неру рассматривал период британского господства как катастрофический для Индии. Он писал: «Обращает на себя внимание тот знаменательный факт, что районы Индии, которые дольше всего находились под властью англичан, теперь самые бедные… самыми бедными районами Индии являются Бенгалия, Бихар, Орисса и части Мадрасского президентства… Бенгалия, несомненно, была очень богатой и цветущей провинцией до прихода англичан» (9, т. 2, с. 19). Приток богатств из Индии и особенно из Бенгалии, констатирует Неру, стал важным фактором промышленного переворота в Англии. Сама же Индия лишалась своей промышленности и всё больше превращалась в аграрную страну (9, т. 2, с. 24).
Влияние Октябрьской революции в России, наиболее мощной из антизападных революций 1-й половины XX в., охватило весь незападный мир, искавший новое идеологическое оружие против западного господства. Британский министр по делам Индии Челмсфорд признал, что революция в России «дала толчок развитию политических устремлений в Индии» (2, с. 72). Индийские деятели национально-освободительного движения, в том числе Б. Тилак, очень быстро увидели в Советской России своего союзника против западного колониализма (7, с. 34). Это при том, что Тилак, в отличие от многих либеральных деятелей ИНК, стоял на традиционалистских позициях, отвергая западный модернизм - то есть советскую революцию он не считал вариантом этого модернизма. Неру в «Открытии Индии» писал о русской революции: «Пример русских показывает, что народ может вдохнуть в себя новую жизнь и стать снова молодым, если он готов уплатить за это необходимую цену и дать выход энергии и силе, таящимся в массах» (9, т. 1, с. 81).
Сам процесс деколонизации Азии и Африки, началом которого стало освобождение Индии в 1947 г., едва ли был бы возможен без «советской тени». «Коммунистическая угроза» заставила западные державы предоставить независимость колониям, по возможности оставив при этом власть местным компрадорским элитам, прежде чем там произойдут социалистические революции и колонизаторы потеряют всё. В одних странах им это удалось, в других, вопреки их воле, лево-патриотические силы пришли к власти. Индия же представляет собой «промежуточный» вариант: здесь сохранились капиталистические отношения и политический строй западного типа, но политика правящей партии была нацелена на преобразования совсем не «западного» толка.
Не последнюю роль в этом сыграла личность индийского лидера. Для мировоззрения Дж. Неру было характерно стремление к «синтезу», которое он считал одной из основ индийской философии и национального характера. Он полагал, что Индия должна выработать новое мировоззрение, которое он называл «философией синтеза» или «третьей идеологией», преодолевающей односторонность материализма и идеализма (1, с. 131). Воспитанный в европейском духе, получивший образование в Великобритании, всю свою последующую жизнь он двигался «с запада на восток», от западных либеральных идей к осмыслению индийского классического наследия. В 1961 г. во время визита в СССР Неру в своём выступлении привёл слова Будды: «Только такая победа может считаться настоящей, при которой все в равной мере являются победителями и никто не терпит поражения» (1, с. 16). И эта фраза действительно являлась его жизненным и политическим принципом.
Это его стремление к синтезу относилось и к проблеме «национальной интеграции». Неру считал способность к абсорбции любых внешних завоевателей, их превращению в индийцев - специфической особенностью Индии. Первый «синтез» в индийской истории он отмечал с приходом на субконтинент арийских племён, с которого начался процесс их взаимодействия с дравидами. Потом синтез повторялся: «индийцами» становились скифы-саки, греки, кушаны, гунны, тюрки, афганцы, монголы (1, с. 232). Так, раджпуты, которые, по Неру, являются наиболее типичными индийцами, происходят от «индо-скифов» (9, т. 1, с. 224). Однако отметим, что в той или иной степени это характерно для всех цивилизаций: так, тюрки, монголы и маньчжуры растворялись в китайском «море», татаро-монголы и европейцы - в России, те же самые степные кочевники становились основателями исламских государств на Ближнем Востоке или католических королевств в Европе (как Венгрия). Особенность Индии состояла как раз в том, что она не совсем «растворяла» пришельцев, а превращала их в очередную касту, занимающую своё место в традиционном индийском обществе.
В то же время Неру осознавал интеграцию многочисленных этнических групп в единое общество не как данность, а как проблему, которую необходимо решать. В 1960 г. он говорил на заседании парламента: «Мы живём в замкнутом обществе, и не в одном замкнутом обществе, а в многочисленных замкнутых обществах. Существует бенгальское замкнутое общество, маратхское замкнутое общество, малаяльское замкнутое общество и так далее» (5, с. 94). В 1961 г. по его инициативе был создан консультативный Совет национальной интеграции, который с переменным успехом просуществовал до прихода к власти оппонентов ИНК из «Бхаратия джаната парти».
При этом уже в 1990-х гг., по данным социологических опросов, 38% индийцев не исключали распада страны в течение следующих 50 лет (там же, с. 98), то есть проблема национального (в нашей терминологии точнее «цивилизационного») единства не становится менее острой. К межрелигиозным и межкастовым распрям с тех пор добавились сепаратистские тенденции на дравидийском юге Индии (так, внук Дж. Неру - Раджив Ганди - был убит именно тамильскими террористами) и в других регионах, даже в одном из «стержневых» штатов - Махараштре, где действует партия «Шив сена», в целом близкая к правящей «Бхаратия джаната парти», но сочетающая индуистский коммунализм с элементами маратхского сепаратизма.
Неру, следуя своему принципу синтеза, не противопоставляет национализм и интернационализм, а считает их взаимодополняющими понятиями, как и, к примеру, его индонезийский коллега и современник Сукарно, который в число своих «пяти принципов» включил как национализм, так и интернационализм (разумеется, в полиэтнической Индонезии, как и в Индии, этот национализм не носил этнического характера). В условиях антиколониальной борьбы оба эти принципа находились на одной стороне «баррикад»: первый помогал сплочению конкретного народа против колонизаторов, а второй был необходим для взаимодействия между народами в общей борьбе. Вслед за Неру эту идею отстаивала его дочь Индира Ганди, которая писала в предисловии к русскому изданию «Взгляда на всемирную историю»: «Подлинный интернационализм может быть основан только на национализме, свободном от шовинизма» (8, с. 31).
Противоположностью национализму, очевидно, является не интернационализм (от понятия «межнациональный», что, наоборот, предполагает наличие национализма в смысле национального самосознания), а «антинационализм». Но что понимать под этим словом? Отрицание национального самосознания? Тогда возникает вопрос - отрицание во имя чего? Неких «общечеловеческих ценностей»? Но эти ценности на практике оказываются ценностями только одной - Западной - цивилизации, а стоящие за ними интересы - интересами западных элит. Это даёт возможность основоположнику русского евразийства Н.С. Трубецкому («Европа и человечество») сделать вывод, что «космополитизм» фактически является романо-германским шовинизмом и подтачивает локальные цивилизации во имя интересов Запада (13, с. 38-39). Об этом говорил и сам Неру, имея в виду сторонников сохранения Индии в составе Британской империи в роли «младших партнёров»: «Они, очевидно, не понимают, что этот вид так называемого интернационализма есть не что иное, как проявление узкого британского национализма» (9, т. 1, с. 77).
