Паломничество в Машхад
Товарищи, созрела у меня-таки мысль продолжить свои иранские записки. Причем в хронологическом порядке. Так что, не взыщите, ныне речь пойдет о событиях шестимесячной давности. Надеюсь, далее последуют рассказы про Хамадан, Казвин и Аламут.
Купленную у мавзолея имама Резы памятку для паломника я благополучно потеряла - что очень жаль, потому как документ это в своем роде очень ценный. Постараюсь восстановить часть пунктов по памяти - а заодно и проверить, насколько успешно мы им следовали…
1. «Паломнику следует отправляться в путь по велению сердца, ибо чаяния его не останутся без ответа. Нередко в путь отправляются люди, ведомые снами, видениями и другими призывами - но на деле всякий может просить о милости имама для себя и своих близких».
Мы в мавзолей отправились практически по личному приглашению Эта часть истории большинству читателей моего ЖЖ известна: Бехрузовой маме приснился сон, согласно которому вашему покорному слуге надлежит срочно отправляться к имаму и просить, чего душа пожелает. Буквально через пару дней, резко испортившиеся погодные условия + невероятное везение с билетами на поезд и номерами гостиниц («миталабе», как говорят иранцы, или «подфартило», как сказали бы русские) привели к тому, что вместо относительно недалекого Хамадана, куда мы планировали ехать, мы вдруг отправились в Машхад - за 1000 км почти от Тегерана.
2. «В путь надлежит отправляться как можно более скромно, негоже паломнику демонстрировать свои богатства. Пусть будет на нем самая простая одежда, берет он с собой лишь самое необходимое, и передвигается самым простым транспортом».
Все путешествие, включая билеты и две ночи гостиницы, мы совершали, имея 200 долларов (sic!) в кармане на двоих. Где-то четверть этой суммы набрали, элементарно выгребая мелочь из карманов и сумок. С деньгами было на тот момент не плохо, а очень плохо. Как, впрочем, и с настроением, и с перспективами на будущее. Собственно, сама поездка была сплошным разорением - но было ясно, что если мы не вырвемся куда-то из Тегерана от проблем и из родительской квартиры, кто-то из нас свихнется (думаю, вы уже догадались, кто именно). Самолет, при смешной стоимости билетов (30 баксов) на таких условиях был абсолютно недосягаем. Садясь на поезд, который идет до Машхада (9 часов), мы понятия не имели, купим ли обратный билет. На исходе девятого часа, понимая, что сил уже больше нет, я жалобно спросила: «Если денег не хватит на поезд, обратно, сколько часов добираться до Тегерана на автобусе?». «Двенадцать», - ответил безжалостный муж. И был неправ. Обратно на автобусе мы ехали пятнадцать часов. Но это - отдельная история.
Гостиница была дешевая - но нам-то не привыкать. Поразила, правда, случайно подвернувшаяся возможность сэкономить на еде: в Машхаде, известном несколькими крупными ресторанами, мы умудрились не найти ни одного такого заведения - и все наше там пребыванием жевали сэндвичи. Видать, не знали, где искать…
Сам Машхад поражает - как город, концентрическими кругами расходящийся вокруг знаменитой усыпальницы. Все самое интересное - рядом с мавзолеем имама Резы. В своем роде Машхад уникален: небольшой в сущности городок буквально за десяток-другой лет разросся до двухмиллионного мегаполиса. Благодарить за это следует, ясное дело имама Резу (чей мавзолей считается главным архитектурным шедевром Ирана эпохи после Исламской революции), и, как ни парадоксально - Ирано-иракскую войну. Волею судеб, Машхад из всех относительно крупных городов оказался самым удаленным от границы с Ираком, где разворачивались основные боевые действия. Туда и устремились сотни тысяч беженцев, туда эвакуировались производства. Многие остались в северном городе насовсем. Но все же спешка при строительстве не могла не сказаться на внешнем виде Машхада. Здесь не чувствуется гармонии, возникающей во время постепенного роста старинных городов. Но даже среди нагромождения серых коробов домов и в путанице скучных улиц постоянно ощущается биение золотого сердца города - святилища, исполняющего желания.
Посещение усыпальницы имама Резы иранцы называют «малым хаджем» - и значит это немало. Ведь Реза - единственный из шиитских имамов, похороненный непосредственно на территории Ирана - и ему досталось почестей за всех 12 разом. Миллионы паломников едут в Машхад со всей страны: автобус на автовокзале, куда в почтительном молчании загружается вереница фигур в черных чадрах, в девяти из десяти случаев следует в Машхад. Меня лично это автобусы всегда пугали. Но пришло время и мне проследовать по тому же маршруту.
