Точка в конце вечности. Татьяна Веретенова о моём романе "Красная точка", 24.04.2021
Младшеклассник Вася смотрит на красную точку, приклеенную на стекло окна, чтобы он мог делать упражнения для улучшения слабого зрения. Окно это на первом этаже пятиэтажки на окраине Чердачинска (даже не замаскированного Челябинска); время - конец 70-х. Так начинается роман Дмитрия Бавильского. Сразу скажу, что автор очевидным образом не стремился "рассказать историю": детство и юность Васи Бочкова - повод "подумать" о доставшемся ему времени.
Открыв книгу, вы увидите прежде всего не роман, а предваряющие его отзывы критиков, и это, признаюсь, очень удобно (издательство Эксмо, делайте так почаще). На самый первый взгляд (когда вы еще только раздумываете читать/не читать, купить/не купить), может показаться, что перед вами традиционный реалистический роман. Но! "Этот текст - не то, на что он похож", - предупреждает критик Ольга Балла уже на первой странице. "Читатель, пытающийся уловить ее суть каким-нибудь из традиционных сачков, - промахнется. … Это не роман воспитания… Это не критика советского опыта и уж тем более не ностальгия по нему… Это не история личных смыслов, не автобиография…" Главный герой Вася Бочков, по ее мнению, "человек без свойств", задуман абсолютно прозрачным: как средство наблюдения", а главным интересом автора становятся "взаимоотношения человека и времени". (По прочтении и с тем и с другим сложно не согласиться.) Критик Елена Иваницкая тоже предупреждает: "Творческое мышление Дмитрия Бавильского - это глубина и еще раз глубина, сложность и тонкость, пристальность и чуткость". Так что, читатели, будьте готовы к многоплановости и многоуровневости.
И даже после критических отзывов начинается не собственно текст романа, а авторское вступление, предуведомление (не пролог - он будет следующим) под названием "Пока все дома", которое начинается с серьезного заявления: "Для того чтобы начать писать роман, главную книгу жизни, нужно было снять квартиру на последнем этаже". ("Главная книга жизни" - не что-нибудь!) В 19 маленьких главках - и авторское кредо, и про поиск идеальной структуры текста, и про дистанцирование от московской суеты, и возвращение в двор своего детства и съем квартиры в этом дворе. И далее о том, как автор начинает писать роман в этой временной квартире: "Я пишу "Красную точку" каждый день. Встаю рано, завариваю крепкий чай. Пью его с сахаром: питаю голову. Неспешно, не торопясь, понемногу переделывая каждую страницу. Часто хожу в душ. Сижу до обеда…. "Красная точка" становится все толще и ярче, несмотря на круглосуточный шум взбесившегося лифта… Несмотря на картонные стены, пропускающие не только звуки и запахи незримых жизней, но и чужую карму. За чем, собственно я сюда и приехал. Видно, своей не хватает". И вдруг признается: "На самом деле не приехал и не заселился. Только собираюсь, а все, что написано раньше, я поднаврал. Художественный вымысел." Вот так. Если вдруг вам показалось, что перед вами пока еще текст документальный и доверительно распахивающий двери художественной мастерской автора - ан нет! Будь начеку, читатель! Ты уже втянут в художественный вымысел и, да, похоже имеешь дело с недостоверным рассказчиком, который еще не раз будет сам себя хватать за руку и ловить на недостоверности. (См, например, примечание на стр. 213: "Еще одна явная историческая неправда: ранние стихи Иосифа Бродского (Маруся цитирует стихотворение "Холмы") не были доступны тогда не то что Тургояк, но вообще никому".) И подобные, да и всякие другие, игры продолжаются на протяжении всего текста. (О, призрак постмодернизма!)
И короткая цитата из вступления, определяющая авторские намерения (решайте сами - верить или нет): "Писать следует о том, что хорошо знаешь. Например, о себе. Надоели искусственные конструкции, похожие на шахматы: они больше не работают. Их тяговая сила иссякла, и они больше не способны увлечь людей…. всю сознательную жизнь ищешь структуру своей главной книги, способной объять необъятное".
Ситуация - запереться в квартире, чтобы "вспомнить все", - напоминает сюжет недавнего романа Романа Сенчина "Дождь в Париже", герой которого отправляется в туристическую поездку в столицу Франции, как оказывается, только затем, чтобы запереться в гостиничном номере и последовательно вспоминать свои детство, юность и взрослую жизнь тоже в провинции, в Кызыле. Сенчинский герой Андрей Топкин, кстати, как и герой романа Бавильского, щедро одарен географией и ситуациями из авторской биографии и практически его ровесник (разница в возрасте не более двух лет), так что речь идет об осмыслении одно и того же времени. Уединиться, остановиться, осмыслить прожитое - и перед нами роман-перепросмотр.
При всех играх роман парадоксальным образом прежде всего - реалистический. ("Текст реалистичен дальше некуда, почти без метафор, чистая хроника", - отмечает Балла.) "Главный роман жизни" выглядит основательно продуманным и обладает четкой структурой: помимо уже упомянутого вступления, - пролог, три части и эпилог из 1999 года (основное действие заканчивается примерно к середине 90-х). Весь текст поделен на маленькие главки - буквально по странице, полторы - что весьма облегчает восприятие. (Возможно, текст сначала был написан сплошняком, а потом поделен на главки, названия которых нередко выглядят подобранными позже.)
