Профессиональный и дилетантский взгляды
За последние две недели прочитал толстую книгу на интересную мне тему - Франция в 1919-1940 гг. Один из авторов труда (А.А. Вершинин) мне уже был знаком по ряду прочитанных статей (пара из них опубликованы в моём журнале: раз, два), потому было любопытно, как он покажет себя в формате монографии (8 из 11 глав за его авторством).
По ходу чтения появился ряд мыслей, которыми хотел бы поделиться, но сначала предлагаю ознакомиться с рецензией на книгу, напечатанную в одном из ведущих научно-исторических журналов.
Е. Ю. Сергеев
Трагедия Франции 1940 год: причины, характер и последствия
(А.А. Вершинин, Н.Н. Наумова. От триумфа к катастрофе: военно-политическое поражение Франции 1940 г. и его истоки. СПб., 2022)
Рецензируемая монография посвящена памяти одного из крупнейших российских франковедов, профессора исторического факультета МГУ В.П. Смирнова, который в течение нескольких десятилетий занимался плодотворными исследованиями внутренней и внешней политики Третьей, Четвертой и Пятой республик, опубликовав цикл фундаментальных трудов по указанной проблематике. Авторы книги - кандидаты исторических наук, доценты исторического факультета МГУ А.А. Вершинин и Н.Н. Наумова являются хотя и молодыми, но уже известными отечественными специалистами по проблемам международных отношений 1920-1930-х годов.
Структура монографии построена по проблемно-хронологическому принципу, когда читателю последовательно предлагается авторская версия истоков поражения Франции в начальный период Второй мировой войны, а затем перед ним раскрывается процесс вступления Третьей республики в боевые действия на фоне сложных внутри- и внешнеполитических коллизий второй половины 1939 - первой половины 1940 г. Таким образом, первые восемь глав монографии принадлежат перу А.А. Вершинина, а заключительные три - Н.Н. Наумовой.
Характеризуя источниковую базу исследования, отметим активное использование авторами материалов российских и французских архивов. Кроме того, следует отметить привлечение широкого круга опубликованных сборников документов на нескольких языках. В корпус источников также вошли статьи и комментарии прессы, наряду с воспоминаниями непосредственных участников и свидетелей описываемых событий. Примечательно, что отечественный читатель впервые имеет возможность познакомиться с целым рядом мемуаров и дневников не только французских политиков, дипломатов и военных, но и российских эмигрантов, находившихся на территории Франции в годы ее оккупации гитлеровскими войсками.
Краткий историографический очерк, занимающий большую часть введения, предоставил авторам монографии возможность показать основные направления работы специалистов по выяснению предпосылок и непосредственных причин скоротечного крушения военной машины Третьей республики через призму как внутриполитических факторов, так и внешнеполитических шагов Парижа. Следует признать справедливость призыва А.А. Вершинина и Н.Н. Наумовой отказаться от крайностей в оценках причин поражения 1940 г. Можно согласиться с их утверждением, что после 1918 г. для Франции стратегической целью являлась уже не победа в войне, а сохранение того положения, которое страна завоевала по итогам первого глобального вооруженного конфликта (с. 10).
Читатель с большим интересом ознакомится с истоками французской стратегии межвоенного периода, формированию и трансформации которой посвящены начальные главы книги. Здесь много места уделяется рассмотрению концепции так называемого «рейнского щита», призванного гарантировать республику от германского реванша. Представляется вполне оправданным, что главное внимание А.А. Вершинина обращено на детальный анализ попыток Парижа найти альтернативные пути борьбы против «немецкой угрозы» для страны через сначала создание системы союзов с восточноевропейскими государствами в форме Малой Антанты, затем подписание Локарнских соглашений с опорой на британские гарантии и, наконец, заключение пакта Бриана - Келлога, открывшего возможность разрешения международных конфликтов с помощью международного арбитража.
К несомненным достоинствам монографии следует отнести тщательное исследование тех тупиков военного строительства, в которых оказалось военно-политическое руководство страны к середине 1930-х годов. Хорошо известно, что зигзаги французской внешней политики - от заключения почти союзного (хотя и без военной составляющей) договора с Москвой до попыток устранить противоречия в отношениях с Римом и Берлином в ходе международных конференций - свидетельствовали о противоречиях внешнеполитического курса Парижа. Метания политических деятелей и представителей высшего генералитета Третьей республики, как хорошо показано в третьей и последующих главах монографии, проходили на фоне соперничества их личных амбиций. Не случайно поэтому авторы книги не ограничиваются описанием событий и их интерпретацией, а представляют на суд читателя краткие биографические зарисовки жизни и деятельности плеяды французских политических деятелей и военных - Ж. Клемансо, Р. Пуанкаре, А. Бриана, П. Бонкура, А.-Ф. Пэтена, М. Вейгана, М. Гамелена, А. Мажино и, конечно же, Ш. де Голля. Страницы монографии наполнены цитатами из их дневников и мемуаров, которые сопровождаются фотоматериалами, позволяющими читателю ощутить дух эпохи, что в свою очередь помогает пониманию мотивации и оценке решений государственной важности.
Существенное место в книге занимает освещение процесса принятия и реализации большой программы перевооружения Франции 1936-1939 гг. на фоне, с одной стороны, попыток умиротворения Германии, а с другой - возраставшего стремления Парижа к возрождению военно-политического союза с Великобританией. Как показано авторами, трагическое противоречие внешней политики руководителей Третьей республики состояло в том, что, «не считая гитлеровский режим образцом для подражания, часть консервативно настроенной французской общественности все же смотрела на него как на бастион против революции, признаки которой усматривали в самой победе Народного фронта при поддержке коммунистов» (с. 197).
Значительный объем новых сведений о политике умиротворения можно почерпнуть из глав, посвященных этой теме, которая раскрыта путем скрупулезной реконструкции взглядов таких видных государственных деятелей, как П. Лаваль, Л. Блюм и Э. Даладье. Важно отметить, что приводимые факты позволяют читателю отойти от шаблонного однолинейного восприятия деятельности «умиротворителей», поскольку, по мнению авторов, именно на такой внешней политике настаивали не только широкие круги французского общества, хорошо помнившие ужасы Первой мировой войны, но и значительная часть крупного бизнеса, не заинтересованная в разрыве экономических связей с промышленниками Германии и Италии.