Поезд был на удивление комфортабельным - хотя поражал публикой. Вагон на треть состоял из инвалидов - кто без руки, кто без ноги… Имам славится чудесными исцелениями. Иранцы верят в медицину - но в имама верят еще больше. Так обилие инвалидных колясок на поездах, следующих в Машхад - нормальное явление.
Как и обилие мулл. В вагоне я насчитала около десятка тюрбанов. Особенно приятно смотрелась усевшаяся перед нами сладкая парочка: тюрбан белый + тюрбан черный. Как обычно, в их присутствии было несколько неуютно. А с другой стороны - чего еще ожидать от поезда, следующего в святой город?
3. «В Святилище запрещено вступать не-мусульманам. Им открыты для посещения лишь ограниченные части комплекса. Мусульманин же обязан перед посещением имама совершить полное омовение и прочитать надлежащую молитву. Как и в мечеть, в святилище женщинам надлежит входить в чадре. В целях безопасности, в мавзолей запрещается проносить сумки, фотоаппараты и любую технику».
Собственно, не-мусульманам, не догадавшимся прикинуться мусульманами, в Машхаде особо делать нечего. Их пустят в один-единственный двор при комплексе, и разрешат поглазеть издали на золотые башенки. Меня такие проблемы, по причине моего официального статуса иранской гражданки, уже мало волновали. Меня больше волновало, как я буду передвигаться в чадре…
Красивую белую чадру мы предусмотрительно взяли у Бехназ, не позабыв запастись английской булавкой, дабы удерживать все это сооружение на подбородке (напоминаю, что иранская чадра не похожа на арабскую, и представляет собой полукруглую занавеску до пола, которую набрасывают на голову - лицо остается открытым, но никакого подобия рукавов не предусмотрено, все сумки также остаются под чадрой). Бехназ повыше и поплотнее меня, так что чадра была великовата. Это было даже удобно: на улице декабрь месяц, в Машхаде в это время весьма прохладно даже по российским меркам, и под чадру мне еще предстояло одеть свитер с курткой. Правда, постоянно приходилось подбирать подол, чтобы не споткнуться и не разбить себе нос.
Вечером я с боевым видом направилась в душ, не позабыв затянуть туда и мужа - но вовсе не ради начала романтического вечера.
- Ну что, милый, и как оно совершается - полное омовение?
Глаза у Бехруза полезли на лоб:
- Ты это, что, всерьез?
- Всерьез, всерьез, твоя мама нам об этом все уши перед поездкой прожужжала. Я ей пообещала, и даже если я в это не верю, то она-то - верит. А твоя мама - святая женщина, и обманывать ее не след.
Я, конечно, чуть покривила душой. Как было сказано выше, жизненная ситуация на тот момент была ну очень паршивой. Все средства хороши -а ну как товарищ имам изволит-таки прислушаться к молитвам полухристианки-полумусульманки-полуатеистки?
- Ну, это не сложно. Встаешь под душ, говоришь фразу по-арабски (переводится как «Я хочу очиститься, стать чистым»), и выходишь из-под него. И так три раза.
Со фразой вышел облом - как это часто бывает у меня с арабским, даже короткое предложение не желало застревать в голове, а язык никак не мог справиться с нужным сочетанием согласных. В конце концов, мы сошлись на том, что имаму все иностранные языки должны быть известны и так, и потому фразы, сказанной по-русски и по-английски, будет вполне достаточно.
На следующее утро я, стиснув зубы, запаковала чадру в рюкзак: я одену ее перед входом в мавзолей, и ни секундой раньше. Бехруз задержался перед стойкой администратора: он опасался, что в мое мусульманство перед входом к имаму Резе не поверят, а потому хотел взять собой мой иранский паспорт (здесь их традиционно отбирают на все время пребывания в гостинице, и отдают только после полной оплаты счетов). Администратор улыбнулся, отдал паспорт и изрек: «Но без чадры ее туда все равно не пустят».
- Да есть у меня чадра, есть, - прошипела я.
Мы уже поймали такси, как выяснилось, что фотоаппарат остался в номере. Снимать внутри мавзолея нельзя, но хоть снаружи пощелкаем… Возвращаемся назад, все к тому же администратору, за ключом. Тот тут же радостно изрек:
- Что, чадру забыли?
- Фотоаппарат, - проворчал муж в ответ.
- Так вам там все равно снимать не дадут, - еще веселее провозгласил довольный администратор.