Первая (самая объемная) часть называется "Первый подъезд" и на уровне событийном неспешно (медленно, застойно) рассказывает не столько о том, как Вася учился в школе, а больше - о его дружбе с девочками, живущими в том же доме, и об их семьях. На главное событие (главка "Пробуждение") - включение самосознания - происходит во внутреннем мире героя: по дороге домой "случается самое главное, что делает день приема в пионеры точкой отсчета самосознания одной отдельно взятой личности. Вдруг он видит себя точно со стороны (чуть сверху) и слышит собственный голос, звучащий откуда-то изнутри. … Вася возражает внутреннему голосу". И далее ему открывается "новая конфигурация знания о себе и о мире вокруг. О том, что ты смертен и одинок". (Это, кстати, основные темы романа.) Обратите внимание на настоящее время повествования (во второй части оно постепенно сойдет на нет), создающее ощутимый эффект "присутствия в моменте". Бавильский мастерски насыщает текст знаковыми приметами поздней советской эпохи: книжные шкафы с подписными изданиями, красный галстук, печатная машинка "Эрика", фильм "Спортлото-82", дефицитные пластинки, телевизор, песни Пугачевой, нарезанная газета в туалете, марки и жвачка, жвачка. Более того, следуя путем Пруста (да, "Красная точка" - это отчасти "В поисках утраченного времени"), он наполняет роман вкусами и запахами тех времен: вы вспомните и запах школьного спортзала и вкус жвачки.
Во второй части ("Дискотека 80-х") главный герой, обретший рефлексию в день приема в пионеры (вот такая странная инициация), все более занят развитием индивидуальности и расширением своего внутреннего пространства, хотя внешне он обычный школьник, и взросление идет своим чередом. В подростковом возрасте, дистанцируясь от родителей, Вася отказывается бояться (и в этом принципиальная разница поколений): в ответ на слова матери, что "нужно постоянно думать, что ты делаешь и что говоришь", потому что "за тобой со всех сторон наблюдают тысячи глаз" он возмущается "Вот ты и бойся…, а я не буду!". В этой части из-под образа Васи порой довольно беззастенчиво выглядывает авторское "я"- вот герой роется в свежесобранной куче макулатуры: "Что я хотел отыскать в этой рыхлой куче гуманитарного навоза? Какие тайны открыть? Что за неведомые шедевры хотелось Васе из нее извлечь…?". Так кто же там роется?
"Красная точка" - роман, безусловно, психологический. "Обучение" Васи проходило не столько в школе и институте, сколько в "светских салонах", которые он умудрялся обнаружить, где угодно: их роль сыграли школьный библиотечный кружок Надежды Петровны (которая "подобна герцогине Германтской") и самодеятельный театр-студия "Полет", который возглавляла неудавшаяся актриса, но вдохновенный педагог и постановщик София Семеновна. Вася остается наивным только до момента приема в пионеры, затем неизбежно становится понятно, что автор рисует дьявольски проницательного (впрочем, не злого) мальчика - "в голосе его постоянно проступали снисходительные нотки". В лучших печоринских традициях Вася склонен к психологическим экспериментам: "Подарки" - вот, кстати, одно из ключевых понятий женской психологии… Обратив на это внимание, Вася поставил пару экспериментов и поразился простоте, очевидности схемы". Эксперименты-комплименты Вася практикует и в общении с Софьей Семеновной. Параллель с Печориным возникает неоднократно: "к последнему звонку Вася стал еще более скрытным и изощренным "лишним человеком", в стиле какого-нибудь Печорина из школьного курса литературы", и София Семеновна в итоге предложит Васе роль этого персонажа, "романтической личности демонического характера". В третьей части Вася даже примерит на себя роль психолога, скорее психотерапевта: помимо проницательности, он готов слушать друзей, становясь для многих из них психологической поддержкой, "островком духовности".
В некотором ракурсе роман прежде всего про отношения…(Хотя автор и оговаривается, что "подлинные отношения невозможно увидеть со стороны или тем более пересказать".) Трудно не заметить, что в основе сюжета - треугольник (поначалу дружеский): мальчик и две девочки - Лена и Маруся, и кульминацией становится белый танец на школьном выпускном. (Девочек на самом деле больше - ведь есть еще Инна из соседнего подъезда и еще Катя в театральной студии.) Есть отношения, но нет любви. В романе много тонких и глубоких моментов, значимы полувзгляды, интонации, паузы - но любви нет. Про чувства Вася понимает умом (логика - его сильная сторона), но он не чувствует, или точнее, не осознает то, что чувствует. И в результате получает хроническое (неосознанное) чувство вины.