Неру писал: «…в современной Индии национализм был и остаётся неизбежным; он представляет собой естественное и здоровое явление. Первейшим и основным стремлением для всякой порабощённой страны должно быть стремление к национальному освобождению» (9, т. 1, с. 76). То есть здоровый тип национализма - это не шовинизм, ксенофобия и трайбализм, а национальное самосознание, органично увязанное с цивилизационным самосознанием и с пониманием необходимости взаимопомощи между народами и цивилизациями, стремящимися к независимости от западного колониализма любого типа. Так понимал его и Дж. Неру, когда писал: «Национализм является, в сущности, коллективной памятью народа, хранящей достижения, традиции и опыт прошлого» (1, с. 160). Проявления творческого индийского национализма он находил в деятельности таких правителей, как Чандрагупта и Акбар, в том числе в индусско-мусульманском синтезе, попытку которого предпринял последний (1, с. 161).
Лидеры поколения Неру, к которому можно отнести также Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина, Сукарно и ряд других деятелей, сыграли решающую роль в крушении колониальной системы. Это поколение пришло на смену предыдущему поколению в национально-освободительном движении - феодально-монархическому. В Индии оно было уничтожено ещё в середине XIX в. в ходе подавления восстания сипаев, которое было направлено на восстановление власти Великих Моголов. После этого в местной элите возобладал конформизм, и она связала себя с колониальной системой, встроилась в неё. В других странах сопротивление старого типа продолжалось дольше, но и там - к примеру, во Вьетнаме - закончилось тем же.
Это открыло дорогу новому сопротивлению - во многом опиравшемуся на идеи, полученные из той же Европы, но обращённые против неё. Так, индийские национал-либералы рубежа веков считали необходимым развитие Индии на основе частного предпринимательства, однако понимали при этом, что колониальный режим как раз и препятствует подъёму национальной экономики и росту местной буржуазии (7, с. 25). Постепенно на место либеральных взглядов приходили социалистические и далее коммунистические идеи. В середине XX в. они возобладали в Китае и Вьетнаме. В Индии, Индонезии и ряде других стран получили распространение более умеренные варианты социализма, хотя и там компартии были весьма сильны. Каждая из этих стран по-своему отвечала на вызовы эпохи.
Дж. Неру в течение большей части своей политической жизни был приверженцем социалистических взглядов. Он отвергал идеи Шопенгауэра, Ницше и подобных мыслителей как квинтэссенцию современного Запада с его иррационализмом, индивидуализмом и «волей к власти» (в том числе к власти над другими народами). Но принимал, хотя и с оговорками, идеи Маркса - то есть те идеи, которые изнутри Запада объективно отрицали саму его суть, которая состоит в стремлении к неравенству и господству. Корни социалистических идей он находил в Древней Индии, в социальном строе которой отмечал нестяжательство, отсутствие частной собственности, вытекающее из следования принципу примата обязанностей над правами, гармонию личности и социальной среды (1, с. 193).
В 1927 г., выступая на Всемирном антиимпериалистическом конгрессе в Брюсселе, Неру говорил: «Мы должны рассматривать индийских князей и крупных землевладельцев как пособников английского правительства и проводимой им политики в Индии. Они не хотят свободы для Индии из-за того, что это означало бы свободу крестьян от эксплуатации… Мы часто наблюдаем отвратительный союз английских капиталистов с капиталистами индийскими» (2, с. 128). Спустя 30 лет в статье «Основной подход» (1958 г.) он повторил эту мысль: «Империализм, или колониализм… неизбежно вступает в союз с привилегированными группами или классами, поскольку он заинтересован в сохранении статус-кво в общественной и экономической жизни» (1, с. 14). Для Неру было очевидно, что при сохранении классового общества неизбежна классовая борьба, а значит - невозможны подлинное национальное единство и независимость.
В конце 1920-х и 1930-х гг. он открыто говорил о себе как о социалисте, причём критически относился к социал-демократии европейского типа (которая не мешала, например, тем же британским лейбористам поддерживать колониальную политику) и был довольно близок к марксистским взглядам. «Произведения Неру 30-х годов (“Автобиография”, “Взгляд на всемирную историю” и др.) свидетельствуют о признании основных положений марксистской экономической и социальной интерпретации истории, неизбежности социализма», - отмечал О.В. Мартышин (6, с. 21). В 1936 г. он говорил на съезде ИНК: «Я не вижу иного пути уничтожения нищеты, безработицы, деградации и зависимости индийского народа, кроме социализма» (7, с. 12). В то же время порой он упрекал индийских коммунистов в нигилистическом отношении к истории своей родины и национальным традициям, говоря, что для них история началась в 1917 году (2, с. 228).
В 1940-е гг., в разгар борьбы за независимость Индии, социалистические лозунги у Неру почти исчезают. Но после достижения независимости страны (1947 г.), укрепления его позиций как национального лидера к 50-м годам он получил возможность вновь вернуться к социалистическому курсу, хотя и в довольно умеренном варианте. «Неру понадобилось почти десять лет, чтобы подготовить и приучить общественное мнение к скромной, реформистской идее так называемого общества социалистического образца» (6, с. 7). Но ещё в 1948 г., вопреки сопротивлению правого крыла Конгресса во главе с В. Пателем, Неру добился принятия законов о государственном страховании рабочих и служащих, об установлении минимума заработной платы, об облегчении женского и детского труда (2, с. 318). На практике промышленная политика индийского правительства, сформулированная в том же 1948 г., предусматривала государственную монополию лишь в некоторых сферах (ВПК, железные дороги, атомная энергетика). В области металлургии, авиа- и судостроения, добычи полезных ископаемых государство резервировало за собой исключительное право на открытие новых предприятий, но старые могли работать по-прежнему, в остальных же отраслях свобода частного предпринимательства была гарантирована (6, с. 38).
«Смешанная экономика» рассматривалась Неру как необходимый этап подготовки для перехода к социализму. Но, во всяком случае, представление о «священном» и неприкосновенном характере частной собственности у него отсутствовало, и к экономической доктрине либерализма (laissez-faire) он относился резко отрицательно (6, с. 263-264). Соответственно, он отвергал западный капиталистический путь развития: «Должны ли мы следовать английским, французским или американским путём? Разве мы располагаем временем в 100-150 лет, чтобы достичь нашей цели? Это совершенно неприемлемо. В таком случае мы просто погибнем» (1, с. 8).
