Обесточечные... Юн Фоссе «Трилогия». Перевод с норвежского Нины Федоровой. Москва, «Эксмо», 2024
Главное обстоятельство, определяющее восприятие трех повестей Юна Фоссе (мы знаем его не только как последнего Нобелевского лауреата, но и персонажа пятого тома «Моей борьбы» Карла Уве Кнаусгора, рассказывающего о писательском его образовании: Юн Фоссе - один из двух основных преподавателей литературных курсов, оконченных Карлом Уве - тот, кто потолще и поавангарднее) - отсутствие в этой книге точек.
Точек как важнейшего знака препинания, отделяющего одно предложение от другого.
Это вовсе не означает, что «Трилогия» состоит из словесной каши «потока сознания» (именно таким образом были устроены самые первые романы Фоссе), - все три повести, вошедшие в цикл прекрасно структурированы.
Все они крайне функциональны, не стоят на месте и даже не тормозят, несмотря на намеренные повторы, когда персонажи их вынуждены неоднократно переспрашивать друг друга: Фоссе любит гонять по кругу слова и даже целые фразы, таким образом, маркируя обыденность сознания «простых людей», не способных вырваться за границы своего круга. Не только социального, но и ментального.
Многочисленные повторы образуют в речи героев воздуховодные хороводы, напоминающие заговоры или заклинания; запомним это, ибо все здесь, да и вообще у Фоссе, неслучайно - тщательно продумано и подобрано набором инструментов, работающих на главную формальную цель.
"Трилогия" Юна Фоссе © paslen.iMGSRC.RU
Отсутствие важнейшего пунктуационного обряда разделения на отдельные сегменты, заставляет (вынуждает, требует) от автора дополнительных стилистических усилий - тех самых ритмических и смысловых повторов, а также постоянной отбивки абзацев и даже отдельных высказываний, особенно когда дело касается прямой речи.
Привыкнуть к этому сложно, проще не замечать «обрывов линии», постоянно соскальзывающих куда-то вбок.
Но пока не обустроишься с этим неожиданным (ничто не предвещало) обстоятельством, книга не будет приносить удовольствия, тем более, что содержание ее тоже не особо скрывает какой-то дополнительной условности. Условности в квадрате, если не в кубе.
Отсутствие точек и вызванные этим смещения в сторону будто бы ритуальных повторов и намеренных тавтологий вызвано жанровым техзаданием того, что в аннотации называется «притчей», а мне показалось «сказом»: «сказовыми интонациями», сочетающими изощренный «литературный подшерсток» с явными «фольклорными мотивами» и элементами «народной культуры».
Ну, то есть, с одной стороны, эти «раскованные нарративные эксперименты» заставляют вспомнить опыт французского «нового романа», пытающегося расширить палитру современных повествовательных возможностей…
…с другой стороны, прямые (лобовые) ходы и фронтальные мизансцены, выписанные словно бы на крупном плане (шрифты увеличенные, ну и пунктуационные причуды вносят лепту в ощущение преувеличенной величины каждого «кадра») заставляют вспомнить модернистов-народников, вроде Джойса и Йейтса (да-да, очень много подобных прямолинейных ходов именно в поэтике ирландской культуры, заимствующей у традиции основу для самых радикальных и высоколобых экзерсисов)…
…с третьего угла, возникают очевидные, если не отсылки, но рифмы с «Наивно. Супер» Эрленда Лу, хотя непонятно, что было раньше - фундаментальный инфантилизм Лу, опубликовавшего главный бестселлер в 1996-м, или же три подхода Фоссе, между которыми реально ведь писательская вечность пролегла: «Без сна» опубликовано в 2007, «Сны Улава» - в 2012 и, наконец, «Вечерняя вязь» вышла в 2014.
Ну, то есть, интуиция не подвела - Лу прославился гораздо раньше (в совершенно иной цивилизационной, ментальной, культурной, литературной) ситуации, после чего практически исчез со всех горизонтов (носились с ним тогда до обидного преувеличенно много), тогда как известность Фоссе, подкрепленная Нобелем, лишь начала разрастаться и инфляция известности подобного сорта вряд ли грозит.
Просто Лу передавал особенности мышления именно что современного вьюноши, весьма открытого и совсем уже без затей и царей в голове, тогда как Фоссе помещает двух своих главных персонажей, семнадцатилетнюю парочку Алиду и Асле, изгнанных с хутора (Алида беременна, Асле нищ) и ищущих пристанище в городках побольше, в условное пространство вне времени и истории.