Но вот мы и на месте. Как пояснил Бехруз, строительство вокруг мавзолея не прекращается годами: постоянно возникают новые транспортные развязки, украшаются внутренние дворы, появляются пристройки…
Мы пересекли широкую площадь, посмотрели издали на башни, массивный силуэт мавзолея и резную ограду и остановились перед арками, завешанными коврами. Непосвященным дальше нельзя. Вздохнув, я извлекла чадру и с помощью мужа натянула ее на себя, застегнув булавкой под подбородком. Попутно порадовалась, что не поленилась заранее натянуть толстый платок и широкую куртку - полы чадры постоянно норовили распахнуться…
Нам предстояло разделиться - входы, на которых паломников обыскивают (один теракт тут уже случился, в конце концов….), для мужчин и женщин раздельные. Я решила не сдавать сумочку в камеру хранения. Бехрузу поневоле пришлось идти отдать туда свой здоровенный рюкзак, но фотоаппарат он все-таки затолкал в карман.
Уф, Бехруз в последний раз поправил на мне чадру и отодвинул в сторону ковер… Женщины за ним выстроились в коротенькую очередь. Улыбчивая иранка ощупывала каждую из них и методично проверяла карманы сумок. Стоя в очереди, я почувствовала, что платок неуклонно начинает сползать со лба на затылок. И тянет за собой чадру. Как ее поправишь, когда в одной руке, под чадрой, сумка, а другой приходится придерживать эту занавеску, чтобы она не раскрылась? И тут мне снова подвезло. Досмотрщица влюбилась в меня с первого взгляда: повторяя «бачче, бачче» («деточка», значит) быстренько посмотрела, что у меня под чадрой, и запустила руку в карманы сумки. Я не переживала - что там особенного, кроме пары пакетиков с соком? Но стоило даме влезть в крохотный боковой карманчик, про который я забыла давным-давно - и сердце у меня ушло в пятки. Мадам извлекла на свет божий деревянную иконку - мама положила мне ее, перед полетом в Иран. «Ну, - думаю. - Приехали. Законспирировалась, мусульманка фигова». Однако… освещение было тусклым, дама торопилась и видимо, даже не смотрела на то, что щупает - главное, чтоб не было металла со взрывчаткой. Вернув мне сумочку, она радостно мне улыбнулась… и поцеловала в лоб. А после со словами «харам, харам!» поправила окончательно сползшую с башки чадру и пропустила меня внутрь.
И вот я внутри мавзолея. Пока что в полном одиночестве - видно, отловили-таки на входе у Бехруза фотоаппарат. Стою во дворе, не зная, куда податься. И чувствую на себе чей-то пронзительный взгляд. Прямо на меня, не мигая, уставилась иранская девушка: во взгляде любопытство, смешанное с удивлением и… гневом. Кое-как высвободив руку, пытаюсь поправить чадру с платком и понимаю, что стою в самом святом месте Ирана простоволосая: платок съехал окончательно, чадра болтается на затылке. Она же не платок, чтоб ее поправить на голове, надо подтянуть всю здоровенную занавеску… Нечеловеческим усилием я-таки вытянула откуда-то из-под низу платок, замоталась до бровей и пристроила сверху чадру. А тут и муж подоспел. Девушку ту я больше не видела, но взгляд ее порой снится мне по ночам…
4. «В Хараме паломники должны вести себя сдержанно и спокойно, не беспокоить других и не мешать им. В общем помещении следует молиться и читать святой Коран (на книгах, выдаваемых паломникам в мавзолее нельзя делать никаких пометок, писать содержание своих снов, свои желания и т.п.). Вход к усыпальнице - раздельный для мужчин и женщин».
Широкий двор был застелен коврами: кто-то на них молился, кто-то просто сидел, шепча себе что-то под нос. Рядом мраморный фонтан-раковина для омовения. И дикое количество служителей - у меня такое ощущение, что у имама Резы штат побольше, чем у иранского президента. Заняты они в основном отловом излишне любопытных паломников, типа нас, пытающихся поснимать здания комплекса на сотовый телефон, к примеру. Мы все же кое-что нащелкали, и быстро скрылись в главном здании, пройдя через портал из чистого золота. Обувь само собой, на входе снимается, и забирается с собой, в пластиковом пакетике.
Общий зал внутри впечатляет: мраморные полы, мягкие ковры, хрустальные люстры, стены с зеркальной инкрустацией, специальный стеллаж с Коранами и прочими святыми книгами напрокат. Красота эта, конечно, западному человеку не очень понятно - слишком много всего, слишком оно мерцает, искрится, переливается… Но на восточный вкус: пещера из сказок Шахерезады.