В 1955 г. на сессии ИНК в Авади была принята официальная резолюция, объявлявшая целью развития страны «общество социалистического образца, где основные средства производства находятся в общественной собственности или под общественным контролем, производство неуклонно увеличивается и осуществляется справедливое распределение национального дохода» (6, с. 46). Причём в определение индийского социализма в уставе ИНК было внесено слово «кооперативный» (6, с. 156). Дж. Неру подтвердил свою приверженность социализму в итоговой статье «Основной подход» (1958 г.), в которой, правда, нашлось место и для критических высказываний в отношении советской практики с позиций гандистского идеала ненасилия: «Коммунизм решительно связал себя с насилием», «подавление им свободы индивидуума вызывает мощную реакцию» и т.п. (1, с. 11)..
Позже, в 1975 г., уже при премьер-министре Индире Ганди, была принята поправка в конституцию, которая добавляла к формуле «суверенная демократическая республика» слово «социалистическая» (17, с. 178). Так или иначе, ИНК был первой немарксистской партией в бывших колониальных странах, которая открыто заявила о социализме как своей конечной цели, что, конечно, оказало немалый психологический эффект и внутри страны, и в целом в «Третьем мире», и привело к формированию различных типов «национального социализма» с элементами народничества.
С народничеством, а также с анархизмом, связывается мировоззрение М. Ганди, что проявлялось в его стремлении к децентрализации, к развитию сельского хозяйства и мелкого ремесленного производства, в негативном отношении к современному городу и крупной промышленности (7, с. 80). В частности, известно влияние на него идей толстовства, которое являлось религиозным вариантом анархизма. «Отрицание буржуазной цивилизации, - пишет В.Г. Хорос, - тесно связано у него с сознанием “ужасов первоначального накопления”. Идеал национального развития (“сарводайя”) вдохновляется общинными традициями индийской деревни, причём одновременно модернизация общины мыслится путём кооперирования крестьянства» (14, с. 138-139). Далее: «Апология древнеиндийской цивилизации, апелляция к исконным традициям нравственной терпимости и духовной стойкости, проповедь уравнительности, идеализация института общины, постулирование “особого пути” Индии - все эти идеи Ганди сумел донести до массового сознания» (14, с. 141).
Дж. Неру писал, что Ганди «принялся за восстановление духовного единства народа, пытаясь сломать преграду, отделяющую малочисленную верхушку, проникнутую западным духом, от масс, пытаясь найти живые элементы в старых корнях и, опираясь на них, вывестимассы из их оцепенения и неподвижности» (9, т. 2, с. 132). Сам Неру был далёк от крайностей гандизма, критиковал некоторые идеи учителя (в частности, абсолютизацию им доктрины ненасилия). Однако в конце жизни Неру всё больше апеллировал к наследию Ганди. В 1963 г. он заявил, что «вся философия Гандиджи, хотя он, возможно, и не пользовался современным языком, была философией не только социальной справедливости, но и социальных и земельных преобразований». Тем не менее, ортодоксальные гандисты-народники - А.В. Бхаве, Дж. Нараян - оказались постепенно в оппозиции правящему ИНК, идеологию которого они считали «государственным социализмом» в противовес «народному социализму».
На социалистической платформе стоял и ещё один оппозиционер - вождь движения неприкасаемых и основатель «необуддизма» Б. Амбедкар, однако он выступал с более радикальных позиций. Он считал, что ключевые отрасли промышленности должны быть государственными, а сельскохозяйственные земли - находиться в государственной собственности и передаваться крестьянам в аренду, причём обрабатываться на коллективных началах (17, с. 162). Идеал буддийской сангхи он соотносил с социалистическим идеалом общины. Таким образом, социалистические идеи в этот период господствовали в общественном сознании Индии, независимо от отношения тех или иных деятелей к Неру и его политике.
В определённой мере самого Неру также можно отнести к народнической традиции, как, впрочем, и большинство представителей национально-освободительных движений стран Азии, Африки, Латинской Америки. Это немарксистский вариант социализма, опирающийся далеко не только на крестьян, но в целом на народные массы. Но даже если брать народничество в узком смысле, как крестьянскую форму социализма, то Неру не был ему чужд. Ещё в «Открытии Индии» он говорил, что можно будет воспользоваться крестьянскими «вековыми традициями и создать общинные и кооперативные предприятия в сельском хозяйстве и в сфере мелкой промышленности» (9, т. 2, с. 403). При всём своём стремлении к индустриальному развитию страны он считал, что следует «организовать современную промышленность таким образом, чтобы люди, по мере возможности, сохраняли связь с землёй» (9, т. 2, с. 459).
Первый индийский пятилетний план, принятый после получения независимости, предусматривал приоритетное развитие сельского хозяйства. Неру говорил: «Конечно, мы придаём большое значение промышленности, но на сегодняшний день считаем гораздо более важным сельское хозяйство, продовольствие… Если наша сельскохозяйственная основа останется слабой, тогда и промышленность, которую мы хотим создать, также не будет иметь прочной базы» (6, с. 42). А в 1959 г. сессия ИНК в Нагпуре провозгласила, что лучшим вариантом для развития сельского хозяйства является кооперирование крестьян для совместной обработки земли (при сохранении права земельной собственности), что также соотносится с народнической традицией, включая опыт русских эсеров.
Официальное признание социализма как программного требования не привело к консолидации Конгресса на социалистической основе - правая оппозиция как вне правящей партии, так и внутри её продолжала активно действовать, выступая в качестве лоббистов интересов частного сектора. Либералы критиковали Неру с открыто прозападных позиций. «Консерваторы» же обвиняли его в увлечении западными идеями, к которым они относили и либерализм, и марксизм. Как «неиндийские», не учитывающие национальные особенности и традиции, критики Неру представляли, в частности, пятилетние планы, индустриализацию, создание сильного государственного сектора.
Однако объективно именно эти силы, выступая против связей Индии с Советским Союзом и внедрения элементов социализма в экономическую политику страны, оказывались на стороне капиталистического Запада. В экономической сфере «консерваторы» в целом смыкались с либералами, выступая против вмешательства государства в хозяйственную жизнь и установления контроля над ценами на основные предметы потребления (6, с. 34). Но и во внешней политике они высказывались за ориентацию прежде всего на США, в противовес курсу Неру (там же, с. 37).
В современной Индии, особенно после прихода к власти правой «Бхаратия джаната парти», отношение к Дж. Неру и его наследию скорее критическое. Симптоматичным стало сооружение в 2019 г. в Гуджарате (то есть на родине Н. Моди) гигантской статуи В. Пателя - лидера правого крыла ИНК, заместителя Неру как премьер-министра в 1947-1950 гг. и его оппонента по многим вопросам. БДП, опираясь на консервативные идеи и «индуистский национализм», внешне противостоит западничеству и отстаивает традиционные национальные ценности. Но, выступая против социализма (шире - противопоставляя национализм и социализм), она тем самым становится проводником этого же западничества, только не через культурную, а через экономическую сферу.