Основной акцент в монографии делается на освещении позиции Парижа в отношении СССР, Великобритании и Польши - ключевых европейских государств, от развития военно-политических контактов с которыми во многом зависела безопасность Франции. Именно в этой связи рассмотрены такие события, подготовившие начало второго вооруженного конфликта мирового масштаба, как итало-эфиопская война 1935-1936 гг., гражданское противостояние в Испании 1936-1939 гг., аншлюс Австрии 1938 г. и печально известное Мюнхенское соглашение четырех западных держав, отдавших Чехословакию на милость нацистского фюрера.
Здесь важно подчеркнуть, что авторы, в данном случае А.А. Вершинин, представляют объективную, свободную от прежних идеологических клише интерпретацию сложных дипломатических коллизий второй половины 1930-х годов. Отметим справедливое суждение, что «позиция, занятая советским руководством, также препятствовала достижению договоренностей в политической и военной сферах» с западными демократиями (с. 316).
Разумеется, внимательный читатель также не пройдет мимо реконструкции переговорного процесса между Парижем, Лондоном и Москвой летом 1939 г., который непосредственно предшествовал началу Второй мировой войны. Несмотря на обширную историографию вопроса, пожалуй, впервые отечественным исследователям удалось столь подробно осветить трехсторонние консультации на основе преимущественно французских дипломатических документов. В книге хорошо показано, что, помимо негативного отношения к переговорам Варшавы и Бухареста, опасавшихся превратиться в зависимые от СССР государства, главной проблемой, с которой столкнулись французская, британская и советская делегации в Москве, являлось отсутствие взаимного доверия перед лицом германской агрессии (с. 329).
Значительный объем новой информации о характере и особенностях «странной войны» содержится во второй части рецензируемой книги, причем контекст удачно иллюстрируется картами-схемами боевых действий на Западном фронте осенью 1939 - весной-летом 1940 г. Заметим, что Н.Н. Наумова не ограничивается тщательным рассмотрением мотивов принятия французским военно-политическим руководством тех или иных военно-стратегических решений, но и стремится разобраться в причинах и последствиях скоропостижного коллапса режима Третьей республики. Особый интерес вызывает освещение «исхода» мирного населения из регионов, оккупированных противником, а также анализ тех последствий, которое имело это паническое бегство для утверждения у власти маршала А.-Ф. Пэтена, рассматривавшегося первоначально большинством французов в качестве «спасителя» нации, армии и колониальной империи.
Можно, безусловно, согласиться с выводом авторов, что военное поражение Франции 1940 г. явилось «одним из важнейших рубежей в истории международных отношений ХХ в.» (с. 596). Добавим, что оно стало одной из причин затяжного течения Второй мировой войны, продолжавшейся шесть лет. Не вызывают возражений и те факторы, которые исследователи называют в качестве главных причин падения Третьей республики: устаревшая военная доктрина, которой руководствовался Париж в конце 1930-х годов; колебания между умиротворением и восстановлением союзнических отношений с бывшими членами Антанты - Великобританией и Россией; неудачная подготовка экономики страны к войне эпохи индустриальной цивилизации; наконец, серия ошибок стратегического и тактического характера, допущенных высшим французским командованием. В целом же, по справедливому утверждению авторов, системный кризис Третьей республики, ее основы создавались еще в доиндустриальную эпоху, выразился в расколе общества к началу очередной мировой войны, что предопределило скоротечный финал французской демократии, не выдержавшей натиска тоталитарного агрессора.
Все критические замечания, имеющие характер скорее пожеланий и рекомендаций, в адрес авторов монографии можно разделить на три группы. Первая включает недоработки или упущения, касающиеся научно-справочного аппарата издания. Книге явно не хватает хронологической таблицы основных событий и указателей, прежде всего именного, поскольку авторы упоминают о широком круге лиц, деятельность или впечатления которых были непосредственно связаны с описываемыми событиями.
Вторая группа относится к источникам и историографии. С сожалением укажем, что А.А. Вершинин и Н.Н. Наумова недостаточно полно использовали материалы российских архивов, таких как Архив внешней политики Российской Федерации и Российский государственный архив социально-политической истории, ограничившись лишь тремя делами из фонов М.М. Литвинова и И.В. Сталина. Вызывает удивление и отсутствие среди корпуса источников британских документов, прежде всего протоколов заседаний Кабинета и меморандумов его членов, а также экспертов Форин офис и Военного министерства. Кстати, большинство официальных бумаг этих ведомств размещены на сайте Национальных архивов Соединенного Королевства со свободным к ним доступом. Что же касается историографии, то очевидна неполнота ее англоязычной части, учитывая значительное количество содержательных трудов специалистов ведущих университетов Великобритании и США по проблематике кануна Второй мировой войны и начальной ее фазы.
Говоря о третьей группе замечаний, укажем лишь на некоторые вызывающие вопросы утверждения авторов концептуального характера. Так, остается неясным смысл фразы, что с точки зрения В. Вильсона и Д. Ллойд Джорджа, безопасность государств, несмотря на создание Лиги Наций и заключение арбитражных договоров, «не предполагала участие в схемах, базировавшихся на понятии национального интереса и фактора силы» (с. 23). Далее, вряд ли можно согласиться с утверждением А.А. Вершинина, что на переговорах весны 1935 г. в итальянском городе Стреза британская делегация «старалась сохранить лишь видимость взаимодействия с Парижем и Римом» (с. 131). В действительности Лондон стремился к сбалансированному подходу, претендуя на сохранение роли арбитра в отношениях между великими державами. Полагаем также, что к середине августа 1939 г. Париж в полной мере осознал острую необходимость немедленного подписания военно-политической конвенции с Москвой, поэтому заявление одного из авторов, что «реальный стратегический смысл» такого документа «не стоит преувеличивать», вряд ли является корректным (с. 334). Кроме того, вывод, что «Гитлер отдал приказ о подготовке плана нападения на СССР еще до завершения французской кампании» (т.е. до конца июня 1940 г.) (с. 602), представляется ошибочным. Ведь хорошо известно, что фюрер пришел к окончательному решению по этому вопросу лишь после переговоров с В.М. Молотовым в ноябре того же года. Наконец, абсолютно неправомерно констатировать, как это делают авторы в заключении монографии, что «статус великой державы был безвозвратно утерян Францией именно в 1940 г.», что привело «к исчезновению чувства державности» у подавляющего большинства французов (с. 606). Если это действительно случилось, то лишь на период германской оккупации и существования коллаборационистского режима Виши. В плане географической корректности именовать Европу «континентом», как это неоднократно делают авторы на страницах книги, также вряд ли правомерно.