Мы медленно проходим по залу. Народу много - а ведь мы попали сюда зимой, в сезон затишья, когда тут минимум паломников. Народ располагается на коврах целыми семьями. Кто молится, кто читает Коран, кто просто мечтательно сморит на игру света среди зеркал и хрусталя. Мы тихо присели в углу:
- Ну, загадывай желание, - замечает муж.
- А как же само надгробие?
- А туда вход раздельный, и я тебя не пущу. Как я тебя буду искать потом?
Меня саму не шибко тянуло в толпу женщин, охваченных религиозным экстазом. Именно по этой причине я никогда не хожу в иранские мечети - неохота оставаться одной в толпе баб, а с мужем в один зал нельзя.
Сидя на ковре, я мысленно зачитала весь список желаний - в самой вежливой форме, какую могла подобрать. Перед отъездом не было человека, который бы не попросил нас с Бехрузом что-нибудь передать ему от имама Резы. Особенно просила Фатима:
- Паша, ты его попроси, чтобы и мне до смерти хоть разок побывать в Машхаде. Я так об этом мечтаю…
В конце концов, если прошу не за себя, а за мужа и его семью - они же мусульмане, им-то можно помочь, если уж мне не полагается.
- Пойдем назад?
-Ну нет, - заметила я. - Если уж я протряслась девять часов на поезде, надо добраться до самого главного. Жди здесь, я сейчас быстренько зайду в женское отделение и хоть одним глазком гляну на надгробие.
Мужу эта идея совершенно не понравилась, но меня переупрямить непросто. Поднимаюсь по ступеням, и зрелище предстает ирреальное: людей нет, лишь тени, закутанные в ткани - темные, светлые, разноцветные. Тени плачущие, молящиеся, шепчущие. Прохожу несколько шагов - традиционной для исламских святых решетки, закрывающей надгробие еще не видно. Может, зря я сюда вообще пошла?
И через секунду стало ясно: решетка рядом, в глубине зала, а не вижу я ее за стеной женщин-теней, двигающихся к ней, протягивающих руки… Шума, криков и слез было куда меньше, чем я ожидала. Только шепот молитв и звуки… поцелуев. Женщины целовали полы, стены, дверь у входа в усыпальницу (а я думала, чего эту дверь в прозрачный пластик запаковали?), и, кажется, иной раз нечаянно даже чадры друг друга. Потихоньку я почувствовала, что толпа, плотной стеной стоящая вокруг решетки начинает меня затягивать. А это было чревато как минимум двухчасовым стоянием у решеточки. Помогли рефлексы, выработанные годами поездок в московском метро - стоило почувствовать, что еще немного, и пути назад не будет, я быстренько расставила локти в сторону и, шепча извинения, проложила себе путь на свободу.
У выхода меня ожидал изрядно струхнувший Бехи - белых чадор тут было немало, разобрать, какая именно принадлежит мне практически невозможно, и он уже пытался в толпе подобраться, как минимум, к четырем выходившим из зала дамам, к немалому их недовольству.
Отзвонив со двора мавзолей всем друзьям и родственникам (тут так принято - вдруг кому чего сложно надо пожелать: до Машхада путь долгий, а ты сможешь почти напрямую передать просьбу приятеля…), мы направились к выходу.
Тут взгляд мой упал на книжную лавку, и стало ясно, что так просто мы отсюда не уйдем. Купив настоящий машхадский Коран для Бехиной мамы, мы подивились на Коран на русском с комментариями, каким-то чудом сюда залетевший, а также на обилие всякой интересной литературы на английском. Бехи, впрочем, было не до книг: энтузиазм мой был так велик, что про чадру я забыла окончательно, и муж только и делал, что запахивал ее полы, либо поправлял платок и булавку. За свое легкомыслие я поплатилась - на улице служитель велел-таки привести чадру в порядок. Но это было уже не важно: через пять минут мы уже оказались за воротами и я вмиг разоблачилась. Как говорится: в чадре хорошо, а без чадры, все-таки, лучше!
Полюбоваться на меня в чадре (кто еще не видел) можно тут: http://pashili.livejournal.com/104739.html
По приезде в Тегеран родственники целый месяц дразнили меня, называя "Маш-Паша" ("маш" - приставка к имени типа уважительного "хаджи" для паломников). Вредные люди, я же самым честным образом зачитывала их желания...
Кстати, о желаниях. За прошедшие 6 месяцев можно подвести кое-какие итоги: наше положение улучшилось, причем заметно, хотя, конечно, богатство на голову не свалилось. Ну и главное - все живы и здоровы, а это было моим основным желанием. Правда, еще я искренне желала, чтобы Бехруз не пошел в армию. Хм, теперь я знаю, что это неизбежно, НО по разным причинам отправка Бехруза в это малоприятное учреждение откладывается с одного месяца на другой... Видимо, плохо я разъяснила, чего именно хочу. Или так проявляется особое, имамское чувство юмора.
