Ипполит Тэн "Путешествие по Италии". Том второй. Флоренция и Венеция
Тэн путешествовал по Италии три месяца, с 15 февраля по 10 мая 1864 года. «Путешествие по Италии» написано в виде писем неназванному «парижскому другу», хотя во втором томе эта «игра» практически сходит на нет, уступая место дневнику с проставленными датами.
Книга делится на «большие города» и то, что между (дорога и «всякие прочие» Перуджа и Ассизи, Сиена и Пиза, Болонья и Равенна, Падуя, Верона и Милан), а так же на отдельные главы, внутри каждого «населённого пункта» с тематическими особенностями (отдельной частью Тэн описывает живопись сначала Флоренции, затем Венеции).
Тэн начинает с Рима, после которого он поехал в Неаполь, затем вернулся в Рим (тут первый том заканчивается), откуда предпринял поездку в Тоскану, где, разумеется, максимальное место уделил Флоренции. Отсюда он едет в Венецию, попутно описывая небольшие города Венето и Ламбардии. Тоскана и итальянский север составляют второй том его травеложной дилогии.
С неё я и начал, так как мне показалось интересным демонстративное противопоставление двух районов и двух городов. Тосканы и Венето. Флоренции и Венеции.
Первая названа Тэном «интеллигентной», вторая - «чувственной». На чьей стороне находится сам путешественник понять невозможно - и Флоренции и Венеции достаётся максимальное количество вздохов и ахов, точнее, художникам этих двух городов, которых Тэн нахваливает с усердием темпераментного коммивояжера.
Тэн, кажется, больше всего ценит Рафаэля и Микеланджело (о Леонардо он пишет, в основном, находясь в Милане, который {Милан} и сам пришпилен бонусом к Венето и Ломбардии), хотя начиная расточать комплименты Тинторетто или Веронезе не может вовремя остановиться.
Впрочем, однажды, Тэн обмолвится, что, если бы звёзды сложились так, как ему хотелось, он остался бы в Венеции навсегда.
Этому охотно веришь, Венеция прекрасна, хотя, при анализе разнородных авторских заявлений, следует всегда «делить на два» восторженность конкретного момента, сменяемую схожими эмоциями по совершенно другим поводам.
Дневники и письма - формы быстрого, «реактивного» реагирования, написанные на «живую нитку». Другое дело, что вернувшись домой, путешественник может обрабатывать их сколь угодно долго («Путешествие в Италию» вышло в 1866-м). Вносить изменения и уточнения, полировать стиль.
Дорожные наброски, «принятые в работу», тем не менее, сохраняют особенности сиюминутных заметок, с их противоречиями и несостыковками, которые некоторые исследователи называют «полемическими заострениями» в развитии той или иной темы: когда путешественник сначала ругает (Рим или Неаполь), но, «погрузившись в атмосферу», постепенно проникается «гением места», полностью меняя первоначальные оценки.
В таком палимпсесте так же важны «личные интонации»: письма и дневники, по определению, отличаются от «конечного» «книжного продукта». А с некоторых пор я заметил, что в чтении таких вот, горизонтальных книг самым манящим и завлекательным оказывается именно «личное участие» автора в том, что он видит. Неповторимые обстоятельства его перемещений.
Италия интересна своей «машиной времени»: попадая в те или иные города, Тэн тщательно фиксирует в какие «эпохи развития» он попадает. Сейчас-то, конечно, Верона или Равенна, стоят запущенными и грязными, но некогда они цвели и развивались. Памятники истории и искусства фиксируют пики этих состояний, отчего <почти всегда> отличная сохранность дворцов и фресок позволяет проникнуть Тэну то в XII, то в XIV век.
Впрочем, только в Венеции городской ландшафт остаётся относительно неизменным с наполеоновских, что ли, времен; все прочие «пути-дороги» со времён Ипполита Тэна значительно изменились. Его книга -такой же памятник состояния европейской эпистемы середины XIX века, как «Образы Италии» Муратова - скол серебреновековых представлений об прекрасном или как « Только Венеция» Аркадия Ипполитова показывает нам сугубо современную Венецию.
Тем более, что Тэн, выпустивший перед самым путешествием в Италию, весьма успешную пятитомную историю английской литературы, уже сформулировал к тому времени «зависимость» искусства от объективных величин: «расы, среди, исторического момента, игравших ключевую роль в истолковании художественных явлений».
