"Синий всадник" в ГМИИ (Музей частных коллекций)
Почему эту небольшую, в пять залов, экспозицию, подпираемую с одной стороны залом икон, а, с другой, старинной мебелью и антикварными рюмками, разместили в Музее частных коллекций непонятно - все 60 работ (30 из них [планировалось 35] это Кандинский, причём, в основном, ранний) принадлежат мюнхенской городской галерее Ленбаххауз.
Это обстоятельство подчёркнуто тем, что один из залов отдан творчеству самого Франца фон Ленбаха, в доме которого мюнхенская галерея теперь и обитает.
С одной стороны, выходит респект "хозяину", чей "Портрет Бисмарка" выполнен в скучной салонно-реалистической манере, но, с другой, намёк на состояние живописи в тот самый момент, когда в неё пришёл Кандинский и его подельники.
Правда, с третьей стороны, странно, что такая весомая часть показываемого принадлежит не самому "Синему всаднику", но вокруг да около.
Около - это ещё и декадентская доска третьестепенного Франца Штука, у которого Кандинский учился.
Что ж, бывает , за свои деньги видели мы и не такие натяжки, тщательнее надо работать - или кураторам, вводящим в единый с экспериментаторами контекст добрую бюргерскую живопись, или же экспозиционерам, никак особенно этот подзатянувшийся бидермайер, плавно переходящий в ар-деко, не обыгрывающим.
То есть, когда с одной стороны, вышивки и зеркала, а с другой иконы одними указателями "начало экспозиции" и "основная экспозиция" не обойтись: глаз видит и понимает быстрее ума, а выставка это и есть такое место, где ум, прежде всего, видит себе визуальную пищу.
Зато понравились в Музее Частных коллекций тугие пружины у дверей, ведущих к привозным сюжетам - нужно приложить усилие, дабы отделить естественный и натуральный свет вестибюля от искусственного постановочного света, аранжирующего немецкие гастроли.
Доставляет.
Про пищу для ума, я не зря написал: нынешняя выставка показалось мне интересной не сколько с визуальной точки зрения, сколько с идеологической и биографической - во-первых, как любовная драма, во-вторых, как история поисков и открытий; в случае с Кандинским признанно взрывных, в ситуации с его подельниками - менее убедительных.
«ГМИИ» на Яндекс.Фотках
Выставка начинается с зала "Кандинский до Кандинского", где будущий экспрессионист и абстракционист идёт от мироискустнических стилизаций и более-менее традиционных (или сегодня кажущихся традиционными) пейзажей к постепенному выхолащиванию объёма, сдавленности, переходящей в деформации, из которых затем и вырастет его абстрактное искусство, и концентрированной декоративности.
Ага, понятно, художник ищет.
После этого ты переходишь в зал к Ленбаху и Штуку, совершенно логично ведущим в тупик и нелогично к иконам, а затем проходишь уже отсмотренного "Кандинского до Кандинского", возвращаясь как бы к началу, к двери на тугой пружине.
Пока ты это делаешь, к Кандинскому и его возлюбленной Габриэле Мюнтер, из собрания которой, переданной городской галерее Мюнхена, происходит большая часть привезённых работ (она его за муки полюбила боготворила, смотрела ему в рот, а он был уже женат, а потом снова женился, за что Мюнтер взяла с него работами; точнее, не вернула того, что у неё хранилось), присоединяется другая любовная пара - Марианна Верёвкина, чью достаточно большую выставку в прошлом году показывала Третьяковка на Крымском валу и Алексея Явленского, которого тоже достаточно много показывали в новейшей российской выставочной истории.
(это я полемизирую с рецензентами, взахлёб кричавшими про "впервые". Ну, да, наверное Ленбаха и Мюнтер привезли впервые [а не привезли бы так мы бы ничего не потеряли], а вот Пауль Клее <одна проходная работа> и Франц Марк <две или три, пожалуй, лучших картины выставки> привозятся регулярно)
Судя по автопортрету, Верёвкина (зелёные глаза, красные зрачки, синяя шея), чем-то похожая на Марусю Климову, та ещё штучка (что, впрочем, не помешало Мюнтер увидеть её в более мягкой цветовой гамме).
