«Латиф Казбеков. Бумажные миры» и «Андрей Бисти. Железная ирония» в «Новом Манеже»: paslen

paslen

«Латиф Казбеков. Бумажные миры» и «Андрей Бисти. Железная ирония» в «Новом Манеже»

Jul 14, 2024 15:51

Честно говоря, эта выставка двух художников, питерца Латифа Казбекова, делающего рельефные картины из бумаги, а также акварели и скульптора, москвича Андрея Бисти, создающего символические объекты из металла, поставила меня в тупик.

В Малом Манеже проходит их красивая, порой, даже слишком красивая выставка, сделанная по всем правилам. На ней представлены два художника в зените творческой силы, оба весьма рукодельные, четкие, понимающие, что хотят. Скульптуры Бисти приземисты и занозисты, сильные и остроумные; бумаги Казбекова, который создает свои материалы сам, заваривая бумагу из множества составляющих, позволяя своим фигурам, быть выпуклыми, подобно фризам или барельефам, требуют кропотливого и сосредоточенного труда.

Брутальность Бисти дополняет избыточную изысканность Казбекова: помимо объемных ассамбляжей, он показывает еще и акварели, сочетающие внимательное изучение китайской и японской живописи (деревья и аллеи в цвету или зимой, фигуристые леса, воспоминания об отчем доме в снегу) с сюрреализмом и самыми последними, модными тенденциями переосмысления плоскости картины…

При этом изобилии, на выставке мне постоянно чего-то не хватало, а вот еще пойми чего, раз уж у Казбекова всего в избытке - и красоты, и мастеровитости, которой он не бравирует, но употребляет в дело, вроде, по делу, и правильных референсов, и меры вкуса, позволяющей почти всегда остановиться на границе превращения красоты в красивость, в салон для мало видевших, но многое о себе думающих зрителей.

Вот поэтому я и решил внимательно написать о своем впечатлении, чтобы разобраться в том, что этот совместный проект несет в себе "на самом деле", так как слоев в нем много, а я умею думать, в основном, когда пишу - подлинные интенции сами, на автомате, вылезают у меня из-под пальцев; так уж устроена моя технология «письма помимо сознания».

Бисти, конечно, дико ироничный скульптор, предлагающий оценить свое чувство юмора примерно в каждом втором объекте. Если на дне клетки мы видим фигурку Наполеона, то у него одна нога. Если зрителям предлагается запустить шары в клетку-лабиринт, то они пробираются вниз с шумом и лязгом. Если, вглядываясь в абстрактное нагромождение линий, вычисляешь в нем ангела, то он, отчего-то, сидит на стуле, который тоже впаян в как бы хаотическое нагромождение заграждений.

Казбеков все делает на полном серьезе, хотя иронию можно найти и у него. Допустим, в названиях картин, особенно с обнаженными, мясистыми женщинами. То есть, и в этом два мастера дополняют друг друга. Как и в бонусах «ремы», какой-то дополнительной разработке ракурсов, жанров, работы с материалами, которые Кирилл Зимогорский (куратор любимого моего сайта «Культобзор», выложивший на ютьюбе свою дискуссию с художником Дмитрием Плоткиным как раз о проекте Бисти и Казбекова) считает необходимой составляющей подлинного искусства.

Зимогорскому оппонирует Плоткин, которому представленное искусство нравится, хотя он и употребляет в его адрес понятие «китч». Зимогорский же говорит о «популярном искусстве», адресованном большому количеству народа и намеренно понятном. Спорщики сходятся в том, что их оценочные категории не носят уничижительного или даже отрицательного характера. Просто фиксируют данности вне полей точной искусствоведческой терминологии. Раз уж художники и устроители выставки обращаются, прежде всего, к «обычным людям», чтобы это, в конечном счете, не значило.

Я обобщаю эти чужие мнения от беспомощности сформировать свое, так как «железки» Бисти, скорее, мне нравятся, несмотря на то, что их неважно экспонируют - они теряются на фоне широкоформатных «бумаг» Казбекова. Их сложно ухватить и глазом, и камерой. Айфоном-то еще сложнее, даже если режим «фото» переключить в режим «портрет».