Вот от чего в любом из итальянских травелогов нам так важны «личные впечатления» и «личное присутствие»: памятники одни и те же, эрудицией никого в эпоху Википедии не удивишь. Остаются авторские примечания и комментарии «на полях». Для всего прочего же следует обращаться к взвешенным «историям искусства».
Между тем, история искусства, даже самая увлекательно написанная, сохраняет ощущение утилитарности, справочника или учебника, тогда как погружаясь в очередное «итальянское приключение» читаешь его ради своего удовольствия. Более того, с какого-то момента, я заметил, что отменно написанные путевые заметки стали обязательным блюдом моего книжного рациона. И, кажется, ни один жанр не воздействует лично на меня так благотворно и разнообразно.
Возможно, в сё дело - в моих персональных особенностях, уставших от сюжетной литературы и откровенных документов. Тоску по идеалу удобнее всего сублимировать вместе с умным, думающим текстом. А смена впечатлений, актуализирующая восприятие, не даёт авторской мысли расслабиться не на страницу. Италия необычайно богата памятниками и объектами, за которыми, каждый раз, стоит масса поводов для осмысления и высказывания. Тем более, если ко всему, что видишь, относиться как к «продукту» определенных исторических формаций и климатических зон.
Впечатления набегают одно на другое, важно описать всё, хотя бы, самое важное и интересное, сформулировать что-то об увиденном как можно скорее, так как впереди - всё новые и новые «волны».
Здесь, конечно, необходим особый ум и «беглость пальцев», умение формулировать быстро и чётко, освобождая память для новых храмов, художников и случайных встреч.
Тэну сильно помогает его концепция «трёх сил» (национальное, природное, историческое), позволяющая вывести за скобки многие вспомогательные мыслительные конструкции (раз уж ты читаешь Тэна, то, вроде как, знаешь с чем имеешь дело - с какими особенностями субъективности), а так же направить впечатление в «нужное русло». Окрасив его, точно фотографическим виражом, в незаметные, но неизменные подцветки.
Надтекстовая концепция позволяет сделать любое, даже самое проходное описание, осмысленным и, оттого, действенным. Тэн «заруливает» в личное с помощью пейзажей: новое место у него почти всегда начинается с дороги, ландшафтов, разговоров с попутчиками. Ибо, попав во Флоренцию или в Венецию, он будет сосредоточен на архитектуре и живописи (истории и эстетике), так, что ему будет уже не до природы и людей.
Поначалу пространные пейзажные зарисовки в этом чётком и аналитическом тексте настораживают. Но уже скоро осознаёшь, что смысла в них больше, чем в пространных описаниях скульптур и живописных полотен, так как большим мастером экфрасиса Тэн не был.
В этом, кстати, заключён важный парадокс «Путешествия в Италию», затеянного, собственно говоря, ради описаний произведений искусства, занимающих большую часть их объёма. Однако, перечисление всего, что увидено в музее или в храме, как правило, подвисают. Ну, точно вынужденная, или же слегка затянутая остановка в пути, никак не компенсируемая «личными интонациями» критика, стремящегося в своих описаниях к «объективности».
Во второй половине XIX столетья, жанр описания «гран-тура» сложился в определённый канон, начинающий «мешать» авторскому своеволию. Самыми «личными», таким образом, оказываются старинные заметки о путешествиях, когда жанры только изобретались и складывались.
Отрывки «Из итальянского путешествия» Гёте, в этом смысле, до сих пор остаются непревзойдёнными по «широте охвата». Ну, или «Письма русского путешественника» Карамзина, в которых, впрочем, никаких итальянских впечатлений не было.
Суть в том, что эволюция мирволит эмансипации, которая, в свою очередь, автоматически включает разные уровни специализации и детализированность. Условно безграничному человеку времён барокко или просвещения (при том, что мне, конечно же, не нужно объяснять всю сложность системы барочной или просветительской эпистолы) проще и свободнее метаться в своих описаниях, чем романтикам или, тем более, модернистам.
Любые жанры и институции, возникающие из хаотической первовселенной, постепенно схематизируются и, со временем, становятся всё более структурированее и суше. То, что у Гёте было только одной из составляющих путешествия (он ведь и не скрывал, что отправился в Италию, чтобы попытаться стать художником; то есть, за искусством), у Тэна и, тем более, Муратова превратилось в фетиш самоцели.
Не говоря уже о травелогах наших современников, которые, впрочем, более искушены в передаче «личного», которое (как я некоторое время наблюдаю) постепенно вытесняют «объективное».