Антикапиталистический курс Неру во внутренней политике неизбежно должен был отразиться и в политике внешней. Поэтому индийский лидер выступал против создания СЕАТО (1954) и Багдадского пакта (1955), за которыми стояли интересы западных держав, прежде всего США, считая, что цель этих блоков - под прикрытием борьбы с «коммунистической опасностью» продолжать эксплуатацию бывших колониальных народов. В 1955 г. Неру стал одним из инициаторов созыва Бандунгской конференции стран Азии и Африки, где резко выступил против попыток объявить Советский Союз «колониальной державой», такой же как страны Запада, а Восточную Европу - его «колониями». Конференция стала подготовительным этапом к созданию в 1961 г. Движения неприсоединения, однако «неприсоединение» не означало полного нейтралитета: Индия в большей степени тяготела не к западному, а именно к советскому блоку.
Политика Неру изначально была направлена на дружбу с соседним государством-цивилизацией - Китаем, он приветствовал в 1949 г. провозглашение КНР и одним из первых установил с ней дипломатические отношения. Именно совместно с премьер-министром КНР Чжоу Эньлаем в 1954 г. было сделано заявление о пяти принципах (панча шила) мирного сосуществования. Однако стремление КНР под руководством Мао Цзэдуна к лидерству в «Третьем мире» привело его к конфликту с Индией: первые столкновения начались в том же 1954 году, а наибольшую остроту приняли в 1962-м. Целью китайского руководства была не столько военная победа и территориальные приобретения (речь шла об относительно небольших и труднодоступных районах Гималаев), сколько подрыв авторитета самого Неру как международного лидера и - как следствие - повышение авторитета Мао.
Индийские коммунисты во главе с А. Гхошем заняли в этом конфликте патриотическую позицию (Неру с одобрением заявил, что коммунисты действуют как «стопроцентные националисты»), однако вскоре это вызвало раскол внутри самой Компартии и выделение маоистского крыла. Правые же силы использовали столкновение с КНР для агитации против «международного коммунизма» (проявлением которого якобы стали действия Китая), против политики неприсоединения и дружбы с Советским Союзом (2, с. 382). Хотя СССР в конфликте как раз поддержал Индию, а его отношения с Китаем к этому времени оказались на грани разрыва.
Для внешней политики современной Индии также характерна «многовекторность»: состоя в БРИКС, она в то же время активно развивает отношения с Западом и Израилем, противостоит исламскому миру и Китаю - главному оппоненту американского глобализма в сегодняшнем мире. То есть формально продолжается курс на «неприсоединение», взятый Неру, но смысл его изменился: для Неру неприсоединение означало в первую очередь неучастие в западных блоках и солидарность с антиколониальными движениями во всём мире, то есть курс на дружбу со всеми незападными государствами, в том числе и мусульманскими.
М. Ганди и Дж. Неру, признавая традиционные ценности индийского общества, исключали из них кастовость и - особенно - систему «неприкасаемости». Можно сказать, что здесь прослеживается влияние европейских идей Модерна, так как каста - одна из основ индийского общества. Однако именно кастовость стала одной из причин слабости Индии как цивилизации перед лицом внешних вторжений: она вела к отсутствию внутренней солидарности общества, необходимой для организации сопротивления, к тому же низшие касты традиционно не имели права носить оружие и не умели с ним обращаться.
Эта негативная сторона не означает, что кастовость не имеет положительных сторон и должна в будущем полностью исчезнуть. «Принцип касты, ярыми защитниками которого всегда были брахманы, - писал С.Ф. Ольденбург, - с виду разделяющий, имеет элемент объединительный, ибо он не считается ни с племенем, ни с государством, создавая нечто более прочное… И брахманы - эти главные носители кастового принципа - блистательно осуществили это культурное единение, невзирая на поразительное разнообразие племён, народов и языков» (10, с. 35). Помимо прочего, каста - это ещё и община, объединяющая своих членов вокруг общих традиций, профессий, занятий, праздников, бытовых привычек, определённого питания, обеспечивающая их взаимопомощь в случае невзгод. Индолог Н.Р. Гусева пишет: «как это ни парадоксально прозвучит, члены даже самых низких каст действительно гордятся принадлежностью к касте, определённостью своего положения… Одним словом, человек гордится тем, что имеет социальное гнездо, место и положение которого обеспечены общепринятым и общепризнанным древним законом» (3, с. 49).
Эндогамию, при всех издержках, можно рассматривать как инструмент сохранения разнообразия общества, а значит - его устойчивости - см. вышеупомянутый принцип «единство в разнообразии». Выход из кастовости состоит не в её полном отрицании, а лишь в отказе от принципа неравенства, представления о «высших и низших» кастах (равно как отказ от идеи «высших и низших» рас и народов не означает вообще отказа от расового и этнического деления), и сохранении их как традиционных родственных групп - разумеется, юридически не оформленных и абсолютно равноправных, что и предусмотрено конституцией Индии.
Заметим также, что антикастовые настроения были характерны и для правых оппонентов Неру и ИНК, основоположников «хиндутвы» (идеи которой лежат в основе идеологии современной БДП), например, В. Саваркара (1883-1966). Индуистские националисты выдвигают лозунги объединения общества - независимо от касты - вокруг индуизма как религиозной идеологии, однако их взгляды носят явные следы влияния европейских идей национализма и даже фашизма. Лидер организации «Раштрия сваямсевак сангх» (из которой впоследствии возникла БДП) М. Голвалкар, к примеру, открыто симпатизировал Гитлеру и нацистской Германии, а также активно вёл антикоммунистическую пропаганду: главными врагами индусов он называл «мусульман, христиан и коммунистов» (5, с. 236).
(продолжение следует)
Являются ли эти споры специфически индийскими? Ни в коем случае: в российской науке, а ещё чаще в прессе и политическом дискурсе постоянно дебатируется вопрос, являются ли украинцы и белорусы отдельными народами или субэтносами в составе русского народа (а их языки, соответственно, диалектами). И ответ на этот вопрос даёт не наука, а политические интересы и текущая ситуация. Судя по всему, правильного ответа на этот вопрос в принципе не существует: вернее, он меняется в соответствии с изменениями конъюнктуры.
Аналогичные вопросы встают и в отношении арабов, разделённых на множество не только этнических групп, но и государств, и в отношении китайцев (у них, наоборот, крепкое государственное и ментальное единство, но диалекты отличаются друг от друга порой больше, чем русский язык от чешского), и в отношении практически всех крупных народов. Например, почему американцев или австралийцев надо отделять от англичан, аргентинцев - от испанцев и так далее, если язык у них один? Сербохорватский язык признавался единым, когда существовало государство Югославия, но с её разделом и он распался на сербский, хорватский, боснийский и даже черногорский. Французы, валлоны и франкошвейцарцы говорят на одном языке и разделены лишь государственными границами, и т.д.
