Утро в сосновом лесу
Сегодня в Чердачинске особенно жарко и душно, поэтому мы пошли с Полиной и с Даней в бор по соседству с посёлком. Даня успел оценить все ништяки и заманухи этого леса (Голубой карьер, берег и пляж Шершнёвского моря, старое кладбище среди сосен), начинающегося сразу за психбольницей, ещё в прошлом году - мы регулярно ходили с ним туда в экспедиции, собирали дикую землянику подальше от людских толп, качались на пляжных качелях и боялись волн ( перелом в отношениях Дани с водой случился две недели назад - на тель-авивском пляже, постепенно, мальчик начал ловить волну за волной и увлёкся так, что теперь за уши не оттащишь), а, главное, выглядывали в зарослях хвойных деревьев спрятавшихся животных - лисицу, волка и, конечно, медведя.
Хотя животные вели себя с нами крайне ушло и из нычек и нор не вылезали. Я пытался объяснить Данелю, что на промысел звери выходят, в основном, ночью (желательно в полнолуние, вот как вчера-сегодня), когда и хватают всех без разбору. Ну, а днём они отсыпаются да ленятся, в основном. Днём, да в такую жару, у них сиеста. И теперь Даня объясняет всё это Поле, потому что ( если кто помнит обстоятельства прошлого года) тем летом Полина сдавала экзамены и на Урал не приезжала, пропустила целый сезон охоты на медведей.
Не скрою, мне было приятно, что Даня помнит и прошлогоднюю землянику и то, что в сосновом бору следует вести себя осторожным способом - постоянно озираться по сторонам и не разговаривать громко: один из главных недостатков Данеля Журчалкина - невозможность сдержать обуреваемые его эмоции. Мальчик совсем не умеет разговаривать так, как это принято в России, то есть тихо и как бы немного застенчиво. Классический израильтянин, Данель несёт свет своего присутствия в этом мире громко и на широкую ногу. В общем, кричит, как ему не объясняй про ментальные особенности и национальные обычаи: очень уж свободен этот маленький человек, в том числе и от условностей.
Полина, кстати, в его возрасте была точно такая же - всем, буквально каждые пять минут, громогласно признавалась в любви. Теперь же стала томной, сонной, и даже спящей красавицей, не отрывающей лицо от айфона.
Даня помнит, что было в прошлом году. Значит, есть надежда на остатки воспоминаний об этой поре и тогда, когда детство вымоется из его сознания окончательно и бесповоротно. Мне важно и всегда интересно - куда уходит детство деваются реалии некогда важного мира. Как и зачем они рассеиваются без следа и что нужно сделать, чтобы что-то, хоть что-то (и что именно?) осталось?
Про традиции и уклад земли русской Поля ещё в позапрошлом году всё хорошо поняла. Во-первых, она в три раза старше брата. Во-вторых, у неё же есть Инстаграм (даже два, правда, второй аккаунт она успела забросить), на примере которого я смог объяснить ей, что в разных странах ВСЁ вообще разное, от цвета неба до пищевых привычек и способов общения. Я призывал её получше присматриваться к отличиях и стараться находить схожести для того, чтобы лучше передать в бложике специфику своей неповторимой жизни.
- Ведь мало кто из твоих подружаек или одноклассниц был в России? - Наугад уточнил я и попал в яблочко, так как, если совсем уже по-чесноку, Россия занимает весьма небольшое место в самосознании Израиля. Даже в раскладах наших бывших соотечественников, переезжающих на новое место для того, чтобы жить там новой, а не старой жизнью. Россия для Израиля - чистая, незамутнённая и совершенно непонятная экзотика, про которую вообще ничего непонятно. Особенно теперь.
Это, кстати, касается места нашей великой и необъятной в новостных лентах и бытовых делах все остальных стран, не исключая (как это показала моя майская поездка) и Украины. Может быть, это и возмутительно, но страны, подобно людям, заняты, в основном, собой. На других им попросту фиолетово. Своих дел, вопросов, проблем хватает. Конечно, перенести это трудно, ещё сложнее это понять и принять, совсем как Данелю, который оказывается, например, в лесу и это значит, что центр мира автоматически перемещается в сосновый бор.