Подводя общий итог, необходимо еще раз отметить большое научное значение монографии А.А. Вершинина и Н.Н. Наумовой, особенно для российской исторической науки. Выразим уверенность, что исследование будет полезно не только специалистам, но и всем, кто стремится получить объективное представление о противоречивых тенденциях и сложных проблемах истории международных отношений первой половины ХХ столетия.
Новая и новейшая история. 2022. № 6.
* * * * *
Специалисты флюсу подобны, как говаривал К. Прутков, и это хорошо видно в работе А. Вершинина. Когда он пишет про политику (внутреннюю или внешнюю) - всё выглядит весьма пристойно на мой любительский взгляд. Когда же автор забирается в узко-военные темы, то там, то сям возникают различные подрывы. Чаще мелкие, вроде утверждения о четырёх полках во французской дивизии во время Первой мировой или перевода armoured cars как «бронетранспортёры». Но иногда довольно существенные.
В частности, А. Вершинин пишет:
Сама французская армия к концу 1920-х гг. в значительной степени руководствовалась именно оборонительной доктриной. Такой урок ее командование вынесло из Первой мировой.
Война заставила французов уверовать в абсолютное преимущество обороны перед наступлением. Считалось, что фронт, оборудованный в инженерном отношении, обеспеченный артиллерией всех калибров и подкрепленный резервами, было чрезвычайно трудно прорвать. Четыре года боев на Западном фронте, казалось, подтверждали этот факт. Примеров успешных прорывов, которые имели бы серьезное оперативное значение, практически не имелось, в то время как упорная оборона, напротив, часто приносила победу. Успех союзников под Верденом 1916 г., хоть и купленный дорогой ценой, выглядел значительно привлекательнее, чем катастрофические последствия «бойни Нивеля» у Шмен-де-Дам в 1917 г. После войны один из французских военных теоретиков полковник Ф. Кюльман, анализируя опыт недавних сражений, показал, что при четко организованной обороне армия несет почти вдвое меньшие потери, чем при наступлении (35% против 65%).
При этом автор выше пишет о наступательных стратегических планах французов в 20-х годах (стр. 31-32). Как же это сочетается?
Кроме того, ссылка на Кюльмана выглядит притянутой за уши. С одной стороны, он действительно пишет о некой закономерности соотношения потерь наступающего и обороняющегося (т.е. проценты относятся не к одной стороне, а к обоим). Но если мы перевернём страницу, то прочитаем замечательные строки:
Выводы, касающиеся экономного характера оборонительных действий, нисколько не исключают того, что при наступлении, проводимом скачками, ограниченными дальностью действительного огня полевого орудия, при наличии избытка артиллерии, технически более совершенной и умело используемой, - потери нападающего могут быть определенно меньше, чем у обороняющегося. Напомним, что так именно было под Верденом, во время сражения на измор в первой половине 1916 г., где потери германской армии по сравнению с потерями, понесенными французской армией, выражались отношением 2 : 5.
По-моему, это просто реклама «управляемого сражения». В этой записи можно ознакомиться с другим мнением Кюльмана о наступлении и обороне.
Ещё можно вспомнить работу французского подполковника Паскаля-Мари-Анри Люка (Pascal-Marie-Henri Lucas) «Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 г.г.» (L'Evolution des idées tactiques en France et en Allemagne pendant la guerre de 1914-1918), вышедшую в 1923 г. (рус. авториз. пер. 1926):
Было бы ошибочным утверждать, что операции у Вердена не ослабили военной мощи союзников. 65 дивизий пехоты из 95 прошли через это горнило и понесли там жестокие потери… Но вместе с тем операции под Верденом сильно ослабили и немецкую армию. Правда, она в этих операциях потрепала только 50 дивизий против 65 французских; и это лучшее доказательство того, что обороняющийся несет большие потери, чем атакующий...
Тем не менее, для союзников операции под Соммой дали кое-какие результаты. Инициатива действий перешла в их руки. Определенно наметилось истощение сил у немцев. Французы захватили до 50.000 пленных и 200 орудий. Но и потери под Соммой были громадны: они достигли 114.000 убитых и пропавших без вести и 205.000 эвакуированных. Оборона Вердена стоила им 156.000 убитых и пропавших без вести и 263.000 эвакуированных. Таким образом, оборона Вердена стоила союзникам, примерно, на 100.000 больше, чем атака под Соммой. Наступление, как видно, обходится дешевле обороны...
Наконец, события 1918 г. вновь подчеркивают, что наступление стоит дешевле, чем оборона. За 3 месяца и 9 дней обороны союзники потеряли 410.000 человек, а за 4 месяца и 11 дней наступления они потеряли 478.000 человек...
Значение обороны и более частое ее применение в мировой войне заставляет нас сейчас отвести ей место в уставах наравне с наступлением. Оборона имеет, на ряду с положительными сторонами, и ряд отрицательных сторон. Все же следует всегда отдать предпочтение наступлению. Войскам нужны реальные, видимые результаты (захват пространства, трофеи, пленные) и осязательно выявляющееся превосходство наших средств над средствами противника. Это может дать только наступление.
