Тактика огня пехоты до войны 1914-1918 г. (II)
д) Русско-японская война.
В русско-японскую войну развитие пехотного огня достигало своего максимума.
Напряжение огня. В вопросах, касавшихся возрастания значения пехотного огня, уроки русско-турецкой и англо-бурской войны вполне подтвердились. Вот что говорит об этом капитан Соловьев: «Что касается развития силы пехотного огнестрельного оружия, то о нем можно составить себе представление по огромным потерям, понесенным пехотой в бою от огня винтовок, в сравнении с потерями, понесенными ею от других родов оружия (85%). Случалось, что огонь необычайного напряжения продолжался так долго, что ствольные накладки обугливались и концы штыков загибались и для дальнейшей стрельбы их приходилось отмыкать».
Но русские, воспитанные на доктринах Суворова и Драгомирова, в начале войны употребляли обыкновенный залповый огонь (бой на р. Ялу); однако, в конце концов, имея постоянно перед собой японскую пехоту, осыпавшую их градом пуль, они научились и сами отвечать бешеным огнем.
Увеличение дальности стрельбы в огневых боях. Также, как в русско-турецкой и англо-бурской войнах, огневой бой завязывался с больших расстояний. Тот же капитан Соловьев говорит: «согласно устава, огонь пехоты становится действительным, начиная с расстояния с 1400 - 1000 шагов. Устав редко говорит об огне с более далеких дистанций, кроме исключительных случаев залпового огня по большим целям. Но эти теоретические соображения не соответствуют действительности. Уже начиная с двух километров потери от огня пехоты дают себя чувствовать; на расстоянии же одного километра ее огонь достигает огромной мощности. Что делать в таком случае? Подчиниться уставу и не открывать огня на больших расстояниях? Но противник не считается с нашим уставом и поливает вас пулями. Следует ли стрелять только по большим целям? Но на современных полях сражения бойцы попадают под огонь противника, никого и ничего не видя. Если считать действительным огонь, причиняющий потери, то ружейный огонь действителен до самых крайних пределов дальнобойности винтовки. Бои на сближение между стрелковыми цепями происходят на расстояниях от двух километров до нескольких сот шагов».
Вывод совершенно ясен: продвижение вперед наступающей пехоты невозможно без открытия огня с расстояния около двух километров.
Действительность огня в зависимости от числа выпускаемых пуль. «Несомненно, что подобное огневое напряжение неблагоприятно влияет на действительность огня. Невольно напрашивается вопрос: не лучше ли стрелять медленнее, но с большим разбором и меткостью» (Соловьев).
Разрешение этого вопроса влечет за собой чрезвычайно важные последствия: «На деле, большие расстояния, с которых открывается огонь, и общие условия современного боя, в котором противник остается почти все время невидимым, заставляют искать действительности огня в количестве выпускаемых пуль и в покрытии определенного пространства огневым дождем. Масса расходуемых огнеприпасов должна компенсировать недостаток меткости».
В этой фразе сконцентрированы основные принципы, на которых прежде базировалась тактика пехотного огня: это основа до-военных доктрин.
Стрельба на больших расстояниях. Действие огня на больших расстояниях было особенно сильно, но было ли оно таким и на небольших расстояниях? Ньессель в «Уроках русско-японской войны» («Enseignements de la guerre russo-japonaise») говорит: «Опыт показывает, что когда противник приближается да расстояние от 150 до 75 шагов, то огонь обороняющегося становится совершенно недействительным. Самые храбрые люди начинают волноваться; их воля в значительной степени парализуется громом стрельбы».
Капитан Соловьев, говорит об этом вопросе так: «Сомнительно, чтобы при ударе в штыки с расстояния от 300 до 150 шагов много людей достигло противника; большинство будет выведено из строя, остальные же повернут обратно».
Создается впечатление, что он как будто бы не пренебрегает огнем на малых расстояниях. Как теперь выяснилось, эту мысль надо было серьезно продумать.
Вообще, в русско-японской войне стрельба на малых и очень близких расстояниях (до 30 метров и даже менее) сыграла значительную в свое время роль, так же как и в последней войне. Но это обстоятельство не было учтено, и пехота совершенно не изучала боя на сближенных расстояниях.
Индивидуальная стрельба в русско-японской войне. В русско-японской войне не встречается указаний на индивидуальную стрельбу, хотя такие случаи и бывали. Принимая во внимание недостаток меткости как с русской, так и с японской стороны, нет ничего удивительного, что эти случаи были исключениями.
Употребление пулеметов. Пулемет, очень редкий в начале войны, быстро приобрел себе славу самого смертоносного изобретения военной техники.
Он употреблялся для фланкирования, для заградительного огня, для обеспечения продвижения вперед и пр.
Но он не употреблялся для разрежения стрелковой цепи. Пулемет рассматривался только, как дополнение и как огневой резерв, а не как замещение одного оружия другим. Число пулеметов не увеличивалось до размеров, которые бы позволили уменьшить количество винтовок; в тактике пехоты винтовка продолжала считаться основным оружием.
Употребление гранаты. Японцы вновь ввели употребление ручной гранаты, принятой впоследствии обеими сторонами.
Гранаты служили либо при обороне, для отбития штыковой атаки, либо во время самой атаки, для ее облегчения. В той же своей книге Ньессель пишет; «Одна или две удачно брошенные гранаты, пробивают среди обороняющихся брешь, которую затем следует расширить холодным оружием; гранатой пользуются также против неприятеля, засевшего в домах, бросая ее через стены или бойницы. Их метают в мертвые пространства, где скопляются наступающие для отдыха перед решительными действиями»(3).