На территорию бессознательных импульсов и безусловных рефлексов - так, что кажется, будто описывается безнадежное, едва ли не средневековое прошлое, без техники и современных ментальных заскоков: вот почему «Трилогия», выросшая будто бы из фольклорных баллад, кажется гораздо древнее «Наивно. Супер»…
Я неслучайно переписал сюда даты выхода трех повестей - кажется важным обратить внимание на огромные сроки работы над этой прозой, кажется, вполне достаточные, чтобы разработать (размять) вымышленный и выстроенный с нуля мир до самых последних деталей и мелочей.
В «Трилогии», складывающейся в гегелевский пасьянс (тезис - антитезис - синтез) на территории сочетающей сон и явь, реальное и грезы, прошлое и позапрошлое, с намеренно сокрытыми переходами от одного к другому - в том числе, и от визионерства к сугубому реализму: никогда ведь не определишь, в каком из миров происходит та или иная мизансцена и каковы соотношения действительности и вымысла, внутри вымысла в каждой из отдельных частей.
Дискурс и жанры скользят вслед за читательским восприятием, скорее всего, не совпадающим с подлинными авторскими намерениями, впрочем, как это и положено в образцовом модернистском романе - прямом наследнике «нового романа», словно бы заново изобретаемого в конце постмодернистской эпохи еще один раз.
Модернистская интенция сквозит уже из намеренно нейтрального названия книги, подчеркивающего: форма здесь важнее содержание.
Вот почему опус о скитаниях семейной пары, прокладывающей путь к своему счастью чредой убийств, невинных и каждый раз совершенно случайных, назван по-простому «Трилогией», тогда как конкретизация и детализация, а также имя главного героя (они же там постоянно меняют имена и фамилии, чтобы укрыться от преследования людского и кармы божественной, что, впрочем, им никак не помогает) возникает в названиях отдельных частей.
«Трилогия» - проза о возможностях нарратива, заимствующего речевые, фольклорные, сказовые и музыкальные приемы.
Про музыку пока не очень интересно рассуждать, так как это окончательно уведет меня в другую сторону. Важнее описать гипотезу, о том, что Нобеля дают теперь не столько за «гуманистическое направление» (персонажи Фоссе безжалостны и аутичны как злые дети), сколько за расширение возможностей письма.
Я именно так это себе и объясняю - за «расширение возможностей самого этого уровня письма», за изобретение неповторимых авторских стилей (того, что еще в литературе не было), «расширяющих палитру», «задающих направление», «обновляющих стилистический и жанровый репертуар».
Короче, за новаторство.
За технологические новшества.
Фоссе собирает свой пазл из уже существующих и отработанных элементов («Трилогия» кажется ровесницей опусов условного Гамсуна еще и поэтому, кстати), но делает это крайне деликатно и весьма органично. Именно что органически. Словно бы выращивая опус за опусом в пробирке, подобно гомункулусу или мартовской рассаде.
Фоссе правильно подбирает интонацию и запускает правильный (будто бы неспешный) ритм, причесывающий все эти разрозненные элементы из разных эпох и эстетик в единое, будто бы максимально сдержанное, постоянно сдерживаемое повествование.
Где, впрочем, постоянно разрастается разлад между тем, что описывается и тем, что подразумевается.
Что Фоссе держит у себя в голове мне неведомо, однако эта часть его книги («истинные намерения», ради которых, собственно, и ткется гобелен историй) не может пустовать - и если автор что-то скрывает, она автоматически заполняется предположениями и намерениями читателя, не способного существовать внутри текста без формулирования собственного «способа существования».
Это расхождение между задуманным и видимым, наполненное читательской отсебятиной, запускает механизм выработки суггестии от которого пухнет, максимально распухает, даже самая скромная и тонкая книга.
«Трилогия» тонкая, из-за чего ее публикуют на толстой бумаге, аршинными шрифтами - и это опять напоминает классику модернизма, той самой музыки Антона Веберна, что долго не звучит, являя сгустки и тромбы предельной смысловой концентрации.
Где любой аккорд при желании можно развернуть в отдельную, параллельную вселенную.
Такими «разворотами» Фоссе и занимается, взводя литературную условность в дополнительную степень, едва ли не оперную в смысле искусственности и искусности.