Почему же французы отошли от наступательной доктрины? На мой взгляд, довольно убедительно выглядит объяснение, что это произошло вследствие уменьшения срока службы французских солдат до одного года. Французские командиры не верили, что столь короткой подготовки достаточно для ведения наступательных действий свежемобилизованными резервистами. На встрече Высшего военного совета в 1933 году Вейган заявлял, что «ценность призывной армии в мобилизации, сосредоточении, сплоченности и ведении войны жестко ограничена». Петен соглашался с ним: «Я собрал определенное количество докладов в отношении резервных соединений… Эти дивизии после первых двух месяцев были неспособны даже для действий в обороне».
В книге не хватает таблицы с ежегодными расходами на вооружённые силы. От текста создаётся впечатление, что до 1935 года как-то постоянно что-то урезают, не хватает и т.д. Хотя по факту расходы за десятилетие почти удвоились. Из-за отсутствия цифр выглядят странными фразы вроде: «К концу 1920-х гг. на фоне недофинансирования армии вперед вырвался флот» (С. 68). По каким критериям он вырвался вперёд - бог его знает. Можно было бы добавить сведения и о боевом составе французской армии, а то в основном речь везде идёт только о кадровых пехотных дивизиях мирного времени.
Встречаются повторы: принцип «неприкосновенности территории» и рубеж Рейна как плацдарм на стр. 31-32 и 41; стремление завершить строительство «линии Мажино» в срок к 1935 г. и началу «тощих лет» на стр. 57 и 84.
Неудачные обороты, возникшие, видимо, из-за дословного перевода с иностранного: поля боя (battle fields), стр. 54; полевые фортификации, стр. 86, 89.
Противоречивые сведения. В одном месте Вершинин пишет: «В армию за весь период [1934 г.] было поставлено всего семь танков, в то время как в Германии шло формирование трех бронетанковых дивизий» (С. 124). В другом же: «Когда де Голль и Рейно озвучивали свои предложения [1934 - нач. 1935], в Германии еще не началось создание первых танковых дивизий, и их боевой потенциал оставался неясен» (С. 146).
Кривое цитирование исходников. «К осени 1939 г. удалось сформировать пять дивизий мотопехоты, однако ценой изъятия имевшейся автотехники из оставшихся 15 пехотных дивизий: французское автомобилестроение не могло в столь сжатые сроки поставить армии необходимое количество машин» (С. 227). М. Александер же, на которого ссылается Вершинин, правильно пишет о семи мотопехотных дивизиях и ничего об изъятии для них автомобилей из других дивизий.
Другой пример: «7-я армия генерала А. Жиро была расквартирована на северном участке фронта и предназначалась для ускоренного выдвижения на восток в случае вторжения немцев в Бельгию. Она должна была быть полностью моторизованной, однако две трети ее пехотинцев передвигались пешком» (С. 412). Что может подумать читатель? Очевидно, в дивизиях не хватало грузовиков. По факту же в 7-й армии было две моторизованные дивизии (9-я и 25-я) и четыре обычных пехотных (4, 21, 60 и 68-я). Не считая 1-й лёгкой механизированной дивизии.
Но не будем только о плохом. Есть немало и хорошего, интересного. К примеру, рассказ о масштабах национализации военной промышленности. Для армии выкупили целых девять предприятий из... 900, которые правительство в ноябре 1936 г. отнесло к работающим на неё. А так или иначе связанных с военным производством было порядка 6 000. В авиастроении выкупили 22 предприятия из 29. Для флота - всего два.
А этот отрывок, показывающий уровень полукустарного производства в авиапромышленности, напоминает известный анекдот: «Части фюзеляжа самолета изготавливались не машинным способом, а путем резки листов металла механическими ножницами с их последующей ручной обработкой молотком» (С. 166).
С удовлетворением прочитал, что «Точка зрения о том, что союзники обладали подавляющим численным превосходством над Германией на Западе, нуждается в корректировке. Информация о 78 франко-британских дивизиях против 44 германских по состоянию на сентябрь 1939 г.(6), а также слова германского генерала А. Йодля о том, что 110 союзных дивизий могли тогда легко сокрушить противостоявшие им 23 германские(7), не учитывают темпов французской мобилизации, которая окончилась лишь к исходу второй декады месяца, а также ее характера, вытекавшего из специфики организации французских сухопутных сил военного времени» (С. 373).
Пересказываются и цитируются различные французские аналитические записки времён англо-франко-советских переговоров и немецкой кампании в Польше. Причём некоторые из них взяты из фондов РГВА, т.е. внешняя разведка что-то добывала.
Вершинин приводит мнение Обичкиной, что СССР в переговорах мог попытаться в первую очередь договориться с Францией (с. 316). Но по ряду моментов у меня сложилось впечатление, что советской стороной французские проекты и предложения практически игнорировались, всё внимание обращалось только на англичан и отвечали в основном им. Т.е. французы не воспринимались субъектом политических переговоров и это накладывало дополнительные трудности в достижении каких-либо двусторонних договорённостей.
В главе про период «странной войны» немало примеров всякого очернения (мобилизованные прибывали в части по гражданке, т.к. не хватало обмундирования; моральное разложение на фронте в виде пьянства, мародёрства, неуставщины и т.д.). Даладье получает власть, которой у председателя Совета министров не было со времён Клемансо, т.е почти диктаторские полномочия, но не может ею распорядиться из-за нерешительности. Помимо того, что он был ещё и военным министром, после отстранения Бонне взял на себя и МИД. Но такую многозадачность не потянул. Не тов. Сталин, короче.
Глава Наумовой про военную кампанию мая-июня 1940 года на треть состоит из описания боевых действий и на две трети из внешне- и внутренеполитических перепетий, связанных с заключением перемирия.
Несколько удивила приведённая статистика боёв за деревушку Стонн. Называя, вслед за Фризером, это сражение «Верденом 1940 года», Наумова утверждает, что «его удержание обошлось немцам в 27 000 убитых и раненых при общих потерях французов в 7500 человек» (С. 456). У Фризера таких чисел я не обнаружил.