И этим, кстати, особенно интересны. Новый расцвет «горизонтальных книг» вызван именно этой переменой участи старого жанра, эмансипирующегося вместе с человеком.
Книга делится на «большие города» и то, что между (дорога и «всякие прочие» Перуджа и Ассизи, Сиена и Пиза, Болонья и Равенна, Падуя, Верона и Милан), а так же на отдельные главы, внутри каждого «населённого пункта» с тематическими особенностями (отдельной частью Тэн описывает живопись сначала Флоренции, затем Венеции).
Тэн начинает с Рима, после которого он поехал в Неаполь, затем вернулся в Рим (тут первый том заканчивается), откуда предпринял поездку в Тоскану, где, разумеется, максимальное место уделил Флоренции. Отсюда он едет в Венецию, попутно описывая небольшие города Венето и Ламбардии. Тоскана и итальянский север составляют второй том его травеложной дилогии.
С неё я и начал, так как мне показалось интересным демонстративное противопоставление двух районов и двух городов. Тосканы и Венето. Флоренции и Венеции.
Первая названа Тэном «интеллигентной», вторая - «чувственной». На чьей стороне находится сам путешественник понять невозможно - и Флоренции и Венеции достаётся максимальное количество вздохов и ахов, точнее, художникам этих двух городов, которых Тэн нахваливает с усердием темпераментного коммивояжера.
Тэн, кажется, больше всего ценит Рафаэля и Микеланджело (о Леонардо он пишет, в основном, находясь в Милане, который {Милан} и сам пришпилен бонусом к Венето и Ломбардии), хотя начиная расточать комплименты Тинторетто или Веронезе не может вовремя остановиться.
Впрочем, однажды, Тэн обмолвится, что, если бы звёзды сложились так, как ему хотелось, он остался бы в Венеции навсегда.
Этому охотно веришь, Венеция прекрасна, хотя, при анализе разнородных авторских заявлений, следует всегда «делить на два» восторженность конкретного момента, сменяемую схожими эмоциями по совершенно другим поводам.
Дневники и письма - формы быстрого, «реактивного» реагирования, написанные на «живую нитку». Другое дело, что вернувшись домой, путешественник может обрабатывать их сколь угодно долго («Путешествие в Италию» вышло в 1866-м). Вносить изменения и уточнения, полировать стиль.
Дорожные наброски, «принятые в работу», тем не менее, сохраняют особенности сиюминутных заметок, с их противоречиями и несостыковками, которые некоторые исследователи называют «полемическими заострениями» в развитии той или иной темы: когда путешественник сначала ругает (Рим или Неаполь), но, «погрузившись в атмосферу», постепенно проникается «гением места», полностью меняя первоначальные оценки.
В таком палимпсесте так же важны «личные интонации»: письма и дневники, по определению, отличаются от «конечного» «книжного продукта». А с некоторых пор я заметил, что в чтении таких вот, горизонтальных книг самым манящим и завлекательным оказывается именно «личное участие» автора в том, что он видит. Неповторимые обстоятельства его перемещений.
Италия интересна своей «машиной времени»: попадая в те или иные города, Тэн тщательно фиксирует в какие «эпохи развития» он попадает. Сейчас-то, конечно, Верона или Равенна, стоят запущенными и грязными, но некогда они цвели и развивались. Памятники истории и искусства фиксируют пики этих состояний, отчего <почти всегда> отличная сохранность дворцов и фресок позволяет проникнуть Тэну то в XII, то в XIV век.
Впрочем, только в Венеции городской ландшафт остаётся относительно неизменным с наполеоновских, что ли, времен; все прочие «пути-дороги» со времён Ипполита Тэна значительно изменились. Его книга -такой же памятник состояния европейской эпистемы середины XIX века, как «Образы Италии» Муратова - скол серебреновековых представлений об прекрасном или как « Только Венеция» Аркадия Ипполитова показывает нам сугубо современную Венецию.
Тем более, что Тэн, выпустивший перед самым путешествием в Италию, весьма успешную пятитомную историю английской литературы, уже сформулировал к тому времени «зависимость» искусства от объективных величин: «расы, среди, исторического момента, игравших ключевую роль в истолковании художественных явлений».
Вот от чего в любом из итальянских травелогов нам так важны «личные впечатления» и «личное присутствие»: памятники одни и те же, эрудицией никого в эпоху Википедии не удивишь. Остаются авторские примечания и комментарии «на полях». Для всего прочего же следует обращаться к взвешенным «историям искусства».