Эпиграф к роману из "Дневника странной войны" Сартра указывает на время как главный объект внимания автора: "Я думал, что любил свое время так, как другие любят родину, с той же однобокостью, с тем же шовинизмом, с той же предвзятостью. И презирал другие времена с той же слепотой, с которой иные презирают другие нации. И мое время потерпело поражение". Можно даже предположить, что факт появления "Красной точки" - это такая дань времени, попытка его завершить (хотя бы для себя) и поставить (подарить этому времени) точку. Описанные события - в последнее советское десятилетие и сумбурные, нелепые годы перестройки. В начале романа Бавильский напоминает читателю-ровеснику то (подзабытое) ощущение из детства, когда "времени как исторической общности не существовало, за исключением разве что смены времен года. Советские люди жили в вечности". И разумеется, "в дальнейшем с Васей ничего, кроме коммунизма, случиться не может". И это ключевая примета нашего поколения, то, с чем мы выросли: вокруг была вечность (с перспективой коммунизма), а потом вечность умерла. ("светлому будущему, как теперь все знают, не суждено сбыться"; случился "стопроцентный перевертыш, когда бывшее позорным стало престижным, модным") А это сложно понять и принять даже за целую (наполненную интенсивной рефлексией) человеческую жизнь: если умерла вечность, то что же осталось? И в этом, с одной стороны, травма, а с другой - огромная потенциальная свобода нашего поколения.
Рисуя жизнь обычных советских детей и их родителей, автор постоянно идет от частного к общему. Позволю себе несколько не согласиться с Ольгой Балла в том, что "ни Вася, ни другие персонажи - не типы, не обобщения. Каждый из них - именно что частный случай". Да, Вася - индивидуалист, но и он сам и остальные персонажи и их поступки становятся именно что поводами для обобщения. В Васиной судьбе отражается (и угадывается) болезненный надлом, обманутость поколения. Текст пестрит засунутыми куда-нибудь внутрь абзаца (или длинного предложения) уточнениями вроде "как это всегда и бывает в нашей стране" или почти гоголевскими лирическими отступлениями-обобщениями, например: "Была, кстати, такая родовая черта у советских женщин, безусловный инстинкт - закупать ненужные предметы впрок…" или "советские люди носом чуют насилие, к которому потенциально всегда наготове". Или даже масштабнее: "Русские демоны долго дремлют и еще дольше запрягают, но однажды, прорвавшись наружу и сломав шаблон, внутрь не загоняются". Как раз создается впечатление, что Бавильский стремится создать "коллективный портрет" советского интеллигента, русского характера в преломлении того времени, как будто погружая читателя в советскую атмосферу и ментальность.
Третья часть романа (непосредственно "Красная точка") рисует как раз "растерянных советских людей", проживающих "стопроцентный перевертыш" - переход от привычного коллективного сосуществования (и коллективной же ответственности друг за друга) к жизни и ответственности индивидуальной. "Раньше оно все от КПСС зависело…, а теперь же оно только от твоего личного своеволия зависит - от упорности, трудолюбия и воли к победе". Причем Вася, якобы явный индивидуалист, оказывается менее других способен к подобной внезапной трансформации и продолжает петь "старые песни о главном" вместе с самодеятельным молодежным ансамблем. Герой обусловлен прошлым, привязанностью к коллективной, интеллектуальной системе координат, усвоенной в детстве (И поэтому несвободен, да и не способен к любви). Начало третьей части проникнуто политическими мотивами: после армии (о которой почти ни слова) Вася восстанавливается в институте, и читатель узнает о его впечатлениях о референдуме, о президентских выборах, о первых манипуляциях политтехнологов. Здесь рефлексии почти нет; герой заявляет: "Я предпочитаю жить, а не думать о жизни". Обличая настоящее, Вася говорит о кризисе гуманизма, о том, что "человека забыли" ("Фирса снова забыли") и возмущенно восклицает: "Индивидуализм - это ж теперь молодость мира!". ("Васе казалось, что его слова в пустом вагоне звучат как набат, и не отдавал отчета в карикатурности похмельной проповеди".) Герой (да и текст вместе с ним) как будто бы теряет глубину, но мне в этом видится осознанная авторская установка на изображение специфики времени. А оно было плоским и карнавальным; все социальные роли смешались, и получивший свободу человек мог стать стать кем угодно - многие, не только Вася, испытывали проблемы с самоидентификацией в новых условиях. Недаром в 90-е активно появлялись новые театры, студии, фестивали; бурным цветом расцвели ролевые игры. Метафора театра прекрасно подходит для изображения российского общества 90-х. Вася в третьей главе с его социальной потерянностью и почти маргинальностью, с его активным участием лишь в театральной студии "Полет" напоминает мне героя романа Евгения Чижова "Персонаж без роли" (роман про 90-е и про театр; лучший, хотя и малоизвестный роман Чижова). Вася - "человек без свойств" - превращается в "персонажа без роли".
В реалистичном, достоверном повествовании автор активно использует постмодернистские приемы (мы же помним, например, про недостоверного рассказчика?). Автор вдоволь наиграется с именами: при изображении 80-х появляются и Юрий Владимирович, и Раиса Максимовна (и это совсем не те, о ком вы подумали, а просто некие персонажи); функция этих имен - фонить, теребить память, актуализировать время. Постоянно к общему фоновому (культурному, интеллектуальному, цитатному) знанию обращены и названия главок: "Еще идут старинные часы", "Долгая дорога в дюнах", "Между всех стульев", "Танец маленьких лебедей".... Но показывая 80-е и 90-е, роман надежно (как само собой разумеется) опирается и на русскую литературу века 19-го: помимо упомянутого Печорина и гоголевского подхода к обобщениям, текст то и дело радует с детства узнаваемыми цитатами: "криминальные сводки бессмысленные, но беспощадные". Еще один интересный авторский прием - промельки будущего (флэшбеки наоборот) - помните, как в фильме "Бумер"? Например, в первой части Вася вместе с двумя девочками начинает игнорировать третью, объявляет ей бойкот, и вдруг автор выдает: "А когда они с Васей поженились (чего ему тогда и в голову бы не пришло)...". Нельзя не отметить и того, что в целом язык романа отмечен впечатляющей образной выразительностью: "дверь отворилась и серая, точно недорисованная, старушка проскользнула на кухню"; "брови метались по лицу голодными мотыльками".