В завершении сумбурного обзора всё же могу рекомендовать эту книгу всем интересующимся темой, пусть и с некоторыми оговорками.
P.S. Скачать можно здесь.
По ходу чтения появился ряд мыслей, которыми хотел бы поделиться, но сначала предлагаю ознакомиться с рецензией на книгу, напечатанную в одном из ведущих научно-исторических журналов.
Е. Ю. Сергеев
Трагедия Франции 1940 год: причины, характер и последствия
(А.А. Вершинин, Н.Н. Наумова. От триумфа к катастрофе: военно-политическое поражение Франции 1940 г. и его истоки. СПб., 2022)
Рецензируемая монография посвящена памяти одного из крупнейших российских франковедов, профессора исторического факультета МГУ В.П. Смирнова, который в течение нескольких десятилетий занимался плодотворными исследованиями внутренней и внешней политики Третьей, Четвертой и Пятой республик, опубликовав цикл фундаментальных трудов по указанной проблематике. Авторы книги - кандидаты исторических наук, доценты исторического факультета МГУ А.А. Вершинин и Н.Н. Наумова являются хотя и молодыми, но уже известными отечественными специалистами по проблемам международных отношений 1920-1930-х годов.
Структура монографии построена по проблемно-хронологическому принципу, когда читателю последовательно предлагается авторская версия истоков поражения Франции в начальный период Второй мировой войны, а затем перед ним раскрывается процесс вступления Третьей республики в боевые действия на фоне сложных внутри- и внешнеполитических коллизий второй половины 1939 - первой половины 1940 г. Таким образом, первые восемь глав монографии принадлежат перу А.А. Вершинина, а заключительные три - Н.Н. Наумовой.
Характеризуя источниковую базу исследования, отметим активное использование авторами материалов российских и французских архивов. Кроме того, следует отметить привлечение широкого круга опубликованных сборников документов на нескольких языках. В корпус источников также вошли статьи и комментарии прессы, наряду с воспоминаниями непосредственных участников и свидетелей описываемых событий. Примечательно, что отечественный читатель впервые имеет возможность познакомиться с целым рядом мемуаров и дневников не только французских политиков, дипломатов и военных, но и российских эмигрантов, находившихся на территории Франции в годы ее оккупации гитлеровскими войсками.
Краткий историографический очерк, занимающий большую часть введения, предоставил авторам монографии возможность показать основные направления работы специалистов по выяснению предпосылок и непосредственных причин скоротечного крушения военной машины Третьей республики через призму как внутриполитических факторов, так и внешнеполитических шагов Парижа. Следует признать справедливость призыва А.А. Вершинина и Н.Н. Наумовой отказаться от крайностей в оценках причин поражения 1940 г. Можно согласиться с их утверждением, что после 1918 г. для Франции стратегической целью являлась уже не победа в войне, а сохранение того положения, которое страна завоевала по итогам первого глобального вооруженного конфликта (с. 10).
Читатель с большим интересом ознакомится с истоками французской стратегии межвоенного периода, формированию и трансформации которой посвящены начальные главы книги. Здесь много места уделяется рассмотрению концепции так называемого «рейнского щита», призванного гарантировать республику от германского реванша. Представляется вполне оправданным, что главное внимание А.А. Вершинина обращено на детальный анализ попыток Парижа найти альтернативные пути борьбы против «немецкой угрозы» для страны через сначала создание системы союзов с восточноевропейскими государствами в форме Малой Антанты, затем подписание Локарнских соглашений с опорой на британские гарантии и, наконец, заключение пакта Бриана - Келлога, открывшего возможность разрешения международных конфликтов с помощью международного арбитража.
К несомненным достоинствам монографии следует отнести тщательное исследование тех тупиков военного строительства, в которых оказалось военно-политическое руководство страны к середине 1930-х годов. Хорошо известно, что зигзаги французской внешней политики - от заключения почти союзного (хотя и без военной составляющей) договора с Москвой до попыток устранить противоречия в отношениях с Римом и Берлином в ходе международных конференций - свидетельствовали о противоречиях внешнеполитического курса Парижа. Метания политических деятелей и представителей высшего генералитета Третьей республики, как хорошо показано в третьей и последующих главах монографии, проходили на фоне соперничества их личных амбиций. Не случайно поэтому авторы книги не ограничиваются описанием событий и их интерпретацией, а представляют на суд читателя краткие биографические зарисовки жизни и деятельности плеяды французских политических деятелей и военных - Ж. Клемансо, Р. Пуанкаре, А. Бриана, П. Бонкура, А.-Ф. Пэтена, М. Вейгана, М. Гамелена, А. Мажино и, конечно же, Ш. де Голля. Страницы монографии наполнены цитатами из их дневников и мемуаров, которые сопровождаются фотоматериалами, позволяющими читателю ощутить дух эпохи, что в свою очередь помогает пониманию мотивации и оценке решений государственной важности.
Существенное место в книге занимает освещение процесса принятия и реализации большой программы перевооружения Франции 1936-1939 гг. на фоне, с одной стороны, попыток умиротворения Германии, а с другой - возраставшего стремления Парижа к возрождению военно-политического союза с Великобританией. Как показано авторами, трагическое противоречие внешней политики руководителей Третьей республики состояло в том, что, «не считая гитлеровский режим образцом для подражания, часть консервативно настроенной французской общественности все же смотрела на него как на бастион против революции, признаки которой усматривали в самой победе Народного фронта при поддержке коммунистов» (с. 197).
Значительный объем новых сведений о политике умиротворения можно почерпнуть из глав, посвященных этой теме, которая раскрыта путем скрупулезной реконструкции взглядов таких видных государственных деятелей, как П. Лаваль, Л. Блюм и Э. Даладье. Важно отметить, что приводимые факты позволяют читателю отойти от шаблонного однолинейного восприятия деятельности «умиротворителей», поскольку, по мнению авторов, именно на такой внешней политике настаивали не только широкие круги французского общества, хорошо помнившие ужасы Первой мировой войны, но и значительная часть крупного бизнеса, не заинтересованная в разрыве экономических связей с промышленниками Германии и Италии.
