В сентябре огород теряет спрямлённую нить хронотопа, становится сразу же обо всём и ни о чём.
Все тёплые месяцы, начиная с щавеля и редиски, первыми из съедобных способными на урожай, мы попеременно следим на сменой дискурсов: ягоды передают инициативу фруктам и так по кругу - кусты, деревья и кустарники образуют "круглый год", вращающийся по кругу, вот вся эта мельтешня забот с обхаживанием и выращиванием урожая, идущего по саду как волны
Вот как судорога.
Прибой как вафли их печет.
А потом, где-то во второй половине августа, сгущается первое опустошение, когда цветы и травы, всё лето сплетавшиеся колтуном, становятся разреженными - точно последние волосы на голове у старика: каждая травинка отдельно и на просвет.
Можно каталоги составлять, списки, выстраивания по ранжиру, производить перепись зелёного населения, которое ещё совсем недавно билось в пароксизме и соках, переполнявших стебли, а сейчас наступила временная старость сразу всей растительной цивилизации, на опережение съёживающейся по тёмным углам, так как тени растут-нарастают, начиная примерно с середины июля, а там и Ильин день, с его льдинкой, похожей на обсосанное эскимо, уже недалеко.
И ты как бы (или не как бы) делаешь свои привычные жизненные дела, а параллельно растёт и пенится дополнительный процесс, за которым мы присматриваем и которым пользуемся, время от времени, как только те или иные его составляющие входят в силу.
А потом карты спутываются и все процессы идут вразнос, плодоносить устают и перестают, хотя, по инерции ещё, падают яблоки и наливается глюкозой смородина, второй раз начинает плодоносить клубника и подрастают травы, судьба которых вот уж точно уйти под снег, так как основные едоки разъезжаются по своим весям.
И тогда на первое место начинают выступать несъедобные цветы, особенно, астры и прочая пахучая, твердохарактерная мелочь, на которой глаз отдыхает.
Впрочем, едоки разъезжаются, уже разъехались, так что вся эта красота цветёт, отцветает сугубо для себя, вообще без какого бы то ни было пригляда - в омуте и пустоте, вот примерно как звёзды, которые несутся по космическим просторам бесконечное число лет, вот так и тут.
Но только тут цветы вспыхивают и быстро гаснут (между прочим, до сих пор распускаются розы, сменив цвет оперения с бледно-розового на тёмно-багровый, точно за лето они уже накопили, а ныне щедро разбрасывают надсаду) без какого бы то ни было пригляда, поэтому никакого события из их быстротечной жизни не случается.
И теперь они будут вечно нести свет своих потухших соцветий на этих снимках, которые я приспособился делать долгими осенними вечерами не для того, чтобы подчеркнуть сумерки нашей азиатской Европы, внезапно расплескавшей в палисаднике барокко, но потому что в телефонной камере появилась функция "виньетки", помогающей справиться с краями кадра, уходящего в зтм, но потому что, в конце концов, это красиво как зев, воспалённый ангиной может быть красив оттенками багряного да алого.
Судороги волн в огороде прекращаются, уступая место опустошённости: сентябрь - время климакса и последних горячих волн, поезд дальше не идёт, хотя и продолжает двигаться в непонятном для всех живых направлении.
Можно сказать, что сад засыпает, съёживаясь под невидимым одеялом, которое, правда, не греет, но вечно сквозит со всех сторон, пока не простынет окончательно и бесповоротно во второй половине февраля, начинающего пахнуть грядущими оттепелями.
Когда снег уже грязный и похож на свалявшийся снег, из-под которого начинает виднеться какой-нибудь щавель.