А Полина совсем не такая. У Поли есть Инстаграм и она видит (ок, может видеть), как живут люди в Индонезии и чем питаются в Японии или Южной Корее. То, что пользователям Австралии или Боливии кажется простым и естественным, ибо окружает с утра и до ночи несокрушимой сермягой, жителю других континентов выглядит жгуче да пряно. Главное увидеть и выделить в том, что вокруг (и, оттого, как бы невидимо - глаз-то замылен) характерное и типическое, способное удивить северянина или южанина.
Условно говоря, приезжаешь ты в Токио, где все узкоглазы и так там таких ускоглазых людей очень много, что, вскорости, перестаёшь обращать на это обстоятельство внимание. Начинает казаться, что это - единственно возможная норма, тогда как уедешь обратно в Израиль и только потом, постфактум, оценишь, что нужно было фиксировать другой антропологический ракурс… Значит, дело не только в том, чтобы увидеть, но и в том, чтобы успеть.
Поля всё это знает, так как Инстаграм (самая спокойная и душеподъёмная соцсеть, напрочь лишённая политики, что по нынешним временам и вовсе крамола) - лучший способ не только рассказать историю своей жизни и показать из чего она состоит, но и подчеркнуть бытовые и цивилизационные различия. На случай, если кто-то и Полькиных подружек ездит в Россию, приготовил более прицельную спецификацию - мол, а в Чердачинске кто-нибудь из них был? Но географическая конкретность не потребовалась: мы действительно слишком иные.
В Израиле, например, нет дач и практически не огородов - земля там другая, песочная, песчаная, на ней не забалуешь. Бабушки в Израиле не особенно остаются с внуками. Точнее, может быть, и остаются, но не на долго, на пару часов, а не на пару неделю. И, тем более, в Израиле не принято ездить к бабе в деревню на лето.
А о зиме, снеге и всем, что с ним связано, я и вовсе молчу. Молчит и Поля: в лесу, на торной тропе, хочется молчать и дышать хвойною придурью. Хотя, на самом деле, Поле жарко и она переживает, что не забрала с собой из Рамат-Гана дезодорант. На обратном пути мы зайдём в старинный промтоварный магазичик (многое сменилось в нашем посёлке, но только не он и не аптека с полукруглыми арками высоких окон в витрине) и купим ей дезодорнат, не отличимый от израильского - интернациональные бренды проводят уравниловку, противоположную пафосу Инстаграма. Но пока она переживает и даже нервничает.
Вот Данелька и успокаивает сестру как может, как умеет. Отвлекает байками про медведя. Впрочем, для него это никакие не байки, а самая что ни на есть актуальная действительность. Вот он и просит Полину молчать или говорить «негромко, вполголоса», чтоб не растревожить лихо. Не обращая внимание, что на тропе пенсионеров, ведущей к карьеру, нас то и дело обгоняют матерящиеся во всё горло подростки, которых медведь, буде он реален и жив, задрал бы немедля.
У Поли с бабой Ниной перед выходом в экспедицию тоже случился спор. Поля любит распустить свои длинные волосы и зачесать их набок («…вот и получается, что как будто у неё шея кривая», ласково говорит в таких случаях её маменька, ярая противница чёлочек и начёсов), чего, как считает бабуля, лес не любит.
- Там же паутина и клещи, - объясняет она, собирая экспедицию в путь: бутылку воды для Дани, салфетки для всех, кепарики от солнца и мазь от комаров.
Но Даня противится кепарику и кофте с длинными рукавами, а Поля распускает волосы, точно русалка или ундина какая.
- В конце концов, это ваша прогулка, идите себе уже с богом!
Вот мы и идём, солнцем палимы, через весь посёлок, пока, сразу за дуркой, не попадаем в тенёк и прохладу. Я предлагаю выбрать маршрут, поясняя, что вот в ту сторону дорога идёт прямо на кладбище.
- Фу, кладбище, - говорит Полина, а Данелька кричит: - Ура-ура, там клад, пойдём искать клад на кладбище.
На что мы с Полиной объясняем, что «клад» и «кладбище» - слова разные, хотя, возможно, и однокоренные. Тут-то Даня и вворачивает про медведя, на что Полина меланхолически (подростки в её возрасте любят стоять за абстрактную правду) замечает, что никакого медведя в округе не водится, не растёт кокос.