В финале Бавильский бросает своего героя не менее безжалостно, чем это делает, например, Михаил Елизаров в своей "Земле". И хотя в "Красной точке" есть полноценный (в лучших тургеневских традициях) эпилог, где обозначены судьбы почти всех персонажей, но Васина внутренняя история (а о чем же, как не о ней речь?) отнюдь не завершена. По сути, автор оставляет героя в одной из самых глубоких точек переживания скрытого ужаса. Вася, пьяненький и сильно уставший, застывает в едва узнанном дворе своего детства. (Застывает монументально, как памятник, воплощая ту неподвижность, что свойственна мальчику из первой части романа.) И видит красную точку - но не фиксированную, как та, когда-то наклеенная на стекло, - нет, она мечется по ворсу ковра на снегу "точно живая" (это точка от лазерной указки, которой играет нынешний школьник, стоя у окна на третьем этаже). Точка (и взгляд вместе с ней) утратила былую стабильность и сосредоточенность. Вдумчивый, серьезный и трогательный мальчик в начале книги не может не вызвать читательскую симпатию. Но пьяный герой в эпилоге пробуждает даже не сочувствие, а жалость. Остается только уповать на милость автора: надеяться, что он не бросит своего Васю (которому не довелось, как Григорию Александровичу и некоторым Васиным ровесникам, "умереть где-нибудь по дороге") и напишет продолжение.
Признаюсь, более радуют те герои у авторов нашего поколения (1969-71 г рождения), которые уже не пьют (а герои Бавильского и Сенчина пьют; у героев Сенчина алкоголь способствует хотя бы катарсическим переживаниям) и не индульгируют, а, бросив пить, но не потеряв при этом внутреннего наблюдателя (что важно!), преодолевают наконец поколенческую травму (а она есть - куда ж от нее деться?), смиряются со временем и участью и начинают действовать. И такие персонажи есть. Где? Например, в книгах Александра Иличевского или Ильи Кочергина (оба писателя 1970 года рождения). Так что читателю, который, дочитав роман Бавильского возможно воскликнет "И что? Что дальше-то?", пока продолжение про Васю отсутствует (а есть подозрение, что оно таки последует) предлагаю читать книгу Ильи Кочергина "Ich Любэ dich" (о которой писала пару месяцев назад). Она как раз о том, как бросивший пить герой (да, ровесник Васи) любит природу, жену, сына; строит дом и баню и живет свободно и счастливо (но порой непросто), не замарачиваясь особо, что там происходит в социуме. И да, этот герой - глубокий, рефлексирующий, интеллигентный и хорошо образованный человек, а тема любви (отсутствующая в "Красной точке") здесь заявлена уже в названии книги.
Красные точки рассыпаны по всему роману, как по ковру на снегу, который вынесли во двор, чтобы чистить (кстати, если следите за публикациями автора в фб, то полагаю, этот ковер неоднократно видели). Например, "жирную красную точку" ставили песней, которой обычно завершали выступления студенческого ансамбля. "Красная точка", как "клякса на стекле, которую не отскоблишь" завершает и отношения главных героев. Как заявлено в самом начале (в "Пока все дома") автор пишет этот роман, "чтобы освободиться от советского прошлого", поставить точку, закрыть гештальт, закончить историю и стать свободным от нее. Но прежде всего, похоже, чтобы принять свое прошлое, смириться с ним: "...принять свой удел - одна из важнейших задач жизни, уверенной в правоте". Фамилия Бочков появляется у героя (как имя у набоковского Лужина) лишь на самых последних страницах романа, и смотрится этот прием как еще одна инициация Васи, дающая ему новый шанс. Шанс на будущую, совсем иную жизнь. Сможет ли он им воспользоваться?