Сразу понятно, кто здесь главнее. Тем более, что во всех сопроводительных материалах к вернисажу, неоднократно проговаривалось: это Латиф Казбеков пригласил Андрея Бисти к сотрудничеству и сотворчеству. Перед тем, как открыться в Новом Манеже, выставку показали и в Питере и тоже на достаточно респектабельной, официальной площадке.

Это я к тому, что мозг копит аргументы «за» и «против», непонятно на каких весах взвешивая информацию, поступающую извне. Зрителей мало, билеты по куар-коду, публика неформатная, восхищенная, явно случайная. С сюрреализмом у Казбекова явный перебор в стиле обложек «Химия и жизнь» советской поры, порой, с пейзажами тоже, когда художнику мало изобразить «тайную жизнь деревьев» и он дорисовывает к полуабстрактным и эффектно фактурным разводам, то белочку, то бабочку, то птичку.

С другой стороны, внезапно, за поворотом, возникает диптих лилово цветущих деревьев. Сонмы бутонов зависают в разноцветной безвоздушности роем фантастических букетов и дух замирает. Хочется вскинуть камеру, чтобы обязательно запечатлеть проблеск надмирной красоты, слабо цепляющейся за корявые и изломанные ветки деревьев. Дабы хоть что-то попытаться унести с собой. Ну, да, это и японцы, и импрессионисты, и обязательный Ван Гог, учившийся у японцев, и немного Кифер с закипающей пеной выпуклых картин, и даже отчасти Хёрст последнего времени, выпекающий подобные цветущие соцветья многочисленными пачками, как на конвейере.

Хотя почему как?

Казбеков не менее технологичен. Даже более того, учитывая способы приготовления бумаги (видео на сайте и на выставке), у него четко и точно прописан второй, символический план, когда многочисленные животные (на выставке их даже больше, чем голых баб) логично представляются аллегориями «страсти», «агрессии» и даже войны, кому как больше нравится. Но мой внутренний зритель вновь спотыкается о попытки цензурировать впечатление. Зимогорский с Плоткиным обсуждали устарелость красоты, которую теперь нельзя показывать так, как раньше, по канонам позапрошлых времен (чтобы, в конечном итоге, не сложилась опера Смелкова «Братья Карамазовы», написанная в формате «большой оперы XIX века», она выглядит и звучит пущей вампукой, уж не знаю, продолжает ли идти в Мариинском?), а я думаю о возможностях расширенного понимания «красоты», которую, при отсутствии шор и ограниченности восприятий, можно извлекать и из металлургических отвалов тоже. Как и из бронз Ричарда Серра или каракулей Сая Твомбли, предлагающих красоту парадоксальную, порой, неброскую и даже некрасивую.

Тут взгляд переходит на очередную стайку бронз Бисти и внутренний цензор говорит: ты хотел расширительной, угловатой красоты? Бери, сколько унесешь.

Никогда заранее не знаешь, на что душа откликнется, а где промолчит. И почему. Однако растишь ее, «на крайний случай», растишь, изощряешь. В конце концов, выставки делаются для нас или мы существуем для выставок? И так, таким примерно способом, мысли на выставке бегают по кругу. Экспозиция построена замкнутым образом и восприятие ее делает несколько кругов, качаясь от полного неприятия до согласия и наоборот.

Придираться не хочется («…о, а эти лошадиные морды, написанные пером, слишком пикассовские…», пикассобразные, но, вдруг, это тоже цитата или оммаж), но и внутренний голос не заткнешь. Он, насмотренный и наслушанный, давным-давно сам стал заложником расширительного понятия «красоты», а также «культурной вменяемости» и «осязательной ценности», привыкнув извлекать «свой витамин» из всего и «знать свою травку» буквально повсюду.

В нынешнее голодное время - это крайне полезный навык, порой, спасающий человеку культурную жизнь.
Но случаются и передержки.

http://cultobzor.ru/2024/06/latif-kazbekov-andrey-bisti-novyj-manezh/