Между тем, история искусства, даже самая увлекательно написанная, сохраняет ощущение утилитарности, справочника или учебника, тогда как погружаясь в очередное «итальянское приключение» читаешь его ради своего удовольствия. Более того, с какого-то момента, я заметил, что отменно написанные путевые заметки стали обязательным блюдом моего книжного рациона. И, кажется, ни один жанр не воздействует лично на меня так благотворно и разнообразно.
Возможно, в сё дело - в моих персональных особенностях, уставших от сюжетной литературы и откровенных документов. Тоску по идеалу удобнее всего сублимировать вместе с умным, думающим текстом. А смена впечатлений, актуализирующая восприятие, не даёт авторской мысли расслабиться не на страницу. Италия необычайно богата памятниками и объектами, за которыми, каждый раз, стоит масса поводов для осмысления и высказывания. Тем более, если ко всему, что видишь, относиться как к «продукту» определенных исторических формаций и климатических зон.
Впечатления набегают одно на другое, важно описать всё, хотя бы, самое важное и интересное, сформулировать что-то об увиденном как можно скорее, так как впереди - всё новые и новые «волны».
Здесь, конечно, необходим особый ум и «беглость пальцев», умение формулировать быстро и чётко, освобождая память для новых храмов, художников и случайных встреч.
Тэну сильно помогает его концепция «трёх сил» (национальное, природное, историческое), позволяющая вывести за скобки многие вспомогательные мыслительные конструкции (раз уж ты читаешь Тэна, то, вроде как, знаешь с чем имеешь дело - с какими особенностями субъективности), а так же направить впечатление в «нужное русло». Окрасив его, точно фотографическим виражом, в незаметные, но неизменные подцветки.
Надтекстовая концепция позволяет сделать любое, даже самое проходное описание, осмысленным и, оттого, действенным. Тэн «заруливает» в личное с помощью пейзажей: новое место у него почти всегда начинается с дороги, ландшафтов, разговоров с попутчиками. Ибо, попав во Флоренцию или в Венецию, он будет сосредоточен на архитектуре и живописи (истории и эстетике), так, что ему будет уже не до природы и людей.
Поначалу пространные пейзажные зарисовки в этом чётком и аналитическом тексте настораживают. Но уже скоро осознаёшь, что смысла в них больше, чем в пространных описаниях скульптур и живописных полотен, так как большим мастером экфрасиса Тэн не был.
В этом, кстати, заключён важный парадокс «Путешествия в Италию», затеянного, собственно говоря, ради описаний произведений искусства, занимающих большую часть их объёма. Однако, перечисление всего, что увидено в музее или в храме, как правило, подвисают. Ну, точно вынужденная, или же слегка затянутая остановка в пути, никак не компенсируемая «личными интонациями» критика, стремящегося в своих описаниях к «объективности».
Во второй половине XIX столетья, жанр описания «гран-тура» сложился в определённый канон, начинающий «мешать» авторскому своеволию. Самыми «личными», таким образом, оказываются старинные заметки о путешествиях, когда жанры только изобретались и складывались.
Отрывки «Из итальянского путешествия» Гёте, в этом смысле, до сих пор остаются непревзойдёнными по «широте охвата». Ну, или «Письма русского путешественника» Карамзина, в которых, впрочем, никаких итальянских впечатлений не было.
Суть в том, что эволюция мирволит эмансипации, которая, в свою очередь, автоматически включает разные уровни специализации и детализированность. Условно безграничному человеку времён барокко или просвещения (при том, что мне, конечно же, не нужно объяснять всю сложность системы барочной или просветительской эпистолы) проще и свободнее метаться в своих описаниях, чем романтикам или, тем более, модернистам.
Любые жанры и институции, возникающие из хаотической первовселенной, постепенно схематизируются и, со временем, становятся всё более структурированее и суше. То, что у Гёте было только одной из составляющих путешествия (он ведь и не скрывал, что отправился в Италию, чтобы попытаться стать художником; то есть, за искусством), у Тэна и, тем более, Муратова превратилось в фетиш самоцели.
Не говоря уже о травелогах наших современников, которые, впрочем, более искушены в передаче «личного», которое (как я некоторое время наблюдаю) постепенно вытесняют «объективное».
И этим, кстати, особенно интересны. Новый расцвет «горизонтальных книг» вызван именно этой переменой участи старого жанра, эмансипирующегося вместе с человеком.