Купленную у мавзолея имама Резы памятку для паломника я благополучно потеряла - что очень жаль, потому как документ это в своем роде очень ценный. Постараюсь восстановить часть пунктов по памяти - а заодно и проверить, насколько успешно мы им следовали…
1. «Паломнику следует отправляться в путь по велению сердца, ибо чаяния его не останутся без ответа. Нередко в путь отправляются люди, ведомые снами, видениями и другими призывами - но на деле всякий может просить о милости имама для себя и своих близких».
Мы в мавзолей отправились практически по личному приглашению Эта часть истории большинству читателей моего ЖЖ известна: Бехрузовой маме приснился сон, согласно которому вашему покорному слуге надлежит срочно отправляться к имаму и просить, чего душа пожелает. Буквально через пару дней, резко испортившиеся погодные условия + невероятное везение с билетами на поезд и номерами гостиниц («миталабе», как говорят иранцы, или «подфартило», как сказали бы русские) привели к тому, что вместо относительно недалекого Хамадана, куда мы планировали ехать, мы вдруг отправились в Машхад - за 1000 км почти от Тегерана.
2. «В путь надлежит отправляться как можно более скромно, негоже паломнику демонстрировать свои богатства. Пусть будет на нем самая простая одежда, берет он с собой лишь самое необходимое, и передвигается самым простым транспортом».
Все путешествие, включая билеты и две ночи гостиницы, мы совершали, имея 200 долларов (sic!) в кармане на двоих. Где-то четверть этой суммы набрали, элементарно выгребая мелочь из карманов и сумок. С деньгами было на тот момент не плохо, а очень плохо. Как, впрочем, и с настроением, и с перспективами на будущее. Собственно, сама поездка была сплошным разорением - но было ясно, что если мы не вырвемся куда-то из Тегерана от проблем и из родительской квартиры, кто-то из нас свихнется (думаю, вы уже догадались, кто именно). Самолет, при смешной стоимости билетов (30 баксов) на таких условиях был абсолютно недосягаем. Садясь на поезд, который идет до Машхада (9 часов), мы понятия не имели, купим ли обратный билет. На исходе девятого часа, понимая, что сил уже больше нет, я жалобно спросила: «Если денег не хватит на поезд, обратно, сколько часов добираться до Тегерана на автобусе?». «Двенадцать», - ответил безжалостный муж. И был неправ. Обратно на автобусе мы ехали пятнадцать часов. Но это - отдельная история.
Гостиница была дешевая - но нам-то не привыкать. Поразила, правда, случайно подвернувшаяся возможность сэкономить на еде: в Машхаде, известном несколькими крупными ресторанами, мы умудрились не найти ни одного такого заведения - и все наше там пребыванием жевали сэндвичи. Видать, не знали, где искать…
Сам Машхад поражает - как город, концентрическими кругами расходящийся вокруг знаменитой усыпальницы. Все самое интересное - рядом с мавзолеем имама Резы. В своем роде Машхад уникален: небольшой в сущности городок буквально за десяток-другой лет разросся до двухмиллионного мегаполиса. Благодарить за это следует, ясное дело имама Резу (чей мавзолей считается главным архитектурным шедевром Ирана эпохи после Исламской революции), и, как ни парадоксально - Ирано-иракскую войну. Волею судеб, Машхад из всех относительно крупных городов оказался самым удаленным от границы с Ираком, где разворачивались основные боевые действия. Туда и устремились сотни тысяч беженцев, туда эвакуировались производства. Многие остались в северном городе насовсем. Но все же спешка при строительстве не могла не сказаться на внешнем виде Машхада. Здесь не чувствуется гармонии, возникающей во время постепенного роста старинных городов. Но даже среди нагромождения серых коробов домов и в путанице скучных улиц постоянно ощущается биение золотого сердца города - святилища, исполняющего желания.
Посещение усыпальницы имама Резы иранцы называют «малым хаджем» - и значит это немало. Ведь Реза - единственный из шиитских имамов, похороненный непосредственно на территории Ирана - и ему досталось почестей за всех 12 разом. Миллионы паломников едут в Машхад со всей страны: автобус на автовокзале, куда в почтительном молчании загружается вереница фигур в черных чадрах, в девяти из десяти случаев следует в Машхад. Меня лично это автобусы всегда пугали. Но пришло время и мне проследовать по тому же маршруту.