_________________
3. Сведения почерпнуты из № 37 «Русского Инвалида», за 1905 год.
В настоящее время этот способ употребления гранат общеизвестен. Но тогда нигде еще не встречалось указаний на преимущественное или независимое от штыка употребление гранаты, ставшее известным с 1915 г.; вообще, прежде этому оружию не уделяли должного внимания. «По моему мнению, незачем уделять много внимания ручным гранатам в штыковом бою, так как быстрота натиска не позволяет им производить значительный эффект». (Соловьев).
Таким образом, ручная граната не рассматривалась, как оружие крутой траектория, как необходимое дополнение винтовки - оружия пологой траэктории. На нее смотрели только, как на дополнительное оружие частного и мимолетного значения, а не как на неотъемлемую часть вооружения пехотинца.
Выводы из опыта русско-японской войны. Если есть какая-нибудь война, оказавшая глубокое влияние на основы тактики, в особенности тактики пехоты, то это именно русско-японская. В качестве самого последнего опыта (балканской войне 1912-13 г. почти не было уделено внимания), она послужила фундаментом для пехотных уставов почти всех европейских государств. Довоенная тактика использовала важнейшие выводы из опыта русско-японской войны, каковыми явились:
1. преобладающее значение пехотного огня, как средства подготовки и поддержки атаки;
2. необычайное развитие пехотного огня с самых больших расстояний, даже во время атаки; бой за преобладание огня с расстояния по меньшей мере в 1000 метров;
3. исключительная важность стрельбы на малых (сближенных) дистанциях. (Этим выводом, к несчастью, совершенно пренебрегли, так как все внимание было поглощено стрельбой на средних и больших расстояниях);
4. стремление достигнуть действительности огня, выпуская огромное количество пуль; значение напряженности огня;
5. редкое проявление индивидуальной стрельбы;
6. быстрое увеличение числа пулеметов; но, повидимому, это оружие должно было только дополнить силу огня стрелковых цепей, а не заменить, хотя бы отчасти винтовку и
7. употребление ручной гранаты; ее еще не рассматривали, как оружие крутой траэктории, дополняющее действие винтовки, и как необходимое вооружение пехотинца.
II. Довоенные доктрины огневой тактики.
Основы доктрин огневой тактики до войны 1914-1918 г. г.
Артиллерия подготовляет и поддерживает движение пехоты, но никогда не заменяет ее огня.
Не только война 1870 г., но и русско-японская дали примеры пехотных атак почти без ружейного огня, благодаря действительности огня артиллерии; но такие примеры были редки и не казались убедительными.
Хотя уже в войне 1870 года артиллерия приобрела важное значение, но в англо-бурской и русско-японской войнах она по местным причинам не играла такой роли; это последнее обстоятельство казалось решающим, и пехотный огонь продолжали рассматривать, как элемент первостепенной важности, необходимый для очищения дороги пехоте на любом расстоянии.
Несмотря на то, что в течение русско-японской войны употребление пулемета и ручной гранаты все увеличивалось, главным огневым средством пехоты все-же осталась винтовка. Таким образом, довоенные доктрины старались разрешить задачу движения пехоты на основе действия ружейного огня.
Из опыта всех войн становилось ясно, что начиная с определенной дистанции, которая, благодаря усовершенствованию конструкции винтовки все увеличивалась, пехота не могла больше продвигаться, не получив огневого превосходства над противником. Это расстояние, названное дальностью действительного огня, определялось от 800 до 1000 метров.
Отсюда вытекала необходимость для наступающей пехоты завязать на этом расстоянии бой за превосходство в огне и поддерживать достигнутое превосходство до подхода вплотную к противнику, т.-е. применялась тактика двигающегося огня. Поэтому германский устав 1906 г. имел основание говорить; «наступление состоит в переносе огня к противнику, в случае необходимости, даже на самое близкое расстояние; штыковой удар только довершает победу». Таково было, в общих чертах, значение, придававшееся огню на основании опыта самых последних войн.
Доктрины напряженного огня.
Огневой бой на больших дистанциях повлек за собой изыскание способов увеличить напряжение огня.
Как показал опыт, на современных полях сражений крайне трудно разглядеть неприятеля. Хотя в конце концов, по различным признакам (как, например, по неровностям местности, изрезанной окопами) и можно приблизительно различить его расположение, но все это будут чисто искусственные цели. При таком положении вещей не может быть и речи о прицельной стрельбе.
Поэтому при равной численности противников, преобладание должен был получить тот из них, кто в один и тот же промежуток времени мог выпустить наибольшее число пуль. Вопрос о меткости совершенно отпадал; преимущество оказывалось на стороне того, кто мог развить наибольшее напряжение огня.
Как известно, напряжение огня зависит от скорострельности, а так как этот вопрос еще не был разрешен путем применения автоматического оружия, то пришлось обратиться к основному оружию - винтовке. Отсюда - вытекала необходимость при обучении стрельбе ввести упражнения на скорость, что стало - целью обучения стрельбе до войны 1914 года.
Но во избежание чрезмерного уменьшения процента попадания скорострельность могла быть доведена только до известного предела; следовательно, увеличения напряжения огня приходилось искать в увеличении числа стрелков в цепи, т.-е., в развертывании густой цепи и в поддержании ее густоты до крайних пределов. Это и происходило во время русско-японской войны, когда даже ротные поддержки немедленно вливались в передовую линию.