Оригинал тут: https://www.facebook.com/tatiana.veretenova/posts/956159225170002
Карта Памяти. Ольга Брагина о моих книгах "Красная точка", "Желание быть городом". Литерратура, 01.06.21: https://paslen.livejournal.com/2590014.html
"Мы не вернёмся сюда..." Рецензия Татьяны Риздвенко на мою "Красную точку" в "Знамени", №1, 21: https://paslen.livejournal.com/2546472.html
Интервью Наде Делаланд на сайте book24 о моей книге "Красная точка" от 24. 08.12.2020: https://paslen.livejournal.com/2543871.html
Интервью Эльдару Гизадуллину, "АиФ", Челябинск: https://paslen.livejournal.com/2543175.html
Игорь Гулин "Красная точка" Дмитрия Бавильского" ("Коммерсант/Weekend", 25.09. 2020): https://paslen.livejournal.com/2503480.html
Лидия Маслова "Под сенью девушек в подъезде"("Известия", 26.07.2020): https://paslen.livejournal.com/2484623.html
Андрей Левкин о моей "Красной точке" на сайте post(non)fiction: : https://paslen.livejournal.com/2339007.html
Открыв книгу, вы увидите прежде всего не роман, а предваряющие его отзывы критиков, и это, признаюсь, очень удобно (издательство Эксмо, делайте так почаще). На самый первый взгляд (когда вы еще только раздумываете читать/не читать, купить/не купить), может показаться, что перед вами традиционный реалистический роман. Но! "Этот текст - не то, на что он похож", - предупреждает критик Ольга Балла уже на первой странице. "Читатель, пытающийся уловить ее суть каким-нибудь из традиционных сачков, - промахнется. … Это не роман воспитания… Это не критика советского опыта и уж тем более не ностальгия по нему… Это не история личных смыслов, не автобиография…" Главный герой Вася Бочков, по ее мнению, "человек без свойств", задуман абсолютно прозрачным: как средство наблюдения", а главным интересом автора становятся "взаимоотношения человека и времени". (По прочтении и с тем и с другим сложно не согласиться.) Критик Елена Иваницкая тоже предупреждает: "Творческое мышление Дмитрия Бавильского - это глубина и еще раз глубина, сложность и тонкость, пристальность и чуткость". Так что, читатели, будьте готовы к многоплановости и многоуровневости.
И даже после критических отзывов начинается не собственно текст романа, а авторское вступление, предуведомление (не пролог - он будет следующим) под названием "Пока все дома", которое начинается с серьезного заявления: "Для того чтобы начать писать роман, главную книгу жизни, нужно было снять квартиру на последнем этаже". ("Главная книга жизни" - не что-нибудь!) В 19 маленьких главках - и авторское кредо, и про поиск идеальной структуры текста, и про дистанцирование от московской суеты, и возвращение в двор своего детства и съем квартиры в этом дворе. И далее о том, как автор начинает писать роман в этой временной квартире: "Я пишу "Красную точку" каждый день. Встаю рано, завариваю крепкий чай. Пью его с сахаром: питаю голову. Неспешно, не торопясь, понемногу переделывая каждую страницу. Часто хожу в душ. Сижу до обеда…. "Красная точка" становится все толще и ярче, несмотря на круглосуточный шум взбесившегося лифта… Несмотря на картонные стены, пропускающие не только звуки и запахи незримых жизней, но и чужую карму. За чем, собственно я сюда и приехал. Видно, своей не хватает". И вдруг признается: "На самом деле не приехал и не заселился. Только собираюсь, а все, что написано раньше, я поднаврал. Художественный вымысел." Вот так. Если вдруг вам показалось, что перед вами пока еще текст документальный и доверительно распахивающий двери художественной мастерской автора - ан нет! Будь начеку, читатель! Ты уже втянут в художественный вымысел и, да, похоже имеешь дело с недостоверным рассказчиком, который еще не раз будет сам себя хватать за руку и ловить на недостоверности. (См, например, примечание на стр. 213: "Еще одна явная историческая неправда: ранние стихи Иосифа Бродского (Маруся цитирует стихотворение "Холмы") не были доступны тогда не то что Тургояк, но вообще никому".) И подобные, да и всякие другие, игры продолжаются на протяжении всего текста. (О, призрак постмодернизма!)
И короткая цитата из вступления, определяющая авторские намерения (решайте сами - верить или нет): "Писать следует о том, что хорошо знаешь. Например, о себе. Надоели искусственные конструкции, похожие на шахматы: они больше не работают. Их тяговая сила иссякла, и они больше не способны увлечь людей…. всю сознательную жизнь ищешь структуру своей главной книги, способной объять необъятное".
Ситуация - запереться в квартире, чтобы "вспомнить все", - напоминает сюжет недавнего романа Романа Сенчина "Дождь в Париже", герой которого отправляется в туристическую поездку в столицу Франции, как оказывается, только затем, чтобы запереться в гостиничном номере и последовательно вспоминать свои детство, юность и взрослую жизнь тоже в провинции, в Кызыле. Сенчинский герой Андрей Топкин, кстати, как и герой романа Бавильского, щедро одарен географией и ситуациями из авторской биографии и практически его ровесник (разница в возрасте не более двух лет), так что речь идет об осмыслении одно и того же времени. Уединиться, остановиться, осмыслить прожитое - и перед нами роман-перепросмотр.
При всех играх роман парадоксальным образом прежде всего - реалистический. ("Текст реалистичен дальше некуда, почти без метафор, чистая хроника", - отмечает Балла.) "Главный роман жизни" выглядит основательно продуманным и обладает четкой структурой: помимо уже упомянутого вступления, - пролог, три части и эпилог из 1999 года (основное действие заканчивается примерно к середине 90-х). Весь текст поделен на маленькие главки - буквально по странице, полторы - что весьма облегчает восприятие. (Возможно, текст сначала был написан сплошняком, а потом поделен на главки, названия которых нередко выглядят подобранными позже.)