Приходится заступиться за начинку уральских чащоб, тем более, что разочаровывать Данеля не нужно - он и вправду боится медведя, из-за чего начинает говорить гораздо тише. Говорить, а не кричать. К тому же, мы обгоняем двух пенсионерок в головных уборах: одна старушка в панамке, вторая - в косынке.
- Видишь, Пося, как правильно они подготовились: им, с головными уборами, клещи не страшны.
Как если гигиенический стереотип распространяет поле истины и на утверждение про медведя.
Так мы доходим до Голубого карьера, за которым виднеется Шершневское море с его пустым и прохладным пляжем. Но сегодня мы туда не попадаем, так как Поля становится жарко и ей очень нужен дезодорант. Девушка заметно нервничает, (физиология-c) реагирует на брата, который, забывшись, кричит что-то очередное про кормушки («домики») для птиц - их и в самом деле понатыкано у «тропы пенсионеров» едва ли не на каждой второй сосне. И тут Поля говорит Дане:
- Пожалуйста, не кричи уже, а то медведь услышит и выйдет, несмотря на жару.
- Ага, - говорю, - теперь и ты поняла, зачем нам медведь нужен и почему он в городском бору живёт.
- Поняла, - говорит, - как не понять.
То-то же. С тех пор, как Поля повзрослела, перестала всем признаваться в любви и приклеилась к экранчику, она стала особенно таинственна и непредсказуема. Предельно рассеяна. Человек отправляется в собственную жизнь, где её уже не догонишь, можно только попутствовать и сопровождать.
Мы выходим из соснового бора регионального значения и в нос ударяет смог. Пока гулялось, как-то забылось, что в Чердачинске сегодня снова «дымка». А это значит, что жара превращается в духоту, умноженную на психоделическую составляющую рук человеческих. Воздействует «дымка» конкретно, но непонятно - горожане не находят себе места, тревожатся, но не осознают из-за чего, так как смог легок и незаметен. Только если выйти из леса, пронизанного свежестью и чистотой, в нос бросается враждебная инородность. А если в лес не ходить - то, вроде бы, всё в норме.
Да, вот только место себе, внутри этой нормы, всё никак не найдёшь.
Тотальная неприкаянность могла бы стать главной нашей особенностью и вкладом в мировую цивилизацию, если бы её можно было выделить в материю или в отдельное вещество. А то сейчас её даже для Инстаграма не словишь и даже в самом маленьком микроблоге не выложишь.
Хотя животные вели себя с нами крайне ушло и из нычек и нор не вылезали. Я пытался объяснить Данелю, что на промысел звери выходят, в основном, ночью (желательно в полнолуние, вот как вчера-сегодня), когда и хватают всех без разбору. Ну, а днём они отсыпаются да ленятся, в основном. Днём, да в такую жару, у них сиеста. И теперь Даня объясняет всё это Поле, потому что ( если кто помнит обстоятельства прошлого года) тем летом Полина сдавала экзамены и на Урал не приезжала, пропустила целый сезон охоты на медведей.
Не скрою, мне было приятно, что Даня помнит и прошлогоднюю землянику и то, что в сосновом бору следует вести себя осторожным способом - постоянно озираться по сторонам и не разговаривать громко: один из главных недостатков Данеля Журчалкина - невозможность сдержать обуреваемые его эмоции. Мальчик совсем не умеет разговаривать так, как это принято в России, то есть тихо и как бы немного застенчиво. Классический израильтянин, Данель несёт свет своего присутствия в этом мире громко и на широкую ногу. В общем, кричит, как ему не объясняй про ментальные особенности и национальные обычаи: очень уж свободен этот маленький человек, в том числе и от условностей.
Полина, кстати, в его возрасте была точно такая же - всем, буквально каждые пять минут, громогласно признавалась в любви. Теперь же стала томной, сонной, и даже спящей красавицей, не отрывающей лицо от айфона.
Даня помнит, что было в прошлом году. Значит, есть надежда на остатки воспоминаний об этой поре и тогда, когда детство вымоется из его сознания окончательно и бесповоротно. Мне важно и всегда интересно - куда уходит детство деваются реалии некогда важного мира. Как и зачем они рассеиваются без следа и что нужно сделать, чтобы что-то, хоть что-то (и что именно?) осталось?
