178. Окно в июль на Соколе и на АМЗ. Потоп с дождями и туманами. Писатель в музее. Туалетные книги: paslen

paslen

178. Окно в июль на Соколе и на АМЗ. Потоп с дождями и туманами. Писатель в музее. Туалетные книги

Aug 03, 2024 01:13

C6072C64-1C20-435C-B078-5A3562EA56C7.jpg © paslen.iMGSRC.RU

E7BA7855-2012-4DFD-9C01-743F3321F923.jpg © paslen.iMGSRC.RU

Сейчас музеям очень нужны писатели. Музеям необходимы сочинители-резиденты, которые на нормальном, человеческом языке объясняли бы смысл выставок и даже отдельных произведений. И театрам такие писатели нужны. И концертным залам, и оркестрам. Вот чтоб ходили каждый день на концерты и спектакли, а потом объясняли бы в отведенных местах, как это понимать и зачем всем этим пользоваться.

Между прочим, никакая это не синекура, как многие уже успели подумать, быть подобным прикрепленным толкователем к учреждению культуры. Тем более, что «привязанность» и, тем более, «любовь» быстро переходит на стадию загнивающего «патриотизма», а балансировать между страстями - занятие трудозатратное. Относительно объективный смысл вычленять потом (после) из собственного впечатления, опять же. Не каждому дано.

Очень даже не каждому дано стать посредником между театром и зрителем. Ну, понимаете, критика эту функцию давно не исполняет, да и не читает эту критику никто (почему-то), а писатели отвечают ведь не только за нахождение смысла даже в самой безнадежной ситуации, но и за объяснение его не на птичьем языке (зато на птичьих правах) «обычным людям» а каких-то частных, частых ситуациях. Проблематизируя их, делая заметными.

Самые продвинутые и современные институции, вроде «РНО» давно сотрудничают с блогерами, но нужно сделать следующий шаг, раз уж «парадигма потребления» искусства неизбежно меняется и «антропологический разворот» свершился. Раз уж адорновская «культурная инфраструктура» разухабилась до такой степени оторванности, что ее вообще никому не оседлать и подделки, сплошь и рядом, выдаются за подлинники. Сводятся к «городской линии», «береговой линии», «линии горизонта». К «активно работающей среде», заменяющей выхлоп, сконцентрированный на конкретном результате.

А блогер гуляет сам по себе и зависим от рекламных интеграций, тогда как у резидента под рукой будут архивы и «сбалансированная позиция». Людям нужно понимание нормы, поддержанное авторитетом и репутацией театра или музея. Людям нужна точка отсчета, на которую было бы нестыдно, безопасно опираться. Сами люди с этим не справляются. Перестали справляться. Мы не боимся тратить время на Телеграм, но боимся потратиться на что-то, хоть сколь-нибудь сущностное.

Я бы с удовольствием стал писателем-резидентом Третьяковской галереи, фланировал бы между зданиями, имел бесплатный вход и закуток кабинета в каком-нибудь из залов постоянной экспозиции, но пока я сижу в огороде и пропалываю грядки. Формулирую смысл грядок и работы на солнцепеке, о, как облагораживает и успокаивает работа на земле и с землей. Бесплатный загар, опять же. Голодный кислород после литров дождей. То, что я в огороде, а не дома, не под крышей - уникальная, можно сказать, июльская возможность: никогда такого не было и про завтра от МСЧ вновь СМС пришла. Про град, да ураганы.

Июль вышел уникальным, поначалу можно сказать, благословенным, вот чтоб таким всегда и выходил: на Урале, куда я сбежал от дурной московской жарищи, высоких температур (лихорадки) вообще не было. То есть абсолютно. Обычно июль для меня - самый тяжелый месяц года, который можно только переждать, пережить, сжав волю в кулак.

Кондиционер - не спасение, но отмазка, обозначитель погодного неблагополучия, бьющий по иммунитету наотмашь, хрен не слаще редьки, чума - холеры. Переехав на Урал (зафиксирую для памяти попадание в эпицентр транспортного коллапса Шереметьево), тут же простыл, перезаразив практически всю возрастную родню, за исключением теплолюбивых мальчиков, Дани и Мики.

Даня и Мика лазили по крапиве и рассекали в резиновой обуви по всем окрестным лужам, но даже не чихнули. Вот что такое юношеский иммунитет.

Но пока в Москве всю первую половину июля (где и кипел «самый жир») плавили асфальт, в Чердачинске, даже в комнате под моей громокипящей крышей, температура не подымалась выше 27, ну, а новый кондей почти сразу же опускал ее до невинного, майского уровня. Это и позволяло мне замедляться в своем привычном темпе, то есть, сохранять человечность обычного уровня.