Если вернуться к Индии, то довольно близки к языку хинди пенджабский и гуджаратский, дальше от него отстоят маратхи и бенгали (их различие можно сравнить с разницей между русским и польским или болгарским), ещё дальше отошёл сингальский, распространённый на Шри-Ланке. Разумеется, каждый из этих языков, в свою очередь, подразделяется на множество диалектов и промежуточных говоров. Это, опять-таки, типично для языковой картины любой части света: например, в средневековой Европе существовал «континуум» романских языков, постепенно перетекающих друг в друга. В целом же по переписи 1961 г. в Индии было выделено 1652 формы речи, классифицированные как «родные языки», правда, к 1991 г. их свели к 96 «живым индийским языкам», школьное преподавание ведётся на 51 из них (5, с. 84).
Индийское национально-освободительное движение формировалось вокруг общего врага - британского колониализма - потому и не разбрелось по этническим «отсекам». В этом отличие Индии от России периода гражданской войны, когда на периферии господствовали именно центробежные силы, за которыми стояли интересы тех же западных держав. Для них общим врагом было именно русское этнически-цивилизационное ядро, объединяющее Евразию. И лишь грамотная политика большевиков, учитывающая интересы каждого отдельного этноса, смогла собрать государство заново на федеративной основе.
Часто приходится сталкиваться с утверждением, что Индию как целое создали англичане, объединив разрозненные территории в рамках одного политико-административного образования. Разумеется, это не так: индийская цивилизация как единое целое (как и остальные цивилизации-субконтиненты) сложилась в раннем средневековье. Однако роль англичан действительно велика: как колонизаторы, они смогли объединить против себя разные народы региона, забывшие внутренние межнациональные и межрелигиозные разногласия и борьбу за лидерство перед лицом общего врага. Осознание Индией своего единства - это её ответ (по Тойнби) на вызов колониализма.
Сам Неру рассматривал период британского господства как катастрофический для Индии. Он писал: «Обращает на себя внимание тот знаменательный факт, что районы Индии, которые дольше всего находились под властью англичан, теперь самые бедные… самыми бедными районами Индии являются Бенгалия, Бихар, Орисса и части Мадрасского президентства… Бенгалия, несомненно, была очень богатой и цветущей провинцией до прихода англичан» (9, т. 2, с. 19). Приток богатств из Индии и особенно из Бенгалии, констатирует Неру, стал важным фактором промышленного переворота в Англии. Сама же Индия лишалась своей промышленности и всё больше превращалась в аграрную страну (9, т. 2, с. 24).
Влияние Октябрьской революции в России, наиболее мощной из антизападных революций 1-й половины XX в., охватило весь незападный мир, искавший новое идеологическое оружие против западного господства. Британский министр по делам Индии Челмсфорд признал, что революция в России «дала толчок развитию политических устремлений в Индии» (2, с. 72). Индийские деятели национально-освободительного движения, в том числе Б. Тилак, очень быстро увидели в Советской России своего союзника против западного колониализма (7, с. 34). Это при том, что Тилак, в отличие от многих либеральных деятелей ИНК, стоял на традиционалистских позициях, отвергая западный модернизм - то есть советскую революцию он не считал вариантом этого модернизма. Неру в «Открытии Индии» писал о русской революции: «Пример русских показывает, что народ может вдохнуть в себя новую жизнь и стать снова молодым, если он готов уплатить за это необходимую цену и дать выход энергии и силе, таящимся в массах» (9, т. 1, с. 81).
Сам процесс деколонизации Азии и Африки, началом которого стало освобождение Индии в 1947 г., едва ли был бы возможен без «советской тени». «Коммунистическая угроза» заставила западные державы предоставить независимость колониям, по возможности оставив при этом власть местным компрадорским элитам, прежде чем там произойдут социалистические революции и колонизаторы потеряют всё. В одних странах им это удалось, в других, вопреки их воле, лево-патриотические силы пришли к власти. Индия же представляет собой «промежуточный» вариант: здесь сохранились капиталистические отношения и политический строй западного типа, но политика правящей партии была нацелена на преобразования совсем не «западного» толка.
Не последнюю роль в этом сыграла личность индийского лидера. Для мировоззрения Дж. Неру было характерно стремление к «синтезу», которое он считал одной из основ индийской философии и национального характера. Он полагал, что Индия должна выработать новое мировоззрение, которое он называл «философией синтеза» или «третьей идеологией», преодолевающей односторонность материализма и идеализма (1, с. 131). Воспитанный в европейском духе, получивший образование в Великобритании, всю свою последующую жизнь он двигался «с запада на восток», от западных либеральных идей к осмыслению индийского классического наследия. В 1961 г. во время визита в СССР Неру в своём выступлении привёл слова Будды: «Только такая победа может считаться настоящей, при которой все в равной мере являются победителями и никто не терпит поражения» (1, с. 16). И эта фраза действительно являлась его жизненным и политическим принципом.
Это его стремление к синтезу относилось и к проблеме «национальной интеграции». Неру считал способность к абсорбции любых внешних завоевателей, их превращению в индийцев - специфической особенностью Индии. Первый «синтез» в индийской истории он отмечал с приходом на субконтинент арийских племён, с которого начался процесс их взаимодействия с дравидами. Потом синтез повторялся: «индийцами» становились скифы-саки, греки, кушаны, гунны, тюрки, афганцы, монголы (1, с. 232). Так, раджпуты, которые, по Неру, являются наиболее типичными индийцами, происходят от «индо-скифов» (9, т. 1, с. 224). Однако отметим, что в той или иной степени это характерно для всех цивилизаций: так, тюрки, монголы и маньчжуры растворялись в китайском «море», татаро-монголы и европейцы - в России, те же самые степные кочевники становились основателями исламских государств на Ближнем Востоке или католических королевств в Европе (как Венгрия). Особенность Индии состояла как раз в том, что она не совсем «растворяла» пришельцев, а превращала их в очередную касту, занимающую своё место в традиционном индийском обществе.
В то же время Неру осознавал интеграцию многочисленных этнических групп в единое общество не как данность, а как проблему, которую необходимо решать. В 1960 г. он говорил на заседании парламента: «Мы живём в замкнутом обществе, и не в одном замкнутом обществе, а в многочисленных замкнутых обществах. Существует бенгальское замкнутое общество, маратхское замкнутое общество, малаяльское замкнутое общество и так далее» (5, с. 94). В 1961 г. по его инициативе был создан консультативный Совет национальной интеграции, который с переменным успехом просуществовал до прихода к власти оппонентов ИНК из «Бхаратия джаната парти».
При этом уже в 1990-х гг., по данным социологических опросов, 38% индийцев не исключали распада страны в течение следующих 50 лет (там же, с. 98), то есть проблема национального (в нашей терминологии точнее «цивилизационного») единства не становится менее острой. К межрелигиозным и межкастовым распрям с тех пор добавились сепаратистские тенденции на дравидийском юге Индии (так, внук Дж. Неру - Раджив Ганди - был убит именно тамильскими террористами) и в других регионах, даже в одном из «стержневых» штатов - Махараштре, где действует партия «Шив сена», в целом близкая к правящей «Бхаратия джаната парти», но сочетающая индуистский коммунализм с элементами маратхского сепаратизма.