Первая (самая объемная) часть называется "Первый подъезд" и на уровне событийном неспешно (медленно, застойно) рассказывает не столько о том, как Вася учился в школе, а больше - о его дружбе с девочками, живущими в том же доме, и об их семьях. На главное событие (главка "Пробуждение") - включение самосознания - происходит во внутреннем мире героя: по дороге домой "случается самое главное, что делает день приема в пионеры точкой отсчета самосознания одной отдельно взятой личности. Вдруг он видит себя точно со стороны (чуть сверху) и слышит собственный голос, звучащий откуда-то изнутри. … Вася возражает внутреннему голосу". И далее ему открывается "новая конфигурация знания о себе и о мире вокруг. О том, что ты смертен и одинок". (Это, кстати, основные темы романа.) Обратите внимание на настоящее время повествования (во второй части оно постепенно сойдет на нет), создающее ощутимый эффект "присутствия в моменте". Бавильский мастерски насыщает текст знаковыми приметами поздней советской эпохи: книжные шкафы с подписными изданиями, красный галстук, печатная машинка "Эрика", фильм "Спортлото-82", дефицитные пластинки, телевизор, песни Пугачевой, нарезанная газета в туалете, марки и жвачка, жвачка. Более того, следуя путем Пруста (да, "Красная точка" - это отчасти "В поисках утраченного времени"), он наполняет роман вкусами и запахами тех времен: вы вспомните и запах школьного спортзала и вкус жвачки.
Во второй части ("Дискотека 80-х") главный герой, обретший рефлексию в день приема в пионеры (вот такая странная инициация), все более занят развитием индивидуальности и расширением своего внутреннего пространства, хотя внешне он обычный школьник, и взросление идет своим чередом. В подростковом возрасте, дистанцируясь от родителей, Вася отказывается бояться (и в этом принципиальная разница поколений): в ответ на слова матери, что "нужно постоянно думать, что ты делаешь и что говоришь", потому что "за тобой со всех сторон наблюдают тысячи глаз" он возмущается "Вот ты и бойся…, а я не буду!". В этой части из-под образа Васи порой довольно беззастенчиво выглядывает авторское "я"- вот герой роется в свежесобранной куче макулатуры: "Что я хотел отыскать в этой рыхлой куче гуманитарного навоза? Какие тайны открыть? Что за неведомые шедевры хотелось Васе из нее извлечь…?". Так кто же там роется?
"Красная точка" - роман, безусловно, психологический. "Обучение" Васи проходило не столько в школе и институте, сколько в "светских салонах", которые он умудрялся обнаружить, где угодно: их роль сыграли школьный библиотечный кружок Надежды Петровны (которая "подобна герцогине Германтской") и самодеятельный театр-студия "Полет", который возглавляла неудавшаяся актриса, но вдохновенный педагог и постановщик София Семеновна. Вася остается наивным только до момента приема в пионеры, затем неизбежно становится понятно, что автор рисует дьявольски проницательного (впрочем, не злого) мальчика - "в голосе его постоянно проступали снисходительные нотки". В лучших печоринских традициях Вася склонен к психологическим экспериментам: "Подарки" - вот, кстати, одно из ключевых понятий женской психологии… Обратив на это внимание, Вася поставил пару экспериментов и поразился простоте, очевидности схемы". Эксперименты-комплименты Вася практикует и в общении с Софьей Семеновной. Параллель с Печориным возникает неоднократно: "к последнему звонку Вася стал еще более скрытным и изощренным "лишним человеком", в стиле какого-нибудь Печорина из школьного курса литературы", и София Семеновна в итоге предложит Васе роль этого персонажа, "романтической личности демонического характера". В третьей части Вася даже примерит на себя роль психолога, скорее психотерапевта: помимо проницательности, он готов слушать друзей, становясь для многих из них психологической поддержкой, "островком духовности".
В некотором ракурсе роман прежде всего про отношения…(Хотя автор и оговаривается, что "подлинные отношения невозможно увидеть со стороны или тем более пересказать".) Трудно не заметить, что в основе сюжета - треугольник (поначалу дружеский): мальчик и две девочки - Лена и Маруся, и кульминацией становится белый танец на школьном выпускном. (Девочек на самом деле больше - ведь есть еще Инна из соседнего подъезда и еще Катя в театральной студии.) Есть отношения, но нет любви. В романе много тонких и глубоких моментов, значимы полувзгляды, интонации, паузы - но любви нет. Про чувства Вася понимает умом (логика - его сильная сторона), но он не чувствует, или точнее, не осознает то, что чувствует. И в результате получает хроническое (неосознанное) чувство вины.
Эпиграф к роману из "Дневника странной войны" Сартра указывает на время как главный объект внимания автора: "Я думал, что любил свое время так, как другие любят родину, с той же однобокостью, с тем же шовинизмом, с той же предвзятостью. И презирал другие времена с той же слепотой, с которой иные презирают другие нации. И мое время потерпело поражение". Можно даже предположить, что факт появления "Красной точки" - это такая дань времени, попытка его завершить (хотя бы для себя) и поставить (подарить этому времени) точку. Описанные события - в последнее советское десятилетие и сумбурные, нелепые годы перестройки. В начале романа Бавильский напоминает читателю-ровеснику то (подзабытое) ощущение из детства, когда "времени как исторической общности не существовало, за исключением разве что смены времен года. Советские люди жили в вечности". И разумеется, "в дальнейшем с Васей ничего, кроме коммунизма, случиться не может". И это ключевая примета нашего поколения, то, с чем мы выросли: вокруг была вечность (с перспективой коммунизма), а потом вечность умерла. ("светлому будущему, как теперь все знают, не суждено сбыться"; случился "стопроцентный перевертыш, когда бывшее позорным стало престижным, модным") А это сложно понять и принять даже за целую (наполненную интенсивной рефлексией) человеческую жизнь: если умерла вечность, то что же осталось? И в этом, с одной стороны, травма, а с другой - огромная потенциальная свобода нашего поколения.
Рисуя жизнь обычных советских детей и их родителей, автор постоянно идет от частного к общему. Позволю себе несколько не согласиться с Ольгой Балла в том, что "ни Вася, ни другие персонажи - не типы, не обобщения. Каждый из них - именно что частный случай". Да, Вася - индивидуалист, но и он сам и остальные персонажи и их поступки становятся именно что поводами для обобщения. В Васиной судьбе отражается (и угадывается) болезненный надлом, обманутость поколения. Текст пестрит засунутыми куда-нибудь внутрь абзаца (или длинного предложения) уточнениями вроде "как это всегда и бывает в нашей стране" или почти гоголевскими лирическими отступлениями-обобщениями, например: "Была, кстати, такая родовая черта у советских женщин, безусловный инстинкт - закупать ненужные предметы впрок…" или "советские люди носом чуют насилие, к которому потенциально всегда наготове". Или даже масштабнее: "Русские демоны долго дремлют и еще дольше запрягают, но однажды, прорвавшись наружу и сломав шаблон, внутрь не загоняются". Как раз создается впечатление, что Бавильский стремится создать "коллективный портрет" советского интеллигента, русского характера в преломлении того времени, как будто погружая читателя в советскую атмосферу и ментальность.
Третья часть романа (непосредственно "Красная точка") рисует как раз "растерянных советских людей", проживающих "стопроцентный перевертыш" - переход от привычного коллективного сосуществования (и коллективной же ответственности друг за друга) к жизни и ответственности индивидуальной. "Раньше оно все от КПСС зависело…, а теперь же оно только от твоего личного своеволия зависит - от упорности, трудолюбия и воли к победе". Причем Вася, якобы явный индивидуалист, оказывается менее других способен к подобной внезапной трансформации и продолжает петь "старые песни о главном" вместе с самодеятельным молодежным ансамблем. Герой обусловлен прошлым, привязанностью к коллективной, интеллектуальной системе координат, усвоенной в детстве (И поэтому несвободен, да и не способен к любви). Начало третьей части проникнуто политическими мотивами: после армии (о которой почти ни слова) Вася восстанавливается в институте, и читатель узнает о его впечатлениях о референдуме, о президентских выборах, о первых манипуляциях политтехнологов. Здесь рефлексии почти нет; герой заявляет: "Я предпочитаю жить, а не думать о жизни". Обличая настоящее, Вася говорит о кризисе гуманизма, о том, что "человека забыли" ("Фирса снова забыли") и возмущенно восклицает: "Индивидуализм - это ж теперь молодость мира!". ("Васе казалось, что его слова в пустом вагоне звучат как набат, и не отдавал отчета в карикатурности похмельной проповеди".) Герой (да и текст вместе с ним) как будто бы теряет глубину, но мне в этом видится осознанная авторская установка на изображение специфики времени. А оно было плоским и карнавальным; все социальные роли смешались, и получивший свободу человек мог стать стать кем угодно - многие, не только Вася, испытывали проблемы с самоидентификацией в новых условиях. Недаром в 90-е активно появлялись новые театры, студии, фестивали; бурным цветом расцвели ролевые игры. Метафора театра прекрасно подходит для изображения российского общества 90-х. Вася в третьей главе с его социальной потерянностью и почти маргинальностью, с его активным участием лишь в театральной студии "Полет" напоминает мне героя романа Евгения Чижова "Персонаж без роли" (роман про 90-е и про театр; лучший, хотя и малоизвестный роман Чижова). Вася - "человек без свойств" - превращается в "персонажа без роли".
В реалистичном, достоверном повествовании автор активно использует постмодернистские приемы (мы же помним, например, про недостоверного рассказчика?). Автор вдоволь наиграется с именами: при изображении 80-х появляются и Юрий Владимирович, и Раиса Максимовна (и это совсем не те, о ком вы подумали, а просто некие персонажи); функция этих имен - фонить, теребить память, актуализировать время. Постоянно к общему фоновому (культурному, интеллектуальному, цитатному) знанию обращены и названия главок: "Еще идут старинные часы", "Долгая дорога в дюнах", "Между всех стульев", "Танец маленьких лебедей".... Но показывая 80-е и 90-е, роман надежно (как само собой разумеется) опирается и на русскую литературу века 19-го: помимо упомянутого Печорина и гоголевского подхода к обобщениям, текст то и дело радует с детства узнаваемыми цитатами: "криминальные сводки бессмысленные, но беспощадные". Еще один интересный авторский прием - промельки будущего (флэшбеки наоборот) - помните, как в фильме "Бумер"? Например, в первой части Вася вместе с двумя девочками начинает игнорировать третью, объявляет ей бойкот, и вдруг автор выдает: "А когда они с Васей поженились (чего ему тогда и в голову бы не пришло)...". Нельзя не отметить и того, что в целом язык романа отмечен впечатляющей образной выразительностью: "дверь отворилась и серая, точно недорисованная, старушка проскользнула на кухню"; "брови метались по лицу голодными мотыльками".