Опера из народной жизни, «Воццек», практически, концентрированная до едкости, с набором народных, постоянно возвращающихся заплачек и лейтмотивов, раз уж «притча» и совершенно вымороченное, явно из ничего сконструированное пространство.
Вопрос зачем это читать, если есть масса всего остального - опер, сказов, авангардных романов, нарративных кунштюков, жестоких романсов и сиротских песен из нищей, обреченной жизни?
Вот и я начинал со скепсисом, но постепенно втянулся в опус, не скрывающий собственной нарочитости - это как мультики полнометражные смотреть, заменяющие многим кино.
Мультики тоже «не скрывают» своей рисованной природы, они надежны, они успокаивают и отвлекают, вскрывая не только прием, но и жанрово-дискурсивную породу.
Чтобы, таким, едва ли не «структуралистским» способом расчистить площадку для [интонационно и интенционно] «чистого» потребления - ну, то есть, для мессиджа, с одной стороны, лишенного мути неочевидных авторских намерений (здесь Родос, здесь и прыгай, то есть, понимай, исходя из нарративной имманентности), с другой стороны, для прямого перевода «сюжета» и «стиля» на свой собственный язык понимания.
И вот когда это происходит, бумажные декорации «Трилогии» словно бы материализуются, становятся вполне натуральными, охватывающими. Наполняющимися кровотоком «подлинных переживаний».
Это такое намеренное преувеличение, отчаянный избыток, способный подчистую растворить в себе прием. Не вскрыть его, но растворить, почувствуйте разницу.
Ведь для растворения приема, помимо детально отстроенной структуры-архитектуры, еще и спелое виноградное мясо самого текста необходимо: ароматное, сочное, даже если и обесточенное, лишенное важнейшего пунктуационного признака - и, таким, что ли, образом, растрепленное на лоскуты. На отдельные кадры. Как в комиксах.
Опера, комиксы, мультяшки, для создания автономного настроения (измерения, ладного времяпровождения) разве этого мало?
По главной шкале моего внутреннего деления всех художественных книг между «подлинной литературой» и поденным заполнением издательской инфраструктуры, которой нужно работать и зарабатывать на новых текстах каждый день, «Трилогия» Фоссе находится примерно посередине.
Возле нуля и точки отсчета, но с некоторым смещением в сторону подлинности, оригинальности, незаемности, двигающей процесс куда-то дальше. Хотя пока и непонятно куда.
Карл Уве Кнаусгор "Моя борьба", пятый том: https://paslen.livejournal.com/2823860.html
Точек как важнейшего знака препинания, отделяющего одно предложение от другого.
Это вовсе не означает, что «Трилогия» состоит из словесной каши «потока сознания» (именно таким образом были устроены самые первые романы Фоссе), - все три повести, вошедшие в цикл прекрасно структурированы.
Все они крайне функциональны, не стоят на месте и даже не тормозят, несмотря на намеренные повторы, когда персонажи их вынуждены неоднократно переспрашивать друг друга: Фоссе любит гонять по кругу слова и даже целые фразы, таким образом, маркируя обыденность сознания «простых людей», не способных вырваться за границы своего круга. Не только социального, но и ментального.
Многочисленные повторы образуют в речи героев воздуховодные хороводы, напоминающие заговоры или заклинания; запомним это, ибо все здесь, да и вообще у Фоссе, неслучайно - тщательно продумано и подобрано набором инструментов, работающих на главную формальную цель.
"Трилогия" Юна Фоссе © paslen.iMGSRC.RU
Отсутствие важнейшего пунктуационного обряда разделения на отдельные сегменты, заставляет (вынуждает, требует) от автора дополнительных стилистических усилий - тех самых ритмических и смысловых повторов, а также постоянной отбивки абзацев и даже отдельных высказываний, особенно когда дело касается прямой речи.
Привыкнуть к этому сложно, проще не замечать «обрывов линии», постоянно соскальзывающих куда-то вбок.
Но пока не обустроишься с этим неожиданным (ничто не предвещало) обстоятельством, книга не будет приносить удовольствия, тем более, что содержание ее тоже не особо скрывает какой-то дополнительной условности. Условности в квадрате, если не в кубе.
Отсутствие точек и вызванные этим смещения в сторону будто бы ритуальных повторов и намеренных тавтологий вызвано жанровым техзаданием того, что в аннотации называется «притчей», а мне показалось «сказом»: «сказовыми интонациями», сочетающими изощренный «литературный подшерсток» с явными «фольклорными мотивами» и элементами «народной культуры».