Основной акцент в монографии делается на освещении позиции Парижа в отношении СССР, Великобритании и Польши - ключевых европейских государств, от развития военно-политических контактов с которыми во многом зависела безопасность Франции. Именно в этой связи рассмотрены такие события, подготовившие начало второго вооруженного конфликта мирового масштаба, как итало-эфиопская война 1935-1936 гг., гражданское противостояние в Испании 1936-1939 гг., аншлюс Австрии 1938 г. и печально известное Мюнхенское соглашение четырех западных держав, отдавших Чехословакию на милость нацистского фюрера.
Здесь важно подчеркнуть, что авторы, в данном случае А.А. Вершинин, представляют объективную, свободную от прежних идеологических клише интерпретацию сложных дипломатических коллизий второй половины 1930-х годов. Отметим справедливое суждение, что «позиция, занятая советским руководством, также препятствовала достижению договоренностей в политической и военной сферах» с западными демократиями (с. 316).
Разумеется, внимательный читатель также не пройдет мимо реконструкции переговорного процесса между Парижем, Лондоном и Москвой летом 1939 г., который непосредственно предшествовал началу Второй мировой войны. Несмотря на обширную историографию вопроса, пожалуй, впервые отечественным исследователям удалось столь подробно осветить трехсторонние консультации на основе преимущественно французских дипломатических документов. В книге хорошо показано, что, помимо негативного отношения к переговорам Варшавы и Бухареста, опасавшихся превратиться в зависимые от СССР государства, главной проблемой, с которой столкнулись французская, британская и советская делегации в Москве, являлось отсутствие взаимного доверия перед лицом германской агрессии (с. 329).
Значительный объем новой информации о характере и особенностях «странной войны» содержится во второй части рецензируемой книги, причем контекст удачно иллюстрируется картами-схемами боевых действий на Западном фронте осенью 1939 - весной-летом 1940 г. Заметим, что Н.Н. Наумова не ограничивается тщательным рассмотрением мотивов принятия французским военно-политическим руководством тех или иных военно-стратегических решений, но и стремится разобраться в причинах и последствиях скоропостижного коллапса режима Третьей республики. Особый интерес вызывает освещение «исхода» мирного населения из регионов, оккупированных противником, а также анализ тех последствий, которое имело это паническое бегство для утверждения у власти маршала А.-Ф. Пэтена, рассматривавшегося первоначально большинством французов в качестве «спасителя» нации, армии и колониальной империи.
Можно, безусловно, согласиться с выводом авторов, что военное поражение Франции 1940 г. явилось «одним из важнейших рубежей в истории международных отношений ХХ в.» (с. 596). Добавим, что оно стало одной из причин затяжного течения Второй мировой войны, продолжавшейся шесть лет. Не вызывают возражений и те факторы, которые исследователи называют в качестве главных причин падения Третьей республики: устаревшая военная доктрина, которой руководствовался Париж в конце 1930-х годов; колебания между умиротворением и восстановлением союзнических отношений с бывшими членами Антанты - Великобританией и Россией; неудачная подготовка экономики страны к войне эпохи индустриальной цивилизации; наконец, серия ошибок стратегического и тактического характера, допущенных высшим французским командованием. В целом же, по справедливому утверждению авторов, системный кризис Третьей республики, ее основы создавались еще в доиндустриальную эпоху, выразился в расколе общества к началу очередной мировой войны, что предопределило скоротечный финал французской демократии, не выдержавшей натиска тоталитарного агрессора.
Все критические замечания, имеющие характер скорее пожеланий и рекомендаций, в адрес авторов монографии можно разделить на три группы. Первая включает недоработки или упущения, касающиеся научно-справочного аппарата издания. Книге явно не хватает хронологической таблицы основных событий и указателей, прежде всего именного, поскольку авторы упоминают о широком круге лиц, деятельность или впечатления которых были непосредственно связаны с описываемыми событиями.
Вторая группа относится к источникам и историографии. С сожалением укажем, что А.А. Вершинин и Н.Н. Наумова недостаточно полно использовали материалы российских архивов, таких как Архив внешней политики Российской Федерации и Российский государственный архив социально-политической истории, ограничившись лишь тремя делами из фонов М.М. Литвинова и И.В. Сталина. Вызывает удивление и отсутствие среди корпуса источников британских документов, прежде всего протоколов заседаний Кабинета и меморандумов его членов, а также экспертов Форин офис и Военного министерства. Кстати, большинство официальных бумаг этих ведомств размещены на сайте Национальных архивов Соединенного Королевства со свободным к ним доступом. Что же касается историографии, то очевидна неполнота ее англоязычной части, учитывая значительное количество содержательных трудов специалистов ведущих университетов Великобритании и США по проблематике кануна Второй мировой войны и начальной ее фазы.
Говоря о третьей группе замечаний, укажем лишь на некоторые вызывающие вопросы утверждения авторов концептуального характера. Так, остается неясным смысл фразы, что с точки зрения В. Вильсона и Д. Ллойд Джорджа, безопасность государств, несмотря на создание Лиги Наций и заключение арбитражных договоров, «не предполагала участие в схемах, базировавшихся на понятии национального интереса и фактора силы» (с. 23). Далее, вряд ли можно согласиться с утверждением А.А. Вершинина, что на переговорах весны 1935 г. в итальянском городе Стреза британская делегация «старалась сохранить лишь видимость взаимодействия с Парижем и Римом» (с. 131). В действительности Лондон стремился к сбалансированному подходу, претендуя на сохранение роли арбитра в отношениях между великими державами. Полагаем также, что к середине августа 1939 г. Париж в полной мере осознал острую необходимость немедленного подписания военно-политической конвенции с Москвой, поэтому заявление одного из авторов, что «реальный стратегический смысл» такого документа «не стоит преувеличивать», вряд ли является корректным (с. 334). Кроме того, вывод, что «Гитлер отдал приказ о подготовке плана нападения на СССР еще до завершения французской кампании» (т.е. до конца июня 1940 г.) (с. 602), представляется ошибочным. Ведь хорошо известно, что фюрер пришел к окончательному решению по этому вопросу лишь после переговоров с В.М. Молотовым в ноябре того же года. Наконец, абсолютно неправомерно констатировать, как это делают авторы в заключении монографии, что «статус великой державы был безвозвратно утерян Францией именно в 1940 г.», что привело «к исчезновению чувства державности» у подавляющего большинства французов (с. 606). Если это действительно случилось, то лишь на период германской оккупации и существования коллаборационистского режима Виши. В плане географической корректности именовать Европу «континентом», как это неоднократно делают авторы на страницах книги, также вряд ли правомерно.