Про традиции и уклад земли русской Поля ещё в позапрошлом году всё хорошо поняла. Во-первых, она в три раза старше брата. Во-вторых, у неё же есть Инстаграм (даже два, правда, второй аккаунт она успела забросить), на примере которого я смог объяснить ей, что в разных странах ВСЁ вообще разное, от цвета неба до пищевых привычек и способов общения. Я призывал её получше присматриваться к отличиях и стараться находить схожести для того, чтобы лучше передать в бложике специфику своей неповторимой жизни.
- Ведь мало кто из твоих подружаек или одноклассниц был в России? - Наугад уточнил я и попал в яблочко, так как, если совсем уже по-чесноку, Россия занимает весьма небольшое место в самосознании Израиля. Даже в раскладах наших бывших соотечественников, переезжающих на новое место для того, чтобы жить там новой, а не старой жизнью. Россия для Израиля - чистая, незамутнённая и совершенно непонятная экзотика, про которую вообще ничего непонятно. Особенно теперь.
Это, кстати, касается места нашей великой и необъятной в новостных лентах и бытовых делах все остальных стран, не исключая (как это показала моя майская поездка) и Украины. Может быть, это и возмутительно, но страны, подобно людям, заняты, в основном, собой. На других им попросту фиолетово. Своих дел, вопросов, проблем хватает. Конечно, перенести это трудно, ещё сложнее это понять и принять, совсем как Данелю, который оказывается, например, в лесу и это значит, что центр мира автоматически перемещается в сосновый бор.
А Полина совсем не такая. У Поли есть Инстаграм и она видит (ок, может видеть), как живут люди в Индонезии и чем питаются в Японии или Южной Корее. То, что пользователям Австралии или Боливии кажется простым и естественным, ибо окружает с утра и до ночи несокрушимой сермягой, жителю других континентов выглядит жгуче да пряно. Главное увидеть и выделить в том, что вокруг (и, оттого, как бы невидимо - глаз-то замылен) характерное и типическое, способное удивить северянина или южанина.
Условно говоря, приезжаешь ты в Токио, где все узкоглазы и так там таких ускоглазых людей очень много, что, вскорости, перестаёшь обращать на это обстоятельство внимание. Начинает казаться, что это - единственно возможная норма, тогда как уедешь обратно в Израиль и только потом, постфактум, оценишь, что нужно было фиксировать другой антропологический ракурс… Значит, дело не только в том, чтобы увидеть, но и в том, чтобы успеть.
Поля всё это знает, так как Инстаграм (самая спокойная и душеподъёмная соцсеть, напрочь лишённая политики, что по нынешним временам и вовсе крамола) - лучший способ не только рассказать историю своей жизни и показать из чего она состоит, но и подчеркнуть бытовые и цивилизационные различия. На случай, если кто-то и Полькиных подружек ездит в Россию, приготовил более прицельную спецификацию - мол, а в Чердачинске кто-нибудь из них был? Но географическая конкретность не потребовалась: мы действительно слишком иные.
В Израиле, например, нет дач и практически не огородов - земля там другая, песочная, песчаная, на ней не забалуешь. Бабушки в Израиле не особенно остаются с внуками. Точнее, может быть, и остаются, но не на долго, на пару часов, а не на пару неделю. И, тем более, в Израиле не принято ездить к бабе в деревню на лето.
А о зиме, снеге и всем, что с ним связано, я и вовсе молчу. Молчит и Поля: в лесу, на торной тропе, хочется молчать и дышать хвойною придурью. Хотя, на самом деле, Поле жарко и она переживает, что не забрала с собой из Рамат-Гана дезодорант. На обратном пути мы зайдём в старинный промтоварный магазичик (многое сменилось в нашем посёлке, но только не он и не аптека с полукруглыми арками высоких окон в витрине) и купим ей дезодорнат, не отличимый от израильского - интернациональные бренды проводят уравниловку, противоположную пафосу Инстаграма. Но пока она переживает и даже нервничает.