В Европе эта доктрина оставила наибольший след на уставе германской пехоты, хотя немцы не остановили своего внимания и исключительно только на этом факторе действительности огня и искали увеличения напряжения также в автоматическом оружии. В их уставе, созданном на основании опыта русско-японской войны, имелись такие статьи;
«Ст. 332. Если местность позволяет, следует продвинуть стрелков за прикрытиями до расстояния действительного огня, с самого начала развертывая густые стрелковые цепи.
Ст. ст. 333-334. Обороняющийся часто будет занимать позиции так, чтобы наступающий должен был пройти большое открытое пространство... На подобной местности, вследствие огня противника, можно будет продвигать только очень редкие, независимые друг от друга цепи. При остановке цепь открывает огонь только по достижении максимума густоты. В ожидания этого момента стрелки развертываются на глазах у противника.
Ст. 335. Когда на первой стрелковой позиции всеми стрелками будет открыт самый сильный огонь...»
По вопросу же о поддержании максимальной густоты цепи при огне высшей интенсивности говорилось:
«Чтобы атака могла быть доведена до благоприятного конца, линия огня должна поддерживаться периодическими подкреплениями до возможно большей силы. Своевременная доставка подкреплений и пополнений патронами должны быть постоянной заботой начальника».
В этих статьях заметно стремление произвести не только материальное, но и моральное действие, путем получения внезапного перевеса в отношении огня, чтобы сразу оглушить и придавить противника, и дальнейшим напряжением и постоянством огня довести его к моменту атаки до совершенного истощения.
Эта тактика существовала не только у немцев; еще раньше, в войне 1870 г., она применялась французами, но затем была оставлена, и в начале войны 1914-18 г.г. только германская армия придерживалась ее и потому оказалась подготовленной лучше других.
Доктрины меткости коллективного огня.
Но интенсивный огонь имел мало цены, пока пули сыпались, куда попало; необходимо было стремиться к меткости. Следовательно, задача состояла в сосредоточении града пуль по единичной дальней цели.
Но представлялось невозможным достигнуть существенных результатов только одними индивидуальными действиями каждого стрелка. Так как даже по отдельным целям каждый стрелок бил «в массу» и, следовательно, объектом обстрела была «собирательная» цель, а действие огня «коллективным», то казалось необходимым увеличить коллективную меткость.
Возникла мысль, что часто все винтовки составляют как бы одно целое, и что действительность огня на дальних расстояниях зависит главным образом от точного наблюдения цели и установки высоты прицела. Но вследствие малой видимости цели правильная установка высоты прицела для стрелка, чрезвычайно трудна; только начальник, имеющий бинокль и дальномер, может точно определить высоту прицела. Дальнейшим выводом являлась батарея винтовок и коллективная групповая стрельба, под непосредственным руководством начальника, что и представлялось самым настоящим боевым огнем.
Такое мнение было очень распространено; оно внесло некоторые благотворные изменения в тактику, основанную исключительно на массовом огне и не принимавшую во внимание меткость стрельбы. Но эта идея не соответствовала действительности. Все донесения о боях говорили о чрезвычайно беспорядочном ведении огня, на основании чего некоторые считали себя вправе утверждать, что в бою не может быть меткости огня, ни индивидуального, ни коллективного. Тем не менее, теория коллективного огня представлялась крайне соблазнительной и находила много сторонников.
Отсюда ведут свое начало две различные тенденции, из которых одна основывалась на боевом опыте, а другая - на уроках стрельбища. Результаты этих теорий, шедших вразрез с действительностью, крайне неблагоприятно отражались на военном деле. Во-первых, техническое обучение стрелка осталось в совершенном пренебрежении. Как-то во Франции был произведен опыт состязания в коллективной стрельбе между группами средних и хороших стрелков; получились приблизительно одинаковые результаты, повидимому доказавшие, что при стрельбе на больших дистанциях результаты зависят исключительно от законов рассеивания.
Поэтому казалось вполне достаточным ограничиться обучением стрелка правильному обращению с прицельной рамкой.
Во-вторых, было забыто тактическое обучение стрелка.
В-третьих, все усилия сосредоточились исключительно на техническом и тактическом обучении начальника группы, на котором лежало руководство огнем.
Наконец, в-четвертых, вся тактика с тех пор состояла лишь в чисто механическом комбинировании огня с передвижением боевых единиц (взводов и даже полувзводов), крайне походившем на пресловутое «шахматное» передвижение Фридриха II-го (одни передвигаются, другие стреляют, и наоборот и т. д.).
Доктрины морального действия огня.
Тактика огневых вихрей.
Если попытки увеличить меткость коллективного огня представлялись некоторым улучшением тактики, то изучение морального действия такого огня казалось уже самым последним ее словом.
Вообще моральное действие огня всегда значительнее материального. В эту же эпоху военная мысль была сильно занята вопросами о нравственной силе и об ее проявлении во всех отраслях военного искусства.
Стали думать, что при наступлении огонь служит только средством для устрашения противника, основываясь на опытах стрельбищ, где попадания по дальним целям, в сравнении с числом выпущенных пуль, бывали незначительны. В бою это соотношение должно было быть еще меньше. Следовательно, если на дальних дистанциях нельзя открыть себе дорогу, уничтожив противника, то не следовало ли его запугать, заставить стрелять в пустое пространство, одним словом нейтрализовать его?
Одни, как немцы, полагали, что моральное действие зависит от материального: «деморализующее действе огня на противника тем сильнее, чем скорее ощущается его материальное действие» (германский устав, ст. 188); другие, к которым примыкали французские военные авторитеты, ставили моральный эффект вне зависимости от материального. Эти взгляды отразились на французском уставе 1904 г., в котором встречаются такие выражения: «для получения мощных эффектов, производящих сильное впечатление на противника...» (ст. 194), «Всякий раз, когда надо поколебать нравственную силу противника, следует...» (ст. 258).