Поезд был на удивление комфортабельным - хотя поражал публикой. Вагон на треть состоял из инвалидов - кто без руки, кто без ноги… Имам славится чудесными исцелениями. Иранцы верят в медицину - но в имама верят еще больше. Так обилие инвалидных колясок на поездах, следующих в Машхад - нормальное явление.
Как и обилие мулл. В вагоне я насчитала около десятка тюрбанов. Особенно приятно смотрелась усевшаяся перед нами сладкая парочка: тюрбан белый + тюрбан черный. Как обычно, в их присутствии было несколько неуютно. А с другой стороны - чего еще ожидать от поезда, следующего в святой город?
3. «В Святилище запрещено вступать не-мусульманам. Им открыты для посещения лишь ограниченные части комплекса. Мусульманин же обязан перед посещением имама совершить полное омовение и прочитать надлежащую молитву. Как и в мечеть, в святилище женщинам надлежит входить в чадре. В целях безопасности, в мавзолей запрещается проносить сумки, фотоаппараты и любую технику».
Собственно, не-мусульманам, не догадавшимся прикинуться мусульманами, в Машхаде особо делать нечего. Их пустят в один-единственный двор при комплексе, и разрешат поглазеть издали на золотые башенки. Меня такие проблемы, по причине моего официального статуса иранской гражданки, уже мало волновали. Меня больше волновало, как я буду передвигаться в чадре…
Красивую белую чадру мы предусмотрительно взяли у Бехназ, не позабыв запастись английской булавкой, дабы удерживать все это сооружение на подбородке (напоминаю, что иранская чадра не похожа на арабскую, и представляет собой полукруглую занавеску до пола, которую набрасывают на голову - лицо остается открытым, но никакого подобия рукавов не предусмотрено, все сумки также остаются под чадрой). Бехназ повыше и поплотнее меня, так что чадра была великовата. Это было даже удобно: на улице декабрь месяц, в Машхаде в это время весьма прохладно даже по российским меркам, и под чадру мне еще предстояло одеть свитер с курткой. Правда, постоянно приходилось подбирать подол, чтобы не споткнуться и не разбить себе нос.
Вечером я с боевым видом направилась в душ, не позабыв затянуть туда и мужа - но вовсе не ради начала романтического вечера.
- Ну что, милый, и как оно совершается - полное омовение?
Глаза у Бехруза полезли на лоб:
- Ты это, что, всерьез?
- Всерьез, всерьез, твоя мама нам об этом все уши перед поездкой прожужжала. Я ей пообещала, и даже если я в это не верю, то она-то - верит. А твоя мама - святая женщина, и обманывать ее не след.
Я, конечно, чуть покривила душой. Как было сказано выше, жизненная ситуация на тот момент была ну очень паршивой. Все средства хороши -а ну как товарищ имам изволит-таки прислушаться к молитвам полухристианки-полумусульманки-полуатеистки?
- Ну, это не сложно. Встаешь под душ, говоришь фразу по-арабски (переводится как «Я хочу очиститься, стать чистым»), и выходишь из-под него. И так три раза.
Со фразой вышел облом - как это часто бывает у меня с арабским, даже короткое предложение не желало застревать в голове, а язык никак не мог справиться с нужным сочетанием согласных. В конце концов, мы сошлись на том, что имаму все иностранные языки должны быть известны и так, и потому фразы, сказанной по-русски и по-английски, будет вполне достаточно.
На следующее утро я, стиснув зубы, запаковала чадру в рюкзак: я одену ее перед входом в мавзолей, и ни секундой раньше. Бехруз задержался перед стойкой администратора: он опасался, что в мое мусульманство перед входом к имаму Резе не поверят, а потому хотел взять собой мой иранский паспорт (здесь их традиционно отбирают на все время пребывания в гостинице, и отдают только после полной оплаты счетов). Администратор улыбнулся, отдал паспорт и изрек: «Но без чадры ее туда все равно не пустят».
- Да есть у меня чадра, есть, - прошипела я.
Мы уже поймали такси, как выяснилось, что фотоаппарат остался в номере. Снимать внутри мавзолея нельзя, но хоть снаружи пощелкаем… Возвращаемся назад, все к тому же администратору, за ключом. Тот тут же радостно изрек:
- Что, чадру забыли?
- Фотоаппарат, - проворчал муж в ответ.
- Так вам там все равно снимать не дадут, - еще веселее провозгласил довольный администратор.