Подводя общий итог, необходимо еще раз отметить большое научное значение монографии А.А. Вершинина и Н.Н. Наумовой, особенно для российской исторической науки. Выразим уверенность, что исследование будет полезно не только специалистам, но и всем, кто стремится получить объективное представление о противоречивых тенденциях и сложных проблемах истории международных отношений первой половины ХХ столетия.
Новая и новейшая история. 2022. № 6.
* * * * *
Специалисты флюсу подобны, как говаривал К. Прутков, и это хорошо видно в работе А. Вершинина. Когда он пишет про политику (внутреннюю или внешнюю) - всё выглядит весьма пристойно на мой любительский взгляд. Когда же автор забирается в узко-военные темы, то там, то сям возникают различные подрывы. Чаще мелкие, вроде утверждения о четырёх полках во французской дивизии во время Первой мировой или перевода armoured cars как «бронетранспортёры». Но иногда довольно существенные.
В частности, А. Вершинин пишет:
Сама французская армия к концу 1920-х гг. в значительной степени руководствовалась именно оборонительной доктриной. Такой урок ее командование вынесло из Первой мировой.
Война заставила французов уверовать в абсолютное преимущество обороны перед наступлением. Считалось, что фронт, оборудованный в инженерном отношении, обеспеченный артиллерией всех калибров и подкрепленный резервами, было чрезвычайно трудно прорвать. Четыре года боев на Западном фронте, казалось, подтверждали этот факт. Примеров успешных прорывов, которые имели бы серьезное оперативное значение, практически не имелось, в то время как упорная оборона, напротив, часто приносила победу. Успех союзников под Верденом 1916 г., хоть и купленный дорогой ценой, выглядел значительно привлекательнее, чем катастрофические последствия «бойни Нивеля» у Шмен-де-Дам в 1917 г. После войны один из французских военных теоретиков полковник Ф. Кюльман, анализируя опыт недавних сражений, показал, что при четко организованной обороне армия несет почти вдвое меньшие потери, чем при наступлении (35% против 65%).
При этом автор выше пишет о наступательных стратегических планах французов в 20-х годах (стр. 31-32). Как же это сочетается?
Кроме того, ссылка на Кюльмана выглядит притянутой за уши. С одной стороны, он действительно пишет о некой закономерности соотношения потерь наступающего и обороняющегося (т.е. проценты относятся не к одной стороне, а к обоим). Но если мы перевернём страницу, то прочитаем замечательные строки:
Выводы, касающиеся экономного характера оборонительных действий, нисколько не исключают того, что при наступлении, проводимом скачками, ограниченными дальностью действительного огня полевого орудия, при наличии избытка артиллерии, технически более совершенной и умело используемой, - потери нападающего могут быть определенно меньше, чем у обороняющегося. Напомним, что так именно было под Верденом, во время сражения на измор в первой половине 1916 г., где потери германской армии по сравнению с потерями, понесенными французской армией, выражались отношением 2 : 5.
По-моему, это просто реклама «управляемого сражения». В этой записи можно ознакомиться с другим мнением Кюльмана о наступлении и обороне.
Ещё можно вспомнить работу французского подполковника Паскаля-Мари-Анри Люка (Pascal-Marie-Henri Lucas) «Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 г.г.» (L'Evolution des idées tactiques en France et en Allemagne pendant la guerre de 1914-1918), вышедшую в 1923 г. (рус. авториз. пер. 1926):
Было бы ошибочным утверждать, что операции у Вердена не ослабили военной мощи союзников. 65 дивизий пехоты из 95 прошли через это горнило и понесли там жестокие потери… Но вместе с тем операции под Верденом сильно ослабили и немецкую армию. Правда, она в этих операциях потрепала только 50 дивизий против 65 французских; и это лучшее доказательство того, что обороняющийся несет большие потери, чем атакующий...
Тем не менее, для союзников операции под Соммой дали кое-какие результаты. Инициатива действий перешла в их руки. Определенно наметилось истощение сил у немцев. Французы захватили до 50.000 пленных и 200 орудий. Но и потери под Соммой были громадны: они достигли 114.000 убитых и пропавших без вести и 205.000 эвакуированных. Оборона Вердена стоила им 156.000 убитых и пропавших без вести и 263.000 эвакуированных. Таким образом, оборона Вердена стоила союзникам, примерно, на 100.000 больше, чем атака под Соммой. Наступление, как видно, обходится дешевле обороны...
Наконец, события 1918 г. вновь подчеркивают, что наступление стоит дешевле, чем оборона. За 3 месяца и 9 дней обороны союзники потеряли 410.000 человек, а за 4 месяца и 11 дней наступления они потеряли 478.000 человек...
Значение обороны и более частое ее применение в мировой войне заставляет нас сейчас отвести ей место в уставах наравне с наступлением. Оборона имеет, на ряду с положительными сторонами, и ряд отрицательных сторон. Все же следует всегда отдать предпочтение наступлению. Войскам нужны реальные, видимые результаты (захват пространства, трофеи, пленные) и осязательно выявляющееся превосходство наших средств над средствами противника. Это может дать только наступление.