Так как для действий на истощение требуется слишком много времени, то во французском маневренном уставе 1904 г. обращено большое внимание на силу огня, дополненного внезапностью: «моральное впечатление, производимое на противника огнем, тем сильнее, чем его действие сосредоточеннее и чем скорее и неожиданнее достигается этот результат». «Действие, производимое силой огня, увеличивается больше всего внезапностью. Очень деморализующе действует на противника употребление бездымного пороха». Эти, по существу очень правильные, замечания повлекли за собой дурные последствия, так как они повлекли к чисто механической стрельбе. Сосредоточенный, сильный внезапный град пуль имел следствием вихревую стрельбу, с помощью которой было желательно посеять в рядах противника ужас.
Но эта система могла существовать только на бумаге. Трансваальская и русско-японская войны доказали, что град пуль или летел в пространство,, или рассеивался по разным целям. К тому же такая тактика не давала никаких результатов, когда противник поливал атакующих непрерывным огнем, как это было с русскими, стрелявшими в начале войны залпами, и, в конце концов, вынужденных отвечать на бешеную стрельбу японцев таким же сильным беглым огнем.
Таким образом, еще до 1914 года было ясно, что на практике вихревой огонь не оправдывает всех связывающихся с ним рассчетов. Применение доктрины, основанной на моральном действии огня, повлекло за собой нежелательные результаты: во-первых, понизился уровень технической и тактической подготовки стрелка, так как ясно наметилась тенденция только устрашить противника силой огня; во-вторых, сильно уменьшилось значение огня, как средства подготовки и поддержки продвижения вперед. Атаковавшая пехота стремилась к возможно скорейшему продвижению и давала при остановках залп, совершенно не думая о том, наносит ли она вред противнику. Очевидно эта система была регрессом в употреблении действительного огня.
Доктрина индивидуального действия стрелков.
Трансваальская война, блестяще доказавшая значение индивидуальной стрельбы, серьезно поколебала теорию коллективного огня. В свою очередь, и во время русско-японской войны начальникам всех степеней очень часто приходилось отказываться от руководства огнем во время сражений.
Следовательно, индивидуальная стрельба казалась единственно возможной на поле сражения. И действительно, в результате войны с японцами русские стали считать нормальным боевым огнем беглый огонь или, как они его называли, одиночный огонь. У немцев он получил название «стрелкового огня» («Schützenfeuer»). И во Франции некоторые военные авторитеты были ярыми противниками коллективного огня, в особенности, полковник Гранмезон, напоминавший, что войска предоставляют собой не собрание винтовок, а коллектив людей, вооруженных винтовками. Офицер не ведет огня, и еще менее управляет им, он командует стреляющими людьми. Из этого вытекает необходимость исключительно одиночного обучения стрелка. Идея полковника Гранмезона заключала в себе совершенно новое для французской армии индивидуальное тактическое обучение стрелка, которое позволило бы ему в разгаре стрельбы выбирать правильное направление без непосредственной помощи своего начальника.
Кроме того, с точки зрения огневой тактики, при применении этой системы уже не могло бы быть больше места искусственным комбинациям. Бой за огневое превосходство превратился бы в самую обыкновенную дуэль между стрелками.
Этот взгляд имел много общего с немецкой точкой зрения, изыскивающей способы напряжения огня; меткость огня и одиночное тактическое обучение стрелка составляли у немцев предмет особых забот.
Суммируя все изложенное, можно сказать, что доктрина одиночного огня оказала значительное влияние на улучшение технической и тактической подготовки бойца и возвращала к изысканию способов увеличения меткости огня.
Общее заключение о положении тактики огня к началу войны 1914 года.
К моменту начала войны 1914 г. в армиях столкнувшихся держав господствовали следующие взгляды:
1. Пехота, для выполнения своих наступательных или оборонительных задач, должна рассчитывать прежде всего на свои собственные огневые средства, в частности, на винтовку; артиллерия же только помогает пехоте. Отсюда вытекала необходимость выбора местности с широким кругозором при обороне и применение формы атаки, названной «движущимся огнем».
2. Для того, чтобы иметь возможность продвигаться вперед, необходимо завязывать бои за превосходство огня на средних, а иногда и на больших дистанциях.
Эти выводы были сделаны на основании определенных соображений, из которых главнейшими были: 1) требование высшего напряжения огня, 2) необходимость меткости коллективного огня, что чрезвычайно важно на больших дистанциях, 3) достижение морального воздействия, казавшегося в конце концов наиболее действительным, так как на больших дистанциях материальный ущерб бывал слишком незначителен; наконец, 4) достижение индивидуальной меткости, которую стали все больше и больше признавать основой действительного огня цепи на всех дистанциях.
Но каковы бы ни были все рассмотренные здесь доктрины, для большей части военных мыслителей, действие огня при наступлении было средством нейтрализации и должно было заставить противника «закопаться в землю»; разрушительное же действие огня обычно оставалось на заднем плане. Что же касается заградительного огня, получившего такое большее распространение в течение войны 1914-18 г.г., то он возлагался исключительно на артиллерию.
Если в некоторых армиях значение действия пехотного огня было преуменьшено, то в других, наоборот, именно на нем было основано все обучение стрельбе.
Война 1914-18 г.г. дала в этом отношении тяжелые уроки.
Обр. Брагинский.