Но вот мы и на месте. Как пояснил Бехруз, строительство вокруг мавзолея не прекращается годами: постоянно возникают новые транспортные развязки, украшаются внутренние дворы, появляются пристройки…
Мы пересекли широкую площадь, посмотрели издали на башни, массивный силуэт мавзолея и резную ограду и остановились перед арками, завешанными коврами. Непосвященным дальше нельзя. Вздохнув, я извлекла чадру и с помощью мужа натянула ее на себя, застегнув булавкой под подбородком. Попутно порадовалась, что не поленилась заранее натянуть толстый платок и широкую куртку - полы чадры постоянно норовили распахнуться…
Нам предстояло разделиться - входы, на которых паломников обыскивают (один теракт тут уже случился, в конце концов….), для мужчин и женщин раздельные. Я решила не сдавать сумочку в камеру хранения. Бехрузу поневоле пришлось идти отдать туда свой здоровенный рюкзак, но фотоаппарат он все-таки затолкал в карман.
Уф, Бехруз в последний раз поправил на мне чадру и отодвинул в сторону ковер… Женщины за ним выстроились в коротенькую очередь. Улыбчивая иранка ощупывала каждую из них и методично проверяла карманы сумок. Стоя в очереди, я почувствовала, что платок неуклонно начинает сползать со лба на затылок. И тянет за собой чадру. Как ее поправишь, когда в одной руке, под чадрой, сумка, а другой приходится придерживать эту занавеску, чтобы она не раскрылась? И тут мне снова подвезло. Досмотрщица влюбилась в меня с первого взгляда: повторяя «бачче, бачче» («деточка», значит) быстренько посмотрела, что у меня под чадрой, и запустила руку в карманы сумки. Я не переживала - что там особенного, кроме пары пакетиков с соком? Но стоило даме влезть в крохотный боковой карманчик, про который я забыла давным-давно - и сердце у меня ушло в пятки. Мадам извлекла на свет божий деревянную иконку - мама положила мне ее, перед полетом в Иран. «Ну, - думаю. - Приехали. Законспирировалась, мусульманка фигова». Однако… освещение было тусклым, дама торопилась и видимо, даже не смотрела на то, что щупает - главное, чтоб не было металла со взрывчаткой. Вернув мне сумочку, она радостно мне улыбнулась… и поцеловала в лоб. А после со словами «харам, харам!» поправила окончательно сползшую с башки чадру и пропустила меня внутрь.
И вот я внутри мавзолея. Пока что в полном одиночестве - видно, отловили-таки на входе у Бехруза фотоаппарат. Стою во дворе, не зная, куда податься. И чувствую на себе чей-то пронзительный взгляд. Прямо на меня, не мигая, уставилась иранская девушка: во взгляде любопытство, смешанное с удивлением и… гневом. Кое-как высвободив руку, пытаюсь поправить чадру с платком и понимаю, что стою в самом святом месте Ирана простоволосая: платок съехал окончательно, чадра болтается на затылке. Она же не платок, чтоб ее поправить на голове, надо подтянуть всю здоровенную занавеску… Нечеловеческим усилием я-таки вытянула откуда-то из-под низу платок, замоталась до бровей и пристроила сверху чадру. А тут и муж подоспел. Девушку ту я больше не видела, но взгляд ее порой снится мне по ночам…
4. «В Хараме паломники должны вести себя сдержанно и спокойно, не беспокоить других и не мешать им. В общем помещении следует молиться и читать святой Коран (на книгах, выдаваемых паломникам в мавзолее нельзя делать никаких пометок, писать содержание своих снов, свои желания и т.п.). Вход к усыпальнице - раздельный для мужчин и женщин».
Широкий двор был застелен коврами: кто-то на них молился, кто-то просто сидел, шепча себе что-то под нос. Рядом мраморный фонтан-раковина для омовения. И дикое количество служителей - у меня такое ощущение, что у имама Резы штат побольше, чем у иранского президента. Заняты они в основном отловом излишне любопытных паломников, типа нас, пытающихся поснимать здания комплекса на сотовый телефон, к примеру. Мы все же кое-что нащелкали, и быстро скрылись в главном здании, пройдя через портал из чистого золота. Обувь само собой, на входе снимается, и забирается с собой, в пластиковом пакетике.
Общий зал внутри впечатляет: мраморные полы, мягкие ковры, хрустальные люстры, стены с зеркальной инкрустацией, специальный стеллаж с Коранами и прочими святыми книгами напрокат. Красота эта, конечно, западному человеку не очень понятно - слишком много всего, слишком оно мерцает, искрится, переливается… Но на восточный вкус: пещера из сказок Шахерезады.
Мы медленно проходим по залу. Народу много - а ведь мы попали сюда зимой, в сезон затишья, когда тут минимум паломников. Народ располагается на коврах целыми семьями. Кто молится, кто читает Коран, кто просто мечтательно сморит на игру света среди зеркал и хрусталя. Мы тихо присели в углу:
- Ну, загадывай желание, - замечает муж.