Неру, следуя своему принципу синтеза, не противопоставляет национализм и интернационализм, а считает их взаимодополняющими понятиями, как и, к примеру, его индонезийский коллега и современник Сукарно, который в число своих «пяти принципов» включил как национализм, так и интернационализм (разумеется, в полиэтнической Индонезии, как и в Индии, этот национализм не носил этнического характера). В условиях антиколониальной борьбы оба эти принципа находились на одной стороне «баррикад»: первый помогал сплочению конкретного народа против колонизаторов, а второй был необходим для взаимодействия между народами в общей борьбе. Вслед за Неру эту идею отстаивала его дочь Индира Ганди, которая писала в предисловии к русскому изданию «Взгляда на всемирную историю»: «Подлинный интернационализм может быть основан только на национализме, свободном от шовинизма» (8, с. 31).
Противоположностью национализму, очевидно, является не интернационализм (от понятия «межнациональный», что, наоборот, предполагает наличие национализма в смысле национального самосознания), а «антинационализм». Но что понимать под этим словом? Отрицание национального самосознания? Тогда возникает вопрос - отрицание во имя чего? Неких «общечеловеческих ценностей»? Но эти ценности на практике оказываются ценностями только одной - Западной - цивилизации, а стоящие за ними интересы - интересами западных элит. Это даёт возможность основоположнику русского евразийства Н.С. Трубецкому («Европа и человечество») сделать вывод, что «космополитизм» фактически является романо-германским шовинизмом и подтачивает локальные цивилизации во имя интересов Запада (13, с. 38-39). Об этом говорил и сам Неру, имея в виду сторонников сохранения Индии в составе Британской империи в роли «младших партнёров»: «Они, очевидно, не понимают, что этот вид так называемого интернационализма есть не что иное, как проявление узкого британского национализма» (9, т. 1, с. 77).
Неру писал: «…в современной Индии национализм был и остаётся неизбежным; он представляет собой естественное и здоровое явление. Первейшим и основным стремлением для всякой порабощённой страны должно быть стремление к национальному освобождению» (9, т. 1, с. 76). То есть здоровый тип национализма - это не шовинизм, ксенофобия и трайбализм, а национальное самосознание, органично увязанное с цивилизационным самосознанием и с пониманием необходимости взаимопомощи между народами и цивилизациями, стремящимися к независимости от западного колониализма любого типа. Так понимал его и Дж. Неру, когда писал: «Национализм является, в сущности, коллективной памятью народа, хранящей достижения, традиции и опыт прошлого» (1, с. 160). Проявления творческого индийского национализма он находил в деятельности таких правителей, как Чандрагупта и Акбар, в том числе в индусско-мусульманском синтезе, попытку которого предпринял последний (1, с. 161).
Лидеры поколения Неру, к которому можно отнести также Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина, Сукарно и ряд других деятелей, сыграли решающую роль в крушении колониальной системы. Это поколение пришло на смену предыдущему поколению в национально-освободительном движении - феодально-монархическому. В Индии оно было уничтожено ещё в середине XIX в. в ходе подавления восстания сипаев, которое было направлено на восстановление власти Великих Моголов. После этого в местной элите возобладал конформизм, и она связала себя с колониальной системой, встроилась в неё. В других странах сопротивление старого типа продолжалось дольше, но и там - к примеру, во Вьетнаме - закончилось тем же.
Это открыло дорогу новому сопротивлению - во многом опиравшемуся на идеи, полученные из той же Европы, но обращённые против неё. Так, индийские национал-либералы рубежа веков считали необходимым развитие Индии на основе частного предпринимательства, однако понимали при этом, что колониальный режим как раз и препятствует подъёму национальной экономики и росту местной буржуазии (7, с. 25). Постепенно на место либеральных взглядов приходили социалистические и далее коммунистические идеи. В середине XX в. они возобладали в Китае и Вьетнаме. В Индии, Индонезии и ряде других стран получили распространение более умеренные варианты социализма, хотя и там компартии были весьма сильны. Каждая из этих стран по-своему отвечала на вызовы эпохи.
Дж. Неру в течение большей части своей политической жизни был приверженцем социалистических взглядов. Он отвергал идеи Шопенгауэра, Ницше и подобных мыслителей как квинтэссенцию современного Запада с его иррационализмом, индивидуализмом и «волей к власти» (в том числе к власти над другими народами). Но принимал, хотя и с оговорками, идеи Маркса - то есть те идеи, которые изнутри Запада объективно отрицали саму его суть, которая состоит в стремлении к неравенству и господству. Корни социалистических идей он находил в Древней Индии, в социальном строе которой отмечал нестяжательство, отсутствие частной собственности, вытекающее из следования принципу примата обязанностей над правами, гармонию личности и социальной среды (1, с. 193).
В 1927 г., выступая на Всемирном антиимпериалистическом конгрессе в Брюсселе, Неру говорил: «Мы должны рассматривать индийских князей и крупных землевладельцев как пособников английского правительства и проводимой им политики в Индии. Они не хотят свободы для Индии из-за того, что это означало бы свободу крестьян от эксплуатации… Мы часто наблюдаем отвратительный союз английских капиталистов с капиталистами индийскими» (2, с. 128). Спустя 30 лет в статье «Основной подход» (1958 г.) он повторил эту мысль: «Империализм, или колониализм… неизбежно вступает в союз с привилегированными группами или классами, поскольку он заинтересован в сохранении статус-кво в общественной и экономической жизни» (1, с. 14). Для Неру было очевидно, что при сохранении классового общества неизбежна классовая борьба, а значит - невозможны подлинное национальное единство и независимость.
В конце 1920-х и 1930-х гг. он открыто говорил о себе как о социалисте, причём критически относился к социал-демократии европейского типа (которая не мешала, например, тем же британским лейбористам поддерживать колониальную политику) и был довольно близок к марксистским взглядам. «Произведения Неру 30-х годов (“Автобиография”, “Взгляд на всемирную историю” и др.) свидетельствуют о признании основных положений марксистской экономической и социальной интерпретации истории, неизбежности социализма», - отмечал О.В. Мартышин (6, с. 21). В 1936 г. он говорил на съезде ИНК: «Я не вижу иного пути уничтожения нищеты, безработицы, деградации и зависимости индийского народа, кроме социализма» (7, с. 12). В то же время порой он упрекал индийских коммунистов в нигилистическом отношении к истории своей родины и национальным традициям, говоря, что для них история началась в 1917 году (2, с. 228).
В 1940-е гг., в разгар борьбы за независимость Индии, социалистические лозунги у Неру почти исчезают. Но после достижения независимости страны (1947 г.), укрепления его позиций как национального лидера к 50-м годам он получил возможность вновь вернуться к социалистическому курсу, хотя и в довольно умеренном варианте. «Неру понадобилось почти десять лет, чтобы подготовить и приучить общественное мнение к скромной, реформистской идее так называемого общества социалистического образца» (6, с. 7). Но ещё в 1948 г., вопреки сопротивлению правого крыла Конгресса во главе с В. Пателем, Неру добился принятия законов о государственном страховании рабочих и служащих, об установлении минимума заработной платы, об облегчении женского и детского труда (2, с. 318). На практике промышленная политика индийского правительства, сформулированная в том же 1948 г., предусматривала государственную монополию лишь в некоторых сферах (ВПК, железные дороги, атомная энергетика). В области металлургии, авиа- и судостроения, добычи полезных ископаемых государство резервировало за собой исключительное право на открытие новых предприятий, но старые могли работать по-прежнему, в остальных же отраслях свобода частного предпринимательства была гарантирована (6, с. 38).
«Смешанная экономика» рассматривалась Неру как необходимый этап подготовки для перехода к социализму. Но, во всяком случае, представление о «священном» и неприкосновенном характере частной собственности у него отсутствовало, и к экономической доктрине либерализма (laissez-faire) он относился резко отрицательно (6, с. 263-264). Соответственно, он отвергал западный капиталистический путь развития: «Должны ли мы следовать английским, французским или американским путём? Разве мы располагаем временем в 100-150 лет, чтобы достичь нашей цели? Это совершенно неприемлемо. В таком случае мы просто погибнем» (1, с. 8).
В 1955 г. на сессии ИНК в Авади была принята официальная резолюция, объявлявшая целью развития страны «общество социалистического образца, где основные средства производства находятся в общественной собственности или под общественным контролем, производство неуклонно увеличивается и осуществляется справедливое распределение национального дохода» (6, с. 46). Причём в определение индийского социализма в уставе ИНК было внесено слово «кооперативный» (6, с. 156). Дж. Неру подтвердил свою приверженность социализму в итоговой статье «Основной подход» (1958 г.), в которой, правда, нашлось место и для критических высказываний в отношении советской практики с позиций гандистского идеала ненасилия: «Коммунизм решительно связал себя с насилием», «подавление им свободы индивидуума вызывает мощную реакцию» и т.п. (1, с. 11)..
Позже, в 1975 г., уже при премьер-министре Индире Ганди, была принята поправка в конституцию, которая добавляла к формуле «суверенная демократическая республика» слово «социалистическая» (17, с. 178). Так или иначе, ИНК был первой немарксистской партией в бывших колониальных странах, которая открыто заявила о социализме как своей конечной цели, что, конечно, оказало немалый психологический эффект и внутри страны, и в целом в «Третьем мире», и привело к формированию различных типов «национального социализма» с элементами народничества.
С народничеством, а также с анархизмом, связывается мировоззрение М. Ганди, что проявлялось в его стремлении к децентрализации, к развитию сельского хозяйства и мелкого ремесленного производства, в негативном отношении к современному городу и крупной промышленности (7, с. 80). В частности, известно влияние на него идей толстовства, которое являлось религиозным вариантом анархизма. «Отрицание буржуазной цивилизации, - пишет В.Г. Хорос, - тесно связано у него с сознанием “ужасов первоначального накопления”. Идеал национального развития (“сарводайя”) вдохновляется общинными традициями индийской деревни, причём одновременно модернизация общины мыслится путём кооперирования крестьянства» (14, с. 138-139). Далее: «Апология древнеиндийской цивилизации, апелляция к исконным традициям нравственной терпимости и духовной стойкости, проповедь уравнительности, идеализация института общины, постулирование “особого пути” Индии - все эти идеи Ганди сумел донести до массового сознания» (14, с. 141).
Дж. Неру писал, что Ганди «принялся за восстановление духовного единства народа, пытаясь сломать преграду, отделяющую малочисленную верхушку, проникнутую западным духом, от масс, пытаясь найти живые элементы в старых корнях и, опираясь на них, вывестимассы из их оцепенения и неподвижности» (9, т. 2, с. 132). Сам Неру был далёк от крайностей гандизма, критиковал некоторые идеи учителя (в частности, абсолютизацию им доктрины ненасилия). Однако в конце жизни Неру всё больше апеллировал к наследию Ганди. В 1963 г. он заявил, что «вся философия Гандиджи, хотя он, возможно, и не пользовался современным языком, была философией не только социальной справедливости, но и социальных и земельных преобразований». Тем не менее, ортодоксальные гандисты-народники - А.В. Бхаве, Дж. Нараян - оказались постепенно в оппозиции правящему ИНК, идеологию которого они считали «государственным социализмом» в противовес «народному социализму».
На социалистической платформе стоял и ещё один оппозиционер - вождь движения неприкасаемых и основатель «необуддизма» Б. Амбедкар, однако он выступал с более радикальных позиций. Он считал, что ключевые отрасли промышленности должны быть государственными, а сельскохозяйственные земли - находиться в государственной собственности и передаваться крестьянам в аренду, причём обрабатываться на коллективных началах (17, с. 162). Идеал буддийской сангхи он соотносил с социалистическим идеалом общины. Таким образом, социалистические идеи в этот период господствовали в общественном сознании Индии, независимо от отношения тех или иных деятелей к Неру и его политике.
В определённой мере самого Неру также можно отнести к народнической традиции, как, впрочем, и большинство представителей национально-освободительных движений стран Азии, Африки, Латинской Америки. Это немарксистский вариант социализма, опирающийся далеко не только на крестьян, но в целом на народные массы. Но даже если брать народничество в узком смысле, как крестьянскую форму социализма, то Неру не был ему чужд. Ещё в «Открытии Индии» он говорил, что можно будет воспользоваться крестьянскими «вековыми традициями и создать общинные и кооперативные предприятия в сельском хозяйстве и в сфере мелкой промышленности» (9, т. 2, с. 403). При всём своём стремлении к индустриальному развитию страны он считал, что следует «организовать современную промышленность таким образом, чтобы люди, по мере возможности, сохраняли связь с землёй» (9, т. 2, с. 459).
Первый индийский пятилетний план, принятый после получения независимости, предусматривал приоритетное развитие сельского хозяйства. Неру говорил: «Конечно, мы придаём большое значение промышленности, но на сегодняшний день считаем гораздо более важным сельское хозяйство, продовольствие… Если наша сельскохозяйственная основа останется слабой, тогда и промышленность, которую мы хотим создать, также не будет иметь прочной базы» (6, с. 42). А в 1959 г. сессия ИНК в Нагпуре провозгласила, что лучшим вариантом для развития сельского хозяйства является кооперирование крестьян для совместной обработки земли (при сохранении права земельной собственности), что также соотносится с народнической традицией, включая опыт русских эсеров.
Официальное признание социализма как программного требования не привело к консолидации Конгресса на социалистической основе - правая оппозиция как вне правящей партии, так и внутри её продолжала активно действовать, выступая в качестве лоббистов интересов частного сектора. Либералы критиковали Неру с открыто прозападных позиций. «Консерваторы» же обвиняли его в увлечении западными идеями, к которым они относили и либерализм, и марксизм. Как «неиндийские», не учитывающие национальные особенности и традиции, критики Неру представляли, в частности, пятилетние планы, индустриализацию, создание сильного государственного сектора.
Однако объективно именно эти силы, выступая против связей Индии с Советским Союзом и внедрения элементов социализма в экономическую политику страны, оказывались на стороне капиталистического Запада. В экономической сфере «консерваторы» в целом смыкались с либералами, выступая против вмешательства государства в хозяйственную жизнь и установления контроля над ценами на основные предметы потребления (6, с. 34). Но и во внешней политике они высказывались за ориентацию прежде всего на США, в противовес курсу Неру (там же, с. 37).
В современной Индии, особенно после прихода к власти правой «Бхаратия джаната парти», отношение к Дж. Неру и его наследию скорее критическое. Симптоматичным стало сооружение в 2019 г. в Гуджарате (то есть на родине Н. Моди) гигантской статуи В. Пателя - лидера правого крыла ИНК, заместителя Неру как премьер-министра в 1947-1950 гг. и его оппонента по многим вопросам. БДП, опираясь на консервативные идеи и «индуистский национализм», внешне противостоит западничеству и отстаивает традиционные национальные ценности. Но, выступая против социализма (шире - противопоставляя национализм и социализм), она тем самым становится проводником этого же западничества, только не через культурную, а через экономическую сферу.
Антикапиталистический курс Неру во внутренней политике неизбежно должен был отразиться и в политике внешней. Поэтому индийский лидер выступал против создания СЕАТО (1954) и Багдадского пакта (1955), за которыми стояли интересы западных держав, прежде всего США, считая, что цель этих блоков - под прикрытием борьбы с «коммунистической опасностью» продолжать эксплуатацию бывших колониальных народов. В 1955 г. Неру стал одним из инициаторов созыва Бандунгской конференции стран Азии и Африки, где резко выступил против попыток объявить Советский Союз «колониальной державой», такой же как страны Запада, а Восточную Европу - его «колониями». Конференция стала подготовительным этапом к созданию в 1961 г. Движения неприсоединения, однако «неприсоединение» не означало полного нейтралитета: Индия в большей степени тяготела не к западному, а именно к советскому блоку.
Политика Неру изначально была направлена на дружбу с соседним государством-цивилизацией - Китаем, он приветствовал в 1949 г. провозглашение КНР и одним из первых установил с ней дипломатические отношения. Именно совместно с премьер-министром КНР Чжоу Эньлаем в 1954 г. было сделано заявление о пяти принципах (панча шила) мирного сосуществования. Однако стремление КНР под руководством Мао Цзэдуна к лидерству в «Третьем мире» привело его к конфликту с Индией: первые столкновения начались в том же 1954 году, а наибольшую остроту приняли в 1962-м. Целью китайского руководства была не столько военная победа и территориальные приобретения (речь шла об относительно небольших и труднодоступных районах Гималаев), сколько подрыв авторитета самого Неру как международного лидера и - как следствие - повышение авторитета Мао.
Индийские коммунисты во главе с А. Гхошем заняли в этом конфликте патриотическую позицию (Неру с одобрением заявил, что коммунисты действуют как «стопроцентные националисты»), однако вскоре это вызвало раскол внутри самой Компартии и выделение маоистского крыла. Правые же силы использовали столкновение с КНР для агитации против «международного коммунизма» (проявлением которого якобы стали действия Китая), против политики неприсоединения и дружбы с Советским Союзом (2, с. 382). Хотя СССР в конфликте как раз поддержал Индию, а его отношения с Китаем к этому времени оказались на грани разрыва.
Для внешней политики современной Индии также характерна «многовекторность»: состоя в БРИКС, она в то же время активно развивает отношения с Западом и Израилем, противостоит исламскому миру и Китаю - главному оппоненту американского глобализма в сегодняшнем мире. То есть формально продолжается курс на «неприсоединение», взятый Неру, но смысл его изменился: для Неру неприсоединение означало в первую очередь неучастие в западных блоках и солидарность с антиколониальными движениями во всём мире, то есть курс на дружбу со всеми незападными государствами, в том числе и мусульманскими.
М. Ганди и Дж. Неру, признавая традиционные ценности индийского общества, исключали из них кастовость и - особенно - систему «неприкасаемости». Можно сказать, что здесь прослеживается влияние европейских идей Модерна, так как каста - одна из основ индийского общества. Однако именно кастовость стала одной из причин слабости Индии как цивилизации перед лицом внешних вторжений: она вела к отсутствию внутренней солидарности общества, необходимой для организации сопротивления, к тому же низшие касты традиционно не имели права носить оружие и не умели с ним обращаться.
Эта негативная сторона не означает, что кастовость не имеет положительных сторон и должна в будущем полностью исчезнуть. «Принцип касты, ярыми защитниками которого всегда были брахманы, - писал С.Ф. Ольденбург, - с виду разделяющий, имеет элемент объединительный, ибо он не считается ни с племенем, ни с государством, создавая нечто более прочное… И брахманы - эти главные носители кастового принципа - блистательно осуществили это культурное единение, невзирая на поразительное разнообразие племён, народов и языков» (10, с. 35). Помимо прочего, каста - это ещё и община, объединяющая своих членов вокруг общих традиций, профессий, занятий, праздников, бытовых привычек, определённого питания, обеспечивающая их взаимопомощь в случае невзгод. Индолог Н.Р. Гусева пишет: «как это ни парадоксально прозвучит, члены даже самых низких каст действительно гордятся принадлежностью к касте, определённостью своего положения… Одним словом, человек гордится тем, что имеет социальное гнездо, место и положение которого обеспечены общепринятым и общепризнанным древним законом» (3, с. 49).
Эндогамию, при всех издержках, можно рассматривать как инструмент сохранения разнообразия общества, а значит - его устойчивости - см. вышеупомянутый принцип «единство в разнообразии». Выход из кастовости состоит не в её полном отрицании, а лишь в отказе от принципа неравенства, представления о «высших и низших» кастах (равно как отказ от идеи «высших и низших» рас и народов не означает вообще отказа от расового и этнического деления), и сохранении их как традиционных родственных групп - разумеется, юридически не оформленных и абсолютно равноправных, что и предусмотрено конституцией Индии.
Заметим также, что антикастовые настроения были характерны и для правых оппонентов Неру и ИНК, основоположников «хиндутвы» (идеи которой лежат в основе идеологии современной БДП), например, В. Саваркара (1883-1966). Индуистские националисты выдвигают лозунги объединения общества - независимо от касты - вокруг индуизма как религиозной идеологии, однако их взгляды носят явные следы влияния европейских идей национализма и даже фашизма. Лидер организации «Раштрия сваямсевак сангх» (из которой впоследствии возникла БДП) М. Голвалкар, к примеру, открыто симпатизировал Гитлеру и нацистской Германии, а также активно вёл антикоммунистическую пропаганду: главными врагами индусов он называл «мусульман, христиан и коммунистов» (5, с. 236).
(продолжение следует)