Из дневника Прокофьева
Вдруг взялся перечитывать. Несколько цитат.
Речь о том, что я сделал за четыре года отсутствия в Америке: я сказал приблизительно следующее: "Выехав в 1918 году из России, я пробыл в Америке четыре сезона. За это время у меня были и успехи, и неуспехи, но главнейшим событием была постановка "Трех апельсинов". После нее критики написали, что прежде всего у меня нет мелодий; во-вторых, что и гармонии плохи; в-третьих, что и контрапункт нехорош; и в-четвертх, что там вообще нет никакой музыки. После этого я отправился в Европу и пробыл там четыре года. Главнейшей вещью, которую я написал там, была моя 2-я Симфония. Но после ее исполнения критика сказала, что, во-первых, она совершенно лишена мелодии; во-вторых, что гармонии ее ужасны; в-третьих, что контрапункт совершенно непонятен; и в-четвертых, что там вообще нет музыки. После этого я покинул Европу, и вот я снова в Чикаго".
7 января 1926 года
Завтракали с Пайчадзе и Стравинским, которого я застал в издательстве. Стравинский был мил, хвалил меня, говорил, что я композитор, который ему ближе всех из живущих, что, конечно, не все ему в моих сочинениях нравится, но зато во всяком сочинении есть чо-нибудь, что нравится.... Словом, искренне или неискренне, но находил нужным гладить меня поголовке. Это тем более неожиданно, что еще недавно Дукельский рассказывал, что Стравинский, слушая у Princesse de Polignac мой 3-й Концерт, вылетел в соседнюю комнату и говорил: "Это невыносимо! Это какой-то русский ложно-классический стиль! Это прямо Васнецов какой-то!"
29 сентября 1926 года
После завтрака вместе с Цейтлиным шли по улице и он показывал нам магазины в Охотном ряду, где мы покупали икру, сыр и масло. Икры масса, на различные цены, магазины набиты битком - прямо не дождешься своего череда. Мы ничего не понимали: где же голодная Москва? Впрочем, сегодня покупателей было гораздо больше нормального ввиду праздников: дня смерти Ленина и воскресенья.
- Вот видите, - торжествовал Цейтлин, - как у нас здесь хорошо! Слава Богу, что вы уехали из Парижа. В газетах пишут, что там прямо гробов не хватает.
Я изумился.
- Как гробов?
- Ну что вы, точно не из Парижа приехали. А инфлюэнца? Ведь в газетах пишут, что ежедневно столько умирает, что не знают, как хоронить.
В общем, в Москве так же талантливо врут на Париж, как в Париже - на Москву. Отведя нас в "Метрополь", Цейтлин продолжал захлебываться.
- Вот посмотрите на Большой театр. Его недавно заново облицевали. Так при этом до того заботились о художественной стороне дела, что не решились облицевать новыми камнями, которые дисгармонировали бы с возрастом здания. Инженеры отправились на кладбище и отыскали там надмогильные плиты соответствующего года - и теперь видите, как хорошо вышло?
21 января 1927 года
После репетиции поехали в Menton на автомобиле Стравинского. Правил старший сын Стравинского, рядом с ним сидели Стравинский и Кохно, а сзади - муж и жена Риети и я. На каком-то повороте сын въехал крылом в стену. Могли бы опрокинуться, тогда выбыло бы из строя сразу довольно много композиторов. Стравинский всю остальную дорогу волновался и кричал: "Федя, осторожнее, видишь коза?"
8 апреля 1927 года
Речь о том, что я сделал за четыре года отсутствия в Америке: я сказал приблизительно следующее: "Выехав в 1918 году из России, я пробыл в Америке четыре сезона. За это время у меня были и успехи, и неуспехи, но главнейшим событием была постановка "Трех апельсинов". После нее критики написали, что прежде всего у меня нет мелодий; во-вторых, что и гармонии плохи; в-третьих, что и контрапункт нехорош; и в-четвертх, что там вообще нет никакой музыки. После этого я отправился в Европу и пробыл там четыре года. Главнейшей вещью, которую я написал там, была моя 2-я Симфония. Но после ее исполнения критика сказала, что, во-первых, она совершенно лишена мелодии; во-вторых, что гармонии ее ужасны; в-третьих, что контрапункт совершенно непонятен; и в-четвертых, что там вообще нет музыки. После этого я покинул Европу, и вот я снова в Чикаго".
7 января 1926 года
Завтракали с Пайчадзе и Стравинским, которого я застал в издательстве. Стравинский был мил, хвалил меня, говорил, что я композитор, который ему ближе всех из живущих, что, конечно, не все ему в моих сочинениях нравится, но зато во всяком сочинении есть чо-нибудь, что нравится.... Словом, искренне или неискренне, но находил нужным гладить меня поголовке. Это тем более неожиданно, что еще недавно Дукельский рассказывал, что Стравинский, слушая у Princesse de Polignac мой 3-й Концерт, вылетел в соседнюю комнату и говорил: "Это невыносимо! Это какой-то русский ложно-классический стиль! Это прямо Васнецов какой-то!"
29 сентября 1926 года
После завтрака вместе с Цейтлиным шли по улице и он показывал нам магазины в Охотном ряду, где мы покупали икру, сыр и масло. Икры масса, на различные цены, магазины набиты битком - прямо не дождешься своего череда. Мы ничего не понимали: где же голодная Москва? Впрочем, сегодня покупателей было гораздо больше нормального ввиду праздников: дня смерти Ленина и воскресенья.
- Вот видите, - торжествовал Цейтлин, - как у нас здесь хорошо! Слава Богу, что вы уехали из Парижа. В газетах пишут, что там прямо гробов не хватает.
Я изумился.
- Как гробов?
- Ну что вы, точно не из Парижа приехали. А инфлюэнца? Ведь в газетах пишут, что ежедневно столько умирает, что не знают, как хоронить.
В общем, в Москве так же талантливо врут на Париж, как в Париже - на Москву. Отведя нас в "Метрополь", Цейтлин продолжал захлебываться.
- Вот посмотрите на Большой театр. Его недавно заново облицевали. Так при этом до того заботились о художественной стороне дела, что не решились облицевать новыми камнями, которые дисгармонировали бы с возрастом здания. Инженеры отправились на кладбище и отыскали там надмогильные плиты соответствующего года - и теперь видите, как хорошо вышло?
21 января 1927 года
После репетиции поехали в Menton на автомобиле Стравинского. Правил старший сын Стравинского, рядом с ним сидели Стравинский и Кохно, а сзади - муж и жена Риети и я. На каком-то повороте сын въехал крылом в стену. Могли бы опрокинуться, тогда выбыло бы из строя сразу довольно много композиторов. Стравинский всю остальную дорогу волновался и кричал: "Федя, осторожнее, видишь коза?"
8 апреля 1927 года