Военный зарубежник. 1922. № 10-11 (май).
В русско-японскую войну развитие пехотного огня достигало своего максимума.
Напряжение огня. В вопросах, касавшихся возрастания значения пехотного огня, уроки русско-турецкой и англо-бурской войны вполне подтвердились. Вот что говорит об этом капитан Соловьев: «Что касается развития силы пехотного огнестрельного оружия, то о нем можно составить себе представление по огромным потерям, понесенным пехотой в бою от огня винтовок, в сравнении с потерями, понесенными ею от других родов оружия (85%). Случалось, что огонь необычайного напряжения продолжался так долго, что ствольные накладки обугливались и концы штыков загибались и для дальнейшей стрельбы их приходилось отмыкать».
Но русские, воспитанные на доктринах Суворова и Драгомирова, в начале войны употребляли обыкновенный залповый огонь (бой на р. Ялу); однако, в конце концов, имея постоянно перед собой японскую пехоту, осыпавшую их градом пуль, они научились и сами отвечать бешеным огнем.
Увеличение дальности стрельбы в огневых боях. Также, как в русско-турецкой и англо-бурской войнах, огневой бой завязывался с больших расстояний. Тот же капитан Соловьев говорит: «согласно устава, огонь пехоты становится действительным, начиная с расстояния с 1400 - 1000 шагов. Устав редко говорит об огне с более далеких дистанций, кроме исключительных случаев залпового огня по большим целям. Но эти теоретические соображения не соответствуют действительности. Уже начиная с двух километров потери от огня пехоты дают себя чувствовать; на расстоянии же одного километра ее огонь достигает огромной мощности. Что делать в таком случае? Подчиниться уставу и не открывать огня на больших расстояниях? Но противник не считается с нашим уставом и поливает вас пулями. Следует ли стрелять только по большим целям? Но на современных полях сражения бойцы попадают под огонь противника, никого и ничего не видя. Если считать действительным огонь, причиняющий потери, то ружейный огонь действителен до самых крайних пределов дальнобойности винтовки. Бои на сближение между стрелковыми цепями происходят на расстояниях от двух километров до нескольких сот шагов».
Вывод совершенно ясен: продвижение вперед наступающей пехоты невозможно без открытия огня с расстояния около двух километров.
Действительность огня в зависимости от числа выпускаемых пуль. «Несомненно, что подобное огневое напряжение неблагоприятно влияет на действительность огня. Невольно напрашивается вопрос: не лучше ли стрелять медленнее, но с большим разбором и меткостью» (Соловьев).
Разрешение этого вопроса влечет за собой чрезвычайно важные последствия: «На деле, большие расстояния, с которых открывается огонь, и общие условия современного боя, в котором противник остается почти все время невидимым, заставляют искать действительности огня в количестве выпускаемых пуль и в покрытии определенного пространства огневым дождем. Масса расходуемых огнеприпасов должна компенсировать недостаток меткости».
В этой фразе сконцентрированы основные принципы, на которых прежде базировалась тактика пехотного огня: это основа до-военных доктрин.
Стрельба на больших расстояниях. Действие огня на больших расстояниях было особенно сильно, но было ли оно таким и на небольших расстояниях? Ньессель в «Уроках русско-японской войны» («Enseignements de la guerre russo-japonaise») говорит: «Опыт показывает, что когда противник приближается да расстояние от 150 до 75 шагов, то огонь обороняющегося становится совершенно недействительным. Самые храбрые люди начинают волноваться; их воля в значительной степени парализуется громом стрельбы».
Капитан Соловьев, говорит об этом вопросе так: «Сомнительно, чтобы при ударе в штыки с расстояния от 300 до 150 шагов много людей достигло противника; большинство будет выведено из строя, остальные же повернут обратно».
Создается впечатление, что он как будто бы не пренебрегает огнем на малых расстояниях. Как теперь выяснилось, эту мысль надо было серьезно продумать.
Вообще, в русско-японской войне стрельба на малых и очень близких расстояниях (до 30 метров и даже менее) сыграла значительную в свое время роль, так же как и в последней войне. Но это обстоятельство не было учтено, и пехота совершенно не изучала боя на сближенных расстояниях.
Индивидуальная стрельба в русско-японской войне. В русско-японской войне не встречается указаний на индивидуальную стрельбу, хотя такие случаи и бывали. Принимая во внимание недостаток меткости как с русской, так и с японской стороны, нет ничего удивительного, что эти случаи были исключениями.
Употребление пулеметов. Пулемет, очень редкий в начале войны, быстро приобрел себе славу самого смертоносного изобретения военной техники.
Он употреблялся для фланкирования, для заградительного огня, для обеспечения продвижения вперед и пр.
Но он не употреблялся для разрежения стрелковой цепи. Пулемет рассматривался только, как дополнение и как огневой резерв, а не как замещение одного оружия другим. Число пулеметов не увеличивалось до размеров, которые бы позволили уменьшить количество винтовок; в тактике пехоты винтовка продолжала считаться основным оружием.
Употребление гранаты. Японцы вновь ввели употребление ручной гранаты, принятой впоследствии обеими сторонами.
Гранаты служили либо при обороне, для отбития штыковой атаки, либо во время самой атаки, для ее облегчения. В той же своей книге Ньессель пишет; «Одна или две удачно брошенные гранаты, пробивают среди обороняющихся брешь, которую затем следует расширить холодным оружием; гранатой пользуются также против неприятеля, засевшего в домах, бросая ее через стены или бойницы. Их метают в мертвые пространства, где скопляются наступающие для отдыха перед решительными действиями»(3).
