"Моя старшая сестрица печь блины-то мастерица. Ой, блины, блины, блины, вы блиночки мои!" (с)
Отец протодиакон уже тем хорош, что чуть не каждый день предоставляет материал для отечественной блогосферы на недели вперед. Он публикует письма, чтобы все обсуждали их подлинность и значение для судеб Русской Православной Церкви. Он встречается с известными особами, чтобы затем все начинали печь блины (или по крайней мере, тихонько грустить об их отсутствии у себя на столе).
Из-за одного этого мне не хочется говорить ни о ком недоброго слова. К тому же для подобного решения есть и множество других причин. Поэтому данная моя заметка посвящена исключительно попытке понять сообщение о. