Снимать я, кстати, начал именно здесь - в этом доме, построенном чуть больше десяти лет назад, когда проверял в телефоне новую камеру, то сделал пару снимков.
"Помню, как сейчас": стоял на лестнице, смотрел на телевизор, сняв потолок с его неровностями и люстру, похожую на хромированного краба - меня именно что неровности потолка возбуждали поймать их и зафиксировать.
Хотя впервые я эти искажения ландшафта сверху, когда потолки и своды вытягиваются в отдельную часть фото-композиции, заявляя свои неровные протяжённости (ровного ничего в мире, особенно в российском нет - и это одно из важнейших открытий, которое делаешь, начиная заниматься съёмками: криво всё, что по определению должно быть прямым, например, углы домов, окна или же развеска картин на выставках, которую выставляют с помощью электронных чертежей и прочих сложных гаджетов) с отдельными, шероховатыми, зернистыми тенями, я увидел в метро.
Потому что когда спускаешься на эскалаторе и смотришь прямо, то перед глазами проходит целый каскад сменяющих друг друга разномастных пространств, отличающихся друг от друга, во-первых, углом раскрытия, а, во-вторых, площадью заёма.
Метро богато на россыпи подобных визуально-пространственных и звуково-временных игр, но вот приспособление эскалатора под свои игровые, пространственно-временные нужды - из самых жирных, наваристых.
Уже только ради этого стоит в Москву переехать, чтобы, спускаясь на Тверскую, поймать раскрытие локуса в другой точке, мигрирующей по мере погружения (такие же штуки интересно ловить подымаясь в локальных переходах Охотного ряда - Площади Революции и Театральной, хотя самые архитектурно эффектно раскрываемые конструкции являются при подъёме вверх на кольцевой Парка культуры и при спуске на кольцевую Комсомольскую с её вариациями на темы нарышкинского барокко), оплетённого несимметричными кабелями фронтальной стены, с которой частенько забывают стереть пыль, из-за чего она начинает походить на старую, дряблую кожу.
Метро - дом городского бытия, ловящего нас в свои протяжные капканы.
Ну, то есть, дом - это крыша и погружение под неё: когда я сделал свои первые снимки, с которых и понеслась лёгкая, важно было проявление наутилуса, погружённого в воды осенних (а, может быть, уже зимних?) сумерек?
Потому что кадрами своими, оказывается, можно расширять хронотоп, раздвигать пространство и увеличивать жилую площадь.
Так как я уже очень скоро понял, что фотографирование, напрямую зависящее от света, и есть ловля света, его заготовление и консервация впрок.
Именно поэтому съёмки особенно актуальны для слепых дней в темное время года: это всё равно как собирать по капле воду в пустыне.
Всё равно как влага собирается на дне пересохшего колодца, чтобы колодец вновь стал живым.
Отдельные кадры и оказываются такими каплями, важными, может быть, не по отдельности (я же не мастер светописи, гений фотогении, не профессионал и даже не ремесленник), но тем, что откладывается - причём не в камере, но на подкорке.
Важен не заём световой фактуры, подсвеченной осенним увяданием, но свой собственный, новый контекст, состоящий из слепых, казалось бы, усилий, которые, несмотря на всю свою явную бельмоту, где-то откладываются на подкорке.
Счётчиком спидометра.
Кажется, это единственная возможность (так как музыка, подобно дыму, нестойкая и мгновенно рассеивается) запечатлённого времени и вполне себе видимая польза от пережитого.