Думаю, многое зависит именно от скоростей - большинство, впадая в раж механицизма, автоматического отношения к реальности и тому, что вокруг, не успевает задуматься о своих мотивах и желаниях, поступках и проступках: некогда, незачем и, в конце концов, привыкаешь не додумывать мысли до конца, жить без и вне мыслительной амплитуды, в складках которой обычно зарождаются самооценки и «чувство вины» за недостаточность «работы над собой». Забываешь потом, как это вообще бывает, зачем работает. Вот как с Третьяковской галереей.

Все время стараюсь замедляться, постоянно спохватываюсь и сбрасываю накал, степень стекловидную его, особенно выходя из московских подъездов; летом особенно, раз уж жара мешает суете. Отсюда, кстати, и чтение. Не только инвестиция в будущее, но и признак сохранения (и закрепления) в себе человечности привычного уровня.

В том числе ведь и «в рамках» старой антропологической модели, где чтение играет такую важную роль, занимает много времени и места, рассеянной самоуглубленности. Сна открытых внутрь разума, глаз.

Теперь, чаще всего, книги (речь о них, а не о гаджетах) читают в туалете. В этом нет ничего постыдного, кроме вреда здоровью и косвенного признания того, что книги вытеснены со всех прочих жизненных площадок иными (пассивными, в основном) способами потребления информации.

На горшке человек замирает, сбрасывает скорость, расслабляется, наконец-то, вспоминая о своей человечности. В туалете люди читают не по обязанности или обязательству, но для того, чтобы воссоединиться с собственной человечностью не только на уровне миазмов, но и осмысленных движений глазами тоже. Уголок читателя, не зря прозванный остряками «кабинетом задумчивости.

Книги давно вытесняются из своих привычных мест и гнезд, мест гнездования, все более и более обращаясь «в еще один гаджет», в тот самый девайс «+1», на которого хронически не хватает времени.

И это несмотря на то, что книги предшествуют всем прочим способам и каналам потребления информации. Они и произошли раньше и пользы приносят значительно больше. Но таков закон нынешнего (цифрового) потребления - чем нужнее тот или иной канал, чем он рачительнее и экологичнее - тем им меньше пользуются.

Кстати, да, сформулирую еще раз (это важно): цифра (цифровое потребление, поток) - то, что расколдовывает любые виды и жанры [в том числе и искусства], скопом всех их делая «еще одним способом вырождения получения информации». Даже музыку. Любую.

(…там, где нет границ и ограничений для коммерческой «музыки», которая уже и не музыка вовсе, но ритмизованный шум; там, где нет заслонов для попсы, там не будет ограждений и сохранения музыки замедленной, охлажденной, «серьезной», «академической», поисковой…)

Книги теперь, в основном, и я - не исключение, употребляются по «остаточному принципу», когда всеми прочими способами получения информации (что бы это ни значило) перегружены - это когда уже фильмы с сериалами посмотрены, соцсети пролистаны, новости отработаны. Когда чаты полны сна и тишины, а ютьюб вязнет на ушах, плавно (главное - не спугнуть) приближается «время книг».

Ближе к полуночи, когда остаешься сам на сам, когда уже неможется, нет сил и нужен особенный 25-ый кадр приближения к себе. 26/27-ой час суток для причащения бумаге.

Давно хотел написать оду туалетным книгам, очагам и архипелагам духовности, отправным точкам умственного развития, замедления и замедленности - потенциальной, но возможности «начать все заново, с нуля», - начав «раскручиваться в иную сторону», с минус-ускорением, то есть, замедляться. Антропология на марше. Заметки юного антрополога о стихийных мутациях и изменениях в парадигме.

Теперь это время пришло - в самом конце июля, когда ливневые дожди обрушили привычный образ жизни нашего домохозяйства, подтопили цоколь, лишили нечистоты границ и рубежей, если только, конечно, с ведрами вовремя не подсуетиться, не вызвать машину по двойному-тройному тарифу.

Еще ведь и не приедут, так что времени на чтение - больше обычного. Читай, сколько угодно. Ведро помойное поставил в комнате - и вперед.

Темнеет позднее и глуше, что ли, темнее, гуще, но все еще рано, до усталости разума и закрытия чакр, как если осень пробирается задней калиткой на самом рассвете и подбирает ключи, подолгу переминаясь у порога. Как если погоды тушат друг друга из пожарного шланга, заливая округу, понижают летний градус (обычно тяжелый, взнузданный, да еще и с загибом теплового контура) до поздневесеннего, из-за чего и возникает специфическая сцена отсутствия времен года.

Разливается беспримесная благость, лишенная свойств и примет.

Когда ни осени, ни лета, даже если весь август еще впереди, но что-то сломалось заранее. Случилось по дороге, отвалилось незамеченным, никак не влияя на тягу, на скорость, на вихрь антропологической или природной (погодной) мутации.

Такая поломка, что уже не объехать, но можно легко обойтись. Бытует такое исключение из правил, отложенное на потом. На холод, на вечность. Вот как в лимбе, как в нимбе, внутри орбиты спутника или просто обломка космической инерции; в нигде.

Люблю такое.