Вот Данелька и успокаивает сестру как может, как умеет. Отвлекает байками про медведя. Впрочем, для него это никакие не байки, а самая что ни на есть актуальная действительность. Вот он и просит Полину молчать или говорить «негромко, вполголоса», чтоб не растревожить лихо. Не обращая внимание, что на тропе пенсионеров, ведущей к карьеру, нас то и дело обгоняют матерящиеся во всё горло подростки, которых медведь, буде он реален и жив, задрал бы немедля.
У Поли с бабой Ниной перед выходом в экспедицию тоже случился спор. Поля любит распустить свои длинные волосы и зачесать их набок («…вот и получается, что как будто у неё шея кривая», ласково говорит в таких случаях её маменька, ярая противница чёлочек и начёсов), чего, как считает бабуля, лес не любит.
- Там же паутина и клещи, - объясняет она, собирая экспедицию в путь: бутылку воды для Дани, салфетки для всех, кепарики от солнца и мазь от комаров.
Но Даня противится кепарику и кофте с длинными рукавами, а Поля распускает волосы, точно русалка или ундина какая.
- В конце концов, это ваша прогулка, идите себе уже с богом!
Вот мы и идём, солнцем палимы, через весь посёлок, пока, сразу за дуркой, не попадаем в тенёк и прохладу. Я предлагаю выбрать маршрут, поясняя, что вот в ту сторону дорога идёт прямо на кладбище.
- Фу, кладбище, - говорит Полина, а Данелька кричит: - Ура-ура, там клад, пойдём искать клад на кладбище.
На что мы с Полиной объясняем, что «клад» и «кладбище» - слова разные, хотя, возможно, и однокоренные. Тут-то Даня и вворачивает про медведя, на что Полина меланхолически (подростки в её возрасте любят стоять за абстрактную правду) замечает, что никакого медведя в округе не водится, не растёт кокос.
Приходится заступиться за начинку уральских чащоб, тем более, что разочаровывать Данеля не нужно - он и вправду боится медведя, из-за чего начинает говорить гораздо тише. Говорить, а не кричать. К тому же, мы обгоняем двух пенсионерок в головных уборах: одна старушка в панамке, вторая - в косынке.
- Видишь, Пося, как правильно они подготовились: им, с головными уборами, клещи не страшны.
Как если гигиенический стереотип распространяет поле истины и на утверждение про медведя.
Так мы доходим до Голубого карьера, за которым виднеется Шершневское море с его пустым и прохладным пляжем. Но сегодня мы туда не попадаем, так как Поля становится жарко и ей очень нужен дезодорант. Девушка заметно нервничает, (физиология-c) реагирует на брата, который, забывшись, кричит что-то очередное про кормушки («домики») для птиц - их и в самом деле понатыкано у «тропы пенсионеров» едва ли не на каждой второй сосне. И тут Поля говорит Дане:
- Пожалуйста, не кричи уже, а то медведь услышит и выйдет, несмотря на жару.
- Ага, - говорю, - теперь и ты поняла, зачем нам медведь нужен и почему он в городском бору живёт.
- Поняла, - говорит, - как не понять.
То-то же. С тех пор, как Поля повзрослела, перестала всем признаваться в любви и приклеилась к экранчику, она стала особенно таинственна и непредсказуема. Предельно рассеяна. Человек отправляется в собственную жизнь, где её уже не догонишь, можно только попутствовать и сопровождать.
Мы выходим из соснового бора регионального значения и в нос ударяет смог. Пока гулялось, как-то забылось, что в Чердачинске сегодня снова «дымка». А это значит, что жара превращается в духоту, умноженную на психоделическую составляющую рук человеческих. Воздействует «дымка» конкретно, но непонятно - горожане не находят себе места, тревожатся, но не осознают из-за чего, так как смог легок и незаметен. Только если выйти из леса, пронизанного свежестью и чистотой, в нос бросается враждебная инородность. А если в лес не ходить - то, вроде бы, всё в норме.
Да, вот только место себе, внутри этой нормы, всё никак не найдёшь.
Тотальная неприкаянность могла бы стать главной нашей особенностью и вкладом в мировую цивилизацию, если бы её можно было выделить в материю или в отдельное вещество. А то сейчас её даже для Инстаграма не словишь и даже в самом маленьком микроблоге не выложишь.