_________________
3. Сведения почерпнуты из № 37 «Русского Инвалида», за 1905 год.
В настоящее время этот способ употребления гранат общеизвестен. Но тогда нигде еще не встречалось указаний на преимущественное или независимое от штыка употребление гранаты, ставшее известным с 1915 г.; вообще, прежде этому оружию не уделяли должного внимания. «По моему мнению, незачем уделять много внимания ручным гранатам в штыковом бою, так как быстрота натиска не позволяет им производить значительный эффект». (Соловьев).
Таким образом, ручная граната не рассматривалась, как оружие крутой траектория, как необходимое дополнение винтовки - оружия пологой траэктории. На нее смотрели только, как на дополнительное оружие частного и мимолетного значения, а не как на неотъемлемую часть вооружения пехотинца.
Выводы из опыта русско-японской войны. Если есть какая-нибудь война, оказавшая глубокое влияние на основы тактики, в особенности тактики пехоты, то это именно русско-японская. В качестве самого последнего опыта (балканской войне 1912-13 г. почти не было уделено внимания), она послужила фундаментом для пехотных уставов почти всех европейских государств. Довоенная тактика использовала важнейшие выводы из опыта русско-японской войны, каковыми явились:
1. преобладающее значение пехотного огня, как средства подготовки и поддержки атаки;
2. необычайное развитие пехотного огня с самых больших расстояний, даже во время атаки; бой за преобладание огня с расстояния по меньшей мере в 1000 метров;
3. исключительная важность стрельбы на малых (сближенных) дистанциях. (Этим выводом, к несчастью, совершенно пренебрегли, так как все внимание было поглощено стрельбой на средних и больших расстояниях);
4. стремление достигнуть действительности огня, выпуская огромное количество пуль; значение напряженности огня;
5. редкое проявление индивидуальной стрельбы;
6. быстрое увеличение числа пулеметов; но, повидимому, это оружие должно было только дополнить силу огня стрелковых цепей, а не заменить, хотя бы отчасти винтовку и
7. употребление ручной гранаты; ее еще не рассматривали, как оружие крутой траэктории, дополняющее действие винтовки, и как необходимое вооружение пехотинца.
II. Довоенные доктрины огневой тактики.
Основы доктрин огневой тактики до войны 1914-1918 г. г.
Артиллерия подготовляет и поддерживает движение пехоты, но никогда не заменяет ее огня.
Не только война 1870 г., но и русско-японская дали примеры пехотных атак почти без ружейного огня, благодаря действительности огня артиллерии; но такие примеры были редки и не казались убедительными.
Хотя уже в войне 1870 года артиллерия приобрела важное значение, но в англо-бурской и русско-японской войнах она по местным причинам не играла такой роли; это последнее обстоятельство казалось решающим, и пехотный огонь продолжали рассматривать, как элемент первостепенной важности, необходимый для очищения дороги пехоте на любом расстоянии.
Несмотря на то, что в течение русско-японской войны употребление пулемета и ручной гранаты все увеличивалось, главным огневым средством пехоты все-же осталась винтовка. Таким образом, довоенные доктрины старались разрешить задачу движения пехоты на основе действия ружейного огня.
Из опыта всех войн становилось ясно, что начиная с определенной дистанции, которая, благодаря усовершенствованию конструкции винтовки все увеличивалась, пехота не могла больше продвигаться, не получив огневого превосходства над противником. Это расстояние, названное дальностью действительного огня, определялось от 800 до 1000 метров.
Отсюда вытекала необходимость для наступающей пехоты завязать на этом расстоянии бой за превосходство в огне и поддерживать достигнутое превосходство до подхода вплотную к противнику, т.-е. применялась тактика двигающегося огня. Поэтому германский устав 1906 г. имел основание говорить; «наступление состоит в переносе огня к противнику, в случае необходимости, даже на самое близкое расстояние; штыковой удар только довершает победу». Таково было, в общих чертах, значение, придававшееся огню на основании опыта самых последних войн.
Доктрины напряженного огня.
Огневой бой на больших дистанциях повлек за собой изыскание способов увеличить напряжение огня.
Как показал опыт, на современных полях сражений крайне трудно разглядеть неприятеля. Хотя в конце концов, по различным признакам (как, например, по неровностям местности, изрезанной окопами) и можно приблизительно различить его расположение, но все это будут чисто искусственные цели. При таком положении вещей не может быть и речи о прицельной стрельбе.
Поэтому при равной численности противников, преобладание должен был получить тот из них, кто в один и тот же промежуток времени мог выпустить наибольшее число пуль. Вопрос о меткости совершенно отпадал; преимущество оказывалось на стороне того, кто мог развить наибольшее напряжение огня.
Как известно, напряжение огня зависит от скорострельности, а так как этот вопрос еще не был разрешен путем применения автоматического оружия, то пришлось обратиться к основному оружию - винтовке. Отсюда - вытекала необходимость при обучении стрельбе ввести упражнения на скорость, что стало - целью обучения стрельбе до войны 1914 года.
Но во избежание чрезмерного уменьшения процента попадания скорострельность могла быть доведена только до известного предела; следовательно, увеличения напряжения огня приходилось искать в увеличении числа стрелков в цепи, т.-е., в развертывании густой цепи и в поддержании ее густоты до крайних пределов. Это и происходило во время русско-японской войны, когда даже ротные поддержки немедленно вливались в передовую линию.