Почему же французы отошли от наступательной доктрины? На мой взгляд, довольно убедительно выглядит объяснение, что это произошло вследствие уменьшения срока службы французских солдат до одного года. Французские командиры не верили, что столь короткой подготовки достаточно для ведения наступательных действий свежемобилизованными резервистами. На встрече Высшего военного совета в 1933 году Вейган заявлял, что «ценность призывной армии в мобилизации, сосредоточении, сплоченности и ведении войны жестко ограничена». Петен соглашался с ним: «Я собрал определенное количество докладов в отношении резервных соединений… Эти дивизии после первых двух месяцев были неспособны даже для действий в обороне».
В книге не хватает таблицы с ежегодными расходами на вооружённые силы. От текста создаётся впечатление, что до 1935 года как-то постоянно что-то урезают, не хватает и т.д. Хотя по факту расходы за десятилетие почти удвоились. Из-за отсутствия цифр выглядят странными фразы вроде: «К концу 1920-х гг. на фоне недофинансирования армии вперед вырвался флот» (С. 68). По каким критериям он вырвался вперёд - бог его знает. Можно было бы добавить сведения и о боевом составе французской армии, а то в основном речь везде идёт только о кадровых пехотных дивизиях мирного времени.
Встречаются повторы: принцип «неприкосновенности территории» и рубеж Рейна как плацдарм на стр. 31-32 и 41; стремление завершить строительство «линии Мажино» в срок к 1935 г. и началу «тощих лет» на стр. 57 и 84.
Неудачные обороты, возникшие, видимо, из-за дословного перевода с иностранного: поля боя (battle fields), стр. 54; полевые фортификации, стр. 86, 89.
Противоречивые сведения. В одном месте Вершинин пишет: «В армию за весь период [1934 г.] было поставлено всего семь танков, в то время как в Германии шло формирование трех бронетанковых дивизий» (С. 124). В другом же: «Когда де Голль и Рейно озвучивали свои предложения [1934 - нач. 1935], в Германии еще не началось создание первых танковых дивизий, и их боевой потенциал оставался неясен» (С. 146).
Кривое цитирование исходников. «К осени 1939 г. удалось сформировать пять дивизий мотопехоты, однако ценой изъятия имевшейся автотехники из оставшихся 15 пехотных дивизий: французское автомобилестроение не могло в столь сжатые сроки поставить армии необходимое количество машин» (С. 227). М. Александер же, на которого ссылается Вершинин, правильно пишет о семи мотопехотных дивизиях и ничего об изъятии для них автомобилей из других дивизий.
Другой пример: «7-я армия генерала А. Жиро была расквартирована на северном участке фронта и предназначалась для ускоренного выдвижения на восток в случае вторжения немцев в Бельгию. Она должна была быть полностью моторизованной, однако две трети ее пехотинцев передвигались пешком» (С. 412). Что может подумать читатель? Очевидно, в дивизиях не хватало грузовиков. По факту же в 7-й армии было две моторизованные дивизии (9-я и 25-я) и четыре обычных пехотных (4, 21, 60 и 68-я). Не считая 1-й лёгкой механизированной дивизии.
Но не будем только о плохом. Есть немало и хорошего, интересного. К примеру, рассказ о масштабах национализации военной промышленности. Для армии выкупили целых девять предприятий из... 900, которые правительство в ноябре 1936 г. отнесло к работающим на неё. А так или иначе связанных с военным производством было порядка 6 000. В авиастроении выкупили 22 предприятия из 29. Для флота - всего два.
А этот отрывок, показывающий уровень полукустарного производства в авиапромышленности, напоминает известный анекдот: «Части фюзеляжа самолета изготавливались не машинным способом, а путем резки листов металла механическими ножницами с их последующей ручной обработкой молотком» (С. 166).
С удовлетворением прочитал, что «Точка зрения о том, что союзники обладали подавляющим численным превосходством над Германией на Западе, нуждается в корректировке. Информация о 78 франко-британских дивизиях против 44 германских по состоянию на сентябрь 1939 г.(6), а также слова германского генерала А. Йодля о том, что 110 союзных дивизий могли тогда легко сокрушить противостоявшие им 23 германские(7), не учитывают темпов французской мобилизации, которая окончилась лишь к исходу второй декады месяца, а также ее характера, вытекавшего из специфики организации французских сухопутных сил военного времени» (С. 373).
Пересказываются и цитируются различные французские аналитические записки времён англо-франко-советских переговоров и немецкой кампании в Польше. Причём некоторые из них взяты из фондов РГВА, т.е. внешняя разведка что-то добывала.
Вершинин приводит мнение Обичкиной, что СССР в переговорах мог попытаться в первую очередь договориться с Францией (с. 316). Но по ряду моментов у меня сложилось впечатление, что советской стороной французские проекты и предложения практически игнорировались, всё внимание обращалось только на англичан и отвечали в основном им. Т.е. французы не воспринимались субъектом политических переговоров и это накладывало дополнительные трудности в достижении каких-либо двусторонних договорённостей.
В главе про период «странной войны» немало примеров всякого очернения (мобилизованные прибывали в части по гражданке, т.к. не хватало обмундирования; моральное разложение на фронте в виде пьянства, мародёрства, неуставщины и т.д.). Даладье получает власть, которой у председателя Совета министров не было со времён Клемансо, т.е почти диктаторские полномочия, но не может ею распорядиться из-за нерешительности. Помимо того, что он был ещё и военным министром, после отстранения Бонне взял на себя и МИД. Но такую многозадачность не потянул. Не тов. Сталин, короче.
Глава Наумовой про военную кампанию мая-июня 1940 года на треть состоит из описания боевых действий и на две трети из внешне- и внутренеполитических перепетий, связанных с заключением перемирия.
Несколько удивила приведённая статистика боёв за деревушку Стонн. Называя, вслед за Фризером, это сражение «Верденом 1940 года», Наумова утверждает, что «его удержание обошлось немцам в 27 000 убитых и раненых при общих потерях французов в 7500 человек» (С. 456). У Фризера таких чисел я не обнаружил.
В завершении сумбурного обзора всё же могу рекомендовать эту книгу всем интересующимся темой, пусть и с некоторыми оговорками.
P.S. Скачать можно здесь.