Хотя, если верить женским портретам, которые рисовал Явленский, нравились ему ещё более жгуче-цветастые барышни, изображения которых как бы обобщают поиски кубистов и фовистов (такие же, впрочем, музейно скучные <музеем скушанные>, как и нынешнее бытие экспрессионистов, подавляющего большинства из них), для того, чтобы перейти в стадию уже ничем не сдерживаемого нервного буйства цвета.
Впрочем, никакого особого удовольствия от этого самого буйства, уже давным-давно освоенного, пережёванного и переваренного культурой, не испытываешь.
В чём, кстати, и заложен важный художественно-потребительский парадокс многих мемориально-искусствоведческих мероприятий, которые следует оценивать уже не глазом (и сердцем), но умом и собственной предварительной подготовленностью.
В искусстве как в спорте крайне важна категория первенства, приравненного к рекордам; всем всегда важны приоритеты - кто открыл, за кем закреплено первородство (одно дело кубизм Пикассо и другое - нынешних салонных рукоделов и т.д.), однако, именно эта гонка за открытиями лишает подобные выставки и экспозиции если не зрелищности то актуальности воздействия (участия в зрителе) - чем раньше тот или иной первопроходец изобрёл своё нечто тем быстрее это открытие было освоено и проедено художественным процессом.
Нет ничего скучнее многократно пережитых визуальных революций - залов поточного кубизма или футуризма (не говоря уже о фовизме и прочих библиографических диковинах), покрытых буквальной пылью - весьма немногим удаётся, подобно Пикассо или Матиссу.
Так вот для чего нужна снайперская точность всего и во всём, но, кстати, не только она, да, темперамент тоже важен, поскольку, несмотря на нервную, припадочную красочность искусство "Синего всадника" вообще и Кандинского с Явленским весьма холодно.
Головное изобретение вальса новой живописи. Картина как трактат об абстрактных материях, как чистый дух, уловленный, улавливаемый с помощью чистых, почти не смешиваемых друг с другом, красок.
Пока в соседнем (заключительном) зале Кандинский колеблется между окончательной абстракцией, оторванной от какой бы то ни было фигуративности (этих работ на выставке нет, революция случится позже периода "Синего всадника", окончательно выхолостив творчество Кандинского, сделав его окончательно игрушечным, кукольным, особенно схематичным) приходят более радикальные экспрессионисты и абстракционисты, оставляя первооткрывателей внутри своего времени.
Открытие Кандинского оказалось таким мощным, что даже самому первооткрывателю не удалось удержаться на гребне убедительности; полвека спустя американские абстрактные экспрессионисты (то есть, получается, люди воедино соединившие два отдельно развивавшихся внутри Кандинского тренда) доведут то, что начал Василий Васильевич до самого, что ни на есть пика.
Но выставки из Мюнхена, завершающейся чинным, благородным видеофильмом, это уже не касается.
Это всё равно что купить в книжном магазине какую-нибудь узкоспециальную монографию - "К вопросу о..." или же сухожильный библиографический справочник.
Кому-то и он нужен.
Конечно, подлинники русских и немцев находятся в прекрасном состоянии (это я про отличие от репродукций и остатки ауры), они сочны и, порой, залихватски красочны; стоит ли это культпохода и билета в 300 рэ (окей, если считать соседнюю выставку Анни Лейбовиц, то 150), каждый решает для себя сам.
Единственное, что меня по-настоящему если не тронуло, то заинтересовало - это картина Кандинского, посвящённая концерту, составленному из сочинений Шёнберга, где каждому из цветов соответствовала та или иная оркестровая группа (почему-то скрипки художник предпочитал изображать зелёным).
"Впечатление Ш. Концерт", тем не менее, залита преобладающим лимонно-жёлтым, что должно означать торжество меди и духовых (?)...