Ну, то есть, с одной стороны, эти «раскованные нарративные эксперименты» заставляют вспомнить опыт французского «нового романа», пытающегося расширить палитру современных повествовательных возможностей…
…с другой стороны, прямые (лобовые) ходы и фронтальные мизансцены, выписанные словно бы на крупном плане (шрифты увеличенные, ну и пунктуационные причуды вносят лепту в ощущение преувеличенной величины каждого «кадра») заставляют вспомнить модернистов-народников, вроде Джойса и Йейтса (да-да, очень много подобных прямолинейных ходов именно в поэтике ирландской культуры, заимствующей у традиции основу для самых радикальных и высоколобых экзерсисов)…
…с третьего угла, возникают очевидные, если не отсылки, но рифмы с «Наивно. Супер» Эрленда Лу, хотя непонятно, что было раньше - фундаментальный инфантилизм Лу, опубликовавшего главный бестселлер в 1996-м, или же три подхода Фоссе, между которыми реально ведь писательская вечность пролегла: «Без сна» опубликовано в 2007, «Сны Улава» - в 2012 и, наконец, «Вечерняя вязь» вышла в 2014.
Ну, то есть, интуиция не подвела - Лу прославился гораздо раньше (в совершенно иной цивилизационной, ментальной, культурной, литературной) ситуации, после чего практически исчез со всех горизонтов (носились с ним тогда до обидного преувеличенно много), тогда как известность Фоссе, подкрепленная Нобелем, лишь начала разрастаться и инфляция известности подобного сорта вряд ли грозит.
Просто Лу передавал особенности мышления именно что современного вьюноши, весьма открытого и совсем уже без затей и царей в голове, тогда как Фоссе помещает двух своих главных персонажей, семнадцатилетнюю парочку Алиду и Асле, изгнанных с хутора (Алида беременна, Асле нищ) и ищущих пристанище в городках побольше, в условное пространство вне времени и истории.
На территорию бессознательных импульсов и безусловных рефлексов - так, что кажется, будто описывается безнадежное, едва ли не средневековое прошлое, без техники и современных ментальных заскоков: вот почему «Трилогия», выросшая будто бы из фольклорных баллад, кажется гораздо древнее «Наивно. Супер»…
Я неслучайно переписал сюда даты выхода трех повестей - кажется важным обратить внимание на огромные сроки работы над этой прозой, кажется, вполне достаточные, чтобы разработать (размять) вымышленный и выстроенный с нуля мир до самых последних деталей и мелочей.
В «Трилогии», складывающейся в гегелевский пасьянс (тезис - антитезис - синтез) на территории сочетающей сон и явь, реальное и грезы, прошлое и позапрошлое, с намеренно сокрытыми переходами от одного к другому - в том числе, и от визионерства к сугубому реализму: никогда ведь не определишь, в каком из миров происходит та или иная мизансцена и каковы соотношения действительности и вымысла, внутри вымысла в каждой из отдельных частей.
Дискурс и жанры скользят вслед за читательским восприятием, скорее всего, не совпадающим с подлинными авторскими намерениями, впрочем, как это и положено в образцовом модернистском романе - прямом наследнике «нового романа», словно бы заново изобретаемого в конце постмодернистской эпохи еще один раз.
Модернистская интенция сквозит уже из намеренно нейтрального названия книги, подчеркивающего: форма здесь важнее содержание.
Вот почему опус о скитаниях семейной пары, прокладывающей путь к своему счастью чредой убийств, невинных и каждый раз совершенно случайных, назван по-простому «Трилогией», тогда как конкретизация и детализация, а также имя главного героя (они же там постоянно меняют имена и фамилии, чтобы укрыться от преследования людского и кармы божественной, что, впрочем, им никак не помогает) возникает в названиях отдельных частей.
«Трилогия» - проза о возможностях нарратива, заимствующего речевые, фольклорные, сказовые и музыкальные приемы.
Про музыку пока не очень интересно рассуждать, так как это окончательно уведет меня в другую сторону. Важнее описать гипотезу, о том, что Нобеля дают теперь не столько за «гуманистическое направление» (персонажи Фоссе безжалостны и аутичны как злые дети), сколько за расширение возможностей письма.
Я именно так это себе и объясняю - за «расширение возможностей самого этого уровня письма», за изобретение неповторимых авторских стилей (того, что еще в литературе не было), «расширяющих палитру», «задающих направление», «обновляющих стилистический и жанровый репертуар».
Короче, за новаторство.
За технологические новшества.
Фоссе собирает свой пазл из уже существующих и отработанных элементов («Трилогия» кажется ровесницей опусов условного Гамсуна еще и поэтому, кстати), но делает это крайне деликатно и весьма органично. Именно что органически. Словно бы выращивая опус за опусом в пробирке, подобно гомункулусу или мартовской рассаде.
Фоссе правильно подбирает интонацию и запускает правильный (будто бы неспешный) ритм, причесывающий все эти разрозненные элементы из разных эпох и эстетик в единое, будто бы максимально сдержанное, постоянно сдерживаемое повествование.
Где, впрочем, постоянно разрастается разлад между тем, что описывается и тем, что подразумевается.
Что Фоссе держит у себя в голове мне неведомо, однако эта часть его книги («истинные намерения», ради которых, собственно, и ткется гобелен историй) не может пустовать - и если автор что-то скрывает, она автоматически заполняется предположениями и намерениями читателя, не способного существовать внутри текста без формулирования собственного «способа существования».
Это расхождение между задуманным и видимым, наполненное читательской отсебятиной, запускает механизм выработки суггестии от которого пухнет, максимально распухает, даже самая скромная и тонкая книга.
«Трилогия» тонкая, из-за чего ее публикуют на толстой бумаге, аршинными шрифтами - и это опять напоминает классику модернизма, той самой музыки Антона Веберна, что долго не звучит, являя сгустки и тромбы предельной смысловой концентрации.
Где любой аккорд при желании можно развернуть в отдельную, параллельную вселенную.
Такими «разворотами» Фоссе и занимается, взводя литературную условность в дополнительную степень, едва ли не оперную в смысле искусственности и искусности.
Опера из народной жизни, «Воццек», практически, концентрированная до едкости, с набором народных, постоянно возвращающихся заплачек и лейтмотивов, раз уж «притча» и совершенно вымороченное, явно из ничего сконструированное пространство.
Вопрос зачем это читать, если есть масса всего остального - опер, сказов, авангардных романов, нарративных кунштюков, жестоких романсов и сиротских песен из нищей, обреченной жизни?
Вот и я начинал со скепсисом, но постепенно втянулся в опус, не скрывающий собственной нарочитости - это как мультики полнометражные смотреть, заменяющие многим кино.
Мультики тоже «не скрывают» своей рисованной природы, они надежны, они успокаивают и отвлекают, вскрывая не только прием, но и жанрово-дискурсивную породу.
Чтобы, таким, едва ли не «структуралистским» способом расчистить площадку для [интонационно и интенционно] «чистого» потребления - ну, то есть, для мессиджа, с одной стороны, лишенного мути неочевидных авторских намерений (здесь Родос, здесь и прыгай, то есть, понимай, исходя из нарративной имманентности), с другой стороны, для прямого перевода «сюжета» и «стиля» на свой собственный язык понимания.
И вот когда это происходит, бумажные декорации «Трилогии» словно бы материализуются, становятся вполне натуральными, охватывающими. Наполняющимися кровотоком «подлинных переживаний».
Это такое намеренное преувеличение, отчаянный избыток, способный подчистую растворить в себе прием. Не вскрыть его, но растворить, почувствуйте разницу.
Ведь для растворения приема, помимо детально отстроенной структуры-архитектуры, еще и спелое виноградное мясо самого текста необходимо: ароматное, сочное, даже если и обесточенное, лишенное важнейшего пунктуационного признака - и, таким, что ли, образом, растрепленное на лоскуты. На отдельные кадры. Как в комиксах.
Опера, комиксы, мультяшки, для создания автономного настроения (измерения, ладного времяпровождения) разве этого мало?
По главной шкале моего внутреннего деления всех художественных книг между «подлинной литературой» и поденным заполнением издательской инфраструктуры, которой нужно работать и зарабатывать на новых текстах каждый день, «Трилогия» Фоссе находится примерно посередине.
Возле нуля и точки отсчета, но с некоторым смещением в сторону подлинности, оригинальности, незаемности, двигающей процесс куда-то дальше. Хотя пока и непонятно куда.
Карл Уве Кнаусгор "Моя борьба", пятый том: https://paslen.livejournal.com/2823860.html