- А как же само надгробие?
- А туда вход раздельный, и я тебя не пущу. Как я тебя буду искать потом?
Меня саму не шибко тянуло в толпу женщин, охваченных религиозным экстазом. Именно по этой причине я никогда не хожу в иранские мечети - неохота оставаться одной в толпе баб, а с мужем в один зал нельзя.
Сидя на ковре, я мысленно зачитала весь список желаний - в самой вежливой форме, какую могла подобрать. Перед отъездом не было человека, который бы не попросил нас с Бехрузом что-нибудь передать ему от имама Резы. Особенно просила Фатима:
- Паша, ты его попроси, чтобы и мне до смерти хоть разок побывать в Машхаде. Я так об этом мечтаю…
В конце концов, если прошу не за себя, а за мужа и его семью - они же мусульмане, им-то можно помочь, если уж мне не полагается.
- Пойдем назад?
-Ну нет, - заметила я. - Если уж я протряслась девять часов на поезде, надо добраться до самого главного. Жди здесь, я сейчас быстренько зайду в женское отделение и хоть одним глазком гляну на надгробие.
Мужу эта идея совершенно не понравилась, но меня переупрямить непросто. Поднимаюсь по ступеням, и зрелище предстает ирреальное: людей нет, лишь тени, закутанные в ткани - темные, светлые, разноцветные. Тени плачущие, молящиеся, шепчущие. Прохожу несколько шагов - традиционной для исламских святых решетки, закрывающей надгробие еще не видно. Может, зря я сюда вообще пошла?
И через секунду стало ясно: решетка рядом, в глубине зала, а не вижу я ее за стеной женщин-теней, двигающихся к ней, протягивающих руки… Шума, криков и слез было куда меньше, чем я ожидала. Только шепот молитв и звуки… поцелуев. Женщины целовали полы, стены, дверь у входа в усыпальницу (а я думала, чего эту дверь в прозрачный пластик запаковали?), и, кажется, иной раз нечаянно даже чадры друг друга. Потихоньку я почувствовала, что толпа, плотной стеной стоящая вокруг решетки начинает меня затягивать. А это было чревато как минимум двухчасовым стоянием у решеточки. Помогли рефлексы, выработанные годами поездок в московском метро - стоило почувствовать, что еще немного, и пути назад не будет, я быстренько расставила локти в сторону и, шепча извинения, проложила себе путь на свободу.
У выхода меня ожидал изрядно струхнувший Бехи - белых чадор тут было немало, разобрать, какая именно принадлежит мне практически невозможно, и он уже пытался в толпе подобраться, как минимум, к четырем выходившим из зала дамам, к немалому их недовольству.
Отзвонив со двора мавзолей всем друзьям и родственникам (тут так принято - вдруг кому чего сложно надо пожелать: до Машхада путь долгий, а ты сможешь почти напрямую передать просьбу приятеля…), мы направились к выходу.
Тут взгляд мой упал на книжную лавку, и стало ясно, что так просто мы отсюда не уйдем. Купив настоящий машхадский Коран для Бехиной мамы, мы подивились на Коран на русском с комментариями, каким-то чудом сюда залетевший, а также на обилие всякой интересной литературы на английском. Бехи, впрочем, было не до книг: энтузиазм мой был так велик, что про чадру я забыла окончательно, и муж только и делал, что запахивал ее полы, либо поправлял платок и булавку. За свое легкомыслие я поплатилась - на улице служитель велел-таки привести чадру в порядок. Но это было уже не важно: через пять минут мы уже оказались за воротами и я вмиг разоблачилась. Как говорится: в чадре хорошо, а без чадры, все-таки, лучше!
Полюбоваться на меня в чадре (кто еще не видел) можно тут: http://pashili.livejournal.com/104739.html
По приезде в Тегеран родственники целый месяц дразнили меня, называя "Маш-Паша" ("маш" - приставка к имени типа уважительного "хаджи" для паломников). Вредные люди, я же самым честным образом зачитывала их желания...
Кстати, о желаниях. За прошедшие 6 месяцев можно подвести кое-какие итоги: наше положение улучшилось, причем заметно, хотя, конечно, богатство на голову не свалилось. Ну и главное - все живы и здоровы, а это было моим основным желанием. Правда, еще я искренне желала, чтобы Бехруз не пошел в армию. Хм, теперь я знаю, что это неизбежно, НО по разным причинам отправка Бехруза в это малоприятное учреждение откладывается с одного месяца на другой... Видимо, плохо я разъяснила, чего именно хочу. Или так проявляется особое, имамское чувство юмора.