В финале Бавильский бросает своего героя не менее безжалостно, чем это делает, например, Михаил Елизаров в своей "Земле". И хотя в "Красной точке" есть полноценный (в лучших тургеневских традициях) эпилог, где обозначены судьбы почти всех персонажей, но Васина внутренняя история (а о чем же, как не о ней речь?) отнюдь не завершена. По сути, автор оставляет героя в одной из самых глубоких точек переживания скрытого ужаса. Вася, пьяненький и сильно уставший, застывает в едва узнанном дворе своего детства. (Застывает монументально, как памятник, воплощая ту неподвижность, что свойственна мальчику из первой части романа.) И видит красную точку - но не фиксированную, как та, когда-то наклеенная на стекло, - нет, она мечется по ворсу ковра на снегу "точно живая" (это точка от лазерной указки, которой играет нынешний школьник, стоя у окна на третьем этаже). Точка (и взгляд вместе с ней) утратила былую стабильность и сосредоточенность. Вдумчивый, серьезный и трогательный мальчик в начале книги не может не вызвать читательскую симпатию. Но пьяный герой в эпилоге пробуждает даже не сочувствие, а жалость. Остается только уповать на милость автора: надеяться, что он не бросит своего Васю (которому не довелось, как Григорию Александровичу и некоторым Васиным ровесникам, "умереть где-нибудь по дороге") и напишет продолжение.
Признаюсь, более радуют те герои у авторов нашего поколения (1969-71 г рождения), которые уже не пьют (а герои Бавильского и Сенчина пьют; у героев Сенчина алкоголь способствует хотя бы катарсическим переживаниям) и не индульгируют, а, бросив пить, но не потеряв при этом внутреннего наблюдателя (что важно!), преодолевают наконец поколенческую травму (а она есть - куда ж от нее деться?), смиряются со временем и участью и начинают действовать. И такие персонажи есть. Где? Например, в книгах Александра Иличевского или Ильи Кочергина (оба писателя 1970 года рождения). Так что читателю, который, дочитав роман Бавильского возможно воскликнет "И что? Что дальше-то?", пока продолжение про Васю отсутствует (а есть подозрение, что оно таки последует) предлагаю читать книгу Ильи Кочергина "Ich Любэ dich" (о которой писала пару месяцев назад). Она как раз о том, как бросивший пить герой (да, ровесник Васи) любит природу, жену, сына; строит дом и баню и живет свободно и счастливо (но порой непросто), не замарачиваясь особо, что там происходит в социуме. И да, этот герой - глубокий, рефлексирующий, интеллигентный и хорошо образованный человек, а тема любви (отсутствующая в "Красной точке") здесь заявлена уже в названии книги.
Красные точки рассыпаны по всему роману, как по ковру на снегу, который вынесли во двор, чтобы чистить (кстати, если следите за публикациями автора в фб, то полагаю, этот ковер неоднократно видели). Например, "жирную красную точку" ставили песней, которой обычно завершали выступления студенческого ансамбля. "Красная точка", как "клякса на стекле, которую не отскоблишь" завершает и отношения главных героев. Как заявлено в самом начале (в "Пока все дома") автор пишет этот роман, "чтобы освободиться от советского прошлого", поставить точку, закрыть гештальт, закончить историю и стать свободным от нее. Но прежде всего, похоже, чтобы принять свое прошлое, смириться с ним: "...принять свой удел - одна из важнейших задач жизни, уверенной в правоте". Фамилия Бочков появляется у героя (как имя у набоковского Лужина) лишь на самых последних страницах романа, и смотрится этот прием как еще одна инициация Васи, дающая ему новый шанс. Шанс на будущую, совсем иную жизнь. Сможет ли он им воспользоваться?
Оригинал тут: https://www.facebook.com/tatiana.veretenova/posts/956159225170002
Карта Памяти. Ольга Брагина о моих книгах "Красная точка", "Желание быть городом". Литерратура, 01.06.21: https://paslen.livejournal.com/2590014.html
"Мы не вернёмся сюда..." Рецензия Татьяны Риздвенко на мою "Красную точку" в "Знамени", №1, 21: https://paslen.livejournal.com/2546472.html
Интервью Наде Делаланд на сайте book24 о моей книге "Красная точка" от 24. 08.12.2020: https://paslen.livejournal.com/2543871.html
Интервью Эльдару Гизадуллину, "АиФ", Челябинск: https://paslen.livejournal.com/2543175.html
Игорь Гулин "Красная точка" Дмитрия Бавильского" ("Коммерсант/Weekend", 25.09. 2020): https://paslen.livejournal.com/2503480.html
Лидия Маслова "Под сенью девушек в подъезде"("Известия", 26.07.2020): https://paslen.livejournal.com/2484623.html
Андрей Левкин о моей "Красной точке" на сайте post(non)fiction: : https://paslen.livejournal.com/2339007.html