В Европе эта доктрина оставила наибольший след на уставе германской пехоты, хотя немцы не остановили своего внимания и исключительно только на этом факторе действительности огня и искали увеличения напряжения также в автоматическом оружии. В их уставе, созданном на основании опыта русско-японской войны, имелись такие статьи;
«Ст. 332. Если местность позволяет, следует продвинуть стрелков за прикрытиями до расстояния действительного огня, с самого начала развертывая густые стрелковые цепи.
Ст. ст. 333-334. Обороняющийся часто будет занимать позиции так, чтобы наступающий должен был пройти большое открытое пространство... На подобной местности, вследствие огня противника, можно будет продвигать только очень редкие, независимые друг от друга цепи. При остановке цепь открывает огонь только по достижении максимума густоты. В ожидания этого момента стрелки развертываются на глазах у противника.
Ст. 335. Когда на первой стрелковой позиции всеми стрелками будет открыт самый сильный огонь...»
По вопросу же о поддержании максимальной густоты цепи при огне высшей интенсивности говорилось:
«Чтобы атака могла быть доведена до благоприятного конца, линия огня должна поддерживаться периодическими подкреплениями до возможно большей силы. Своевременная доставка подкреплений и пополнений патронами должны быть постоянной заботой начальника».
В этих статьях заметно стремление произвести не только материальное, но и моральное действие, путем получения внезапного перевеса в отношении огня, чтобы сразу оглушить и придавить противника, и дальнейшим напряжением и постоянством огня довести его к моменту атаки до совершенного истощения.
Эта тактика существовала не только у немцев; еще раньше, в войне 1870 г., она применялась французами, но затем была оставлена, и в начале войны 1914-18 г.г. только германская армия придерживалась ее и потому оказалась подготовленной лучше других.
Доктрины меткости коллективного огня.
Но интенсивный огонь имел мало цены, пока пули сыпались, куда попало; необходимо было стремиться к меткости. Следовательно, задача состояла в сосредоточении града пуль по единичной дальней цели.
Но представлялось невозможным достигнуть существенных результатов только одними индивидуальными действиями каждого стрелка. Так как даже по отдельным целям каждый стрелок бил «в массу» и, следовательно, объектом обстрела была «собирательная» цель, а действие огня «коллективным», то казалось необходимым увеличить коллективную меткость.
Возникла мысль, что часто все винтовки составляют как бы одно целое, и что действительность огня на дальних расстояниях зависит главным образом от точного наблюдения цели и установки высоты прицела. Но вследствие малой видимости цели правильная установка высоты прицела для стрелка, чрезвычайно трудна; только начальник, имеющий бинокль и дальномер, может точно определить высоту прицела. Дальнейшим выводом являлась батарея винтовок и коллективная групповая стрельба, под непосредственным руководством начальника, что и представлялось самым настоящим боевым огнем.
Такое мнение было очень распространено; оно внесло некоторые благотворные изменения в тактику, основанную исключительно на массовом огне и не принимавшую во внимание меткость стрельбы. Но эта идея не соответствовала действительности. Все донесения о боях говорили о чрезвычайно беспорядочном ведении огня, на основании чего некоторые считали себя вправе утверждать, что в бою не может быть меткости огня, ни индивидуального, ни коллективного. Тем не менее, теория коллективного огня представлялась крайне соблазнительной и находила много сторонников.
Отсюда ведут свое начало две различные тенденции, из которых одна основывалась на боевом опыте, а другая - на уроках стрельбища. Результаты этих теорий, шедших вразрез с действительностью, крайне неблагоприятно отражались на военном деле. Во-первых, техническое обучение стрелка осталось в совершенном пренебрежении. Как-то во Франции был произведен опыт состязания в коллективной стрельбе между группами средних и хороших стрелков; получились приблизительно одинаковые результаты, повидимому доказавшие, что при стрельбе на больших дистанциях результаты зависят исключительно от законов рассеивания.
Поэтому казалось вполне достаточным ограничиться обучением стрелка правильному обращению с прицельной рамкой.
Во-вторых, было забыто тактическое обучение стрелка.
В-третьих, все усилия сосредоточились исключительно на техническом и тактическом обучении начальника группы, на котором лежало руководство огнем.
Наконец, в-четвертых, вся тактика с тех пор состояла лишь в чисто механическом комбинировании огня с передвижением боевых единиц (взводов и даже полувзводов), крайне походившем на пресловутое «шахматное» передвижение Фридриха II-го (одни передвигаются, другие стреляют, и наоборот и т. д.).
Доктрины морального действия огня.
Тактика огневых вихрей.
Если попытки увеличить меткость коллективного огня представлялись некоторым улучшением тактики, то изучение морального действия такого огня казалось уже самым последним ее словом.
Вообще моральное действие огня всегда значительнее материального. В эту же эпоху военная мысль была сильно занята вопросами о нравственной силе и об ее проявлении во всех отраслях военного искусства.
Стали думать, что при наступлении огонь служит только средством для устрашения противника, основываясь на опытах стрельбищ, где попадания по дальним целям, в сравнении с числом выпущенных пуль, бывали незначительны. В бою это соотношение должно было быть еще меньше. Следовательно, если на дальних дистанциях нельзя открыть себе дорогу, уничтожив противника, то не следовало ли его запугать, заставить стрелять в пустое пространство, одним словом нейтрализовать его?
Одни, как немцы, полагали, что моральное действие зависит от материального: «деморализующее действе огня на противника тем сильнее, чем скорее ощущается его материальное действие» (германский устав, ст. 188); другие, к которым примыкали французские военные авторитеты, ставили моральный эффект вне зависимости от материального. Эти взгляды отразились на французском уставе 1904 г., в котором встречаются такие выражения: «для получения мощных эффектов, производящих сильное впечатление на противника...» (ст. 194), «Всякий раз, когда надо поколебать нравственную силу противника, следует...» (ст. 258).
Так как для действий на истощение требуется слишком много времени, то во французском маневренном уставе 1904 г. обращено большое внимание на силу огня, дополненного внезапностью: «моральное впечатление, производимое на противника огнем, тем сильнее, чем его действие сосредоточеннее и чем скорее и неожиданнее достигается этот результат». «Действие, производимое силой огня, увеличивается больше всего внезапностью. Очень деморализующе действует на противника употребление бездымного пороха». Эти, по существу очень правильные, замечания повлекли за собой дурные последствия, так как они повлекли к чисто механической стрельбе. Сосредоточенный, сильный внезапный град пуль имел следствием вихревую стрельбу, с помощью которой было желательно посеять в рядах противника ужас.
Но эта система могла существовать только на бумаге. Трансваальская и русско-японская войны доказали, что град пуль или летел в пространство,, или рассеивался по разным целям. К тому же такая тактика не давала никаких результатов, когда противник поливал атакующих непрерывным огнем, как это было с русскими, стрелявшими в начале войны залпами, и, в конце концов, вынужденных отвечать на бешеную стрельбу японцев таким же сильным беглым огнем.
Таким образом, еще до 1914 года было ясно, что на практике вихревой огонь не оправдывает всех связывающихся с ним рассчетов. Применение доктрины, основанной на моральном действии огня, повлекло за собой нежелательные результаты: во-первых, понизился уровень технической и тактической подготовки стрелка, так как ясно наметилась тенденция только устрашить противника силой огня; во-вторых, сильно уменьшилось значение огня, как средства подготовки и поддержки продвижения вперед. Атаковавшая пехота стремилась к возможно скорейшему продвижению и давала при остановках залп, совершенно не думая о том, наносит ли она вред противнику. Очевидно эта система была регрессом в употреблении действительного огня.
Доктрина индивидуального действия стрелков.
Трансваальская война, блестяще доказавшая значение индивидуальной стрельбы, серьезно поколебала теорию коллективного огня. В свою очередь, и во время русско-японской войны начальникам всех степеней очень часто приходилось отказываться от руководства огнем во время сражений.
Следовательно, индивидуальная стрельба казалась единственно возможной на поле сражения. И действительно, в результате войны с японцами русские стали считать нормальным боевым огнем беглый огонь или, как они его называли, одиночный огонь. У немцев он получил название «стрелкового огня» («Schützenfeuer»). И во Франции некоторые военные авторитеты были ярыми противниками коллективного огня, в особенности, полковник Гранмезон, напоминавший, что войска предоставляют собой не собрание винтовок, а коллектив людей, вооруженных винтовками. Офицер не ведет огня, и еще менее управляет им, он командует стреляющими людьми. Из этого вытекает необходимость исключительно одиночного обучения стрелка. Идея полковника Гранмезона заключала в себе совершенно новое для французской армии индивидуальное тактическое обучение стрелка, которое позволило бы ему в разгаре стрельбы выбирать правильное направление без непосредственной помощи своего начальника.
Кроме того, с точки зрения огневой тактики, при применении этой системы уже не могло бы быть больше места искусственным комбинациям. Бой за огневое превосходство превратился бы в самую обыкновенную дуэль между стрелками.
Этот взгляд имел много общего с немецкой точкой зрения, изыскивающей способы напряжения огня; меткость огня и одиночное тактическое обучение стрелка составляли у немцев предмет особых забот.
Суммируя все изложенное, можно сказать, что доктрина одиночного огня оказала значительное влияние на улучшение технической и тактической подготовки бойца и возвращала к изысканию способов увеличения меткости огня.
Общее заключение о положении тактики огня к началу войны 1914 года.
К моменту начала войны 1914 г. в армиях столкнувшихся держав господствовали следующие взгляды:
1. Пехота, для выполнения своих наступательных или оборонительных задач, должна рассчитывать прежде всего на свои собственные огневые средства, в частности, на винтовку; артиллерия же только помогает пехоте. Отсюда вытекала необходимость выбора местности с широким кругозором при обороне и применение формы атаки, названной «движущимся огнем».
2. Для того, чтобы иметь возможность продвигаться вперед, необходимо завязывать бои за превосходство огня на средних, а иногда и на больших дистанциях.
Эти выводы были сделаны на основании определенных соображений, из которых главнейшими были: 1) требование высшего напряжения огня, 2) необходимость меткости коллективного огня, что чрезвычайно важно на больших дистанциях, 3) достижение морального воздействия, казавшегося в конце концов наиболее действительным, так как на больших дистанциях материальный ущерб бывал слишком незначителен; наконец, 4) достижение индивидуальной меткости, которую стали все больше и больше признавать основой действительного огня цепи на всех дистанциях.
Но каковы бы ни были все рассмотренные здесь доктрины, для большей части военных мыслителей, действие огня при наступлении было средством нейтрализации и должно было заставить противника «закопаться в землю»; разрушительное же действие огня обычно оставалось на заднем плане. Что же касается заградительного огня, получившего такое большее распространение в течение войны 1914-18 г.г., то он возлагался исключительно на артиллерию.
Если в некоторых армиях значение действия пехотного огня было преуменьшено, то в других, наоборот, именно на нем было основано все обучение стрельбе.
Война 1914-18 г.г. дала в этом отношении тяжелые уроки.
Обр. Брагинский.
Военный зарубежник. 1922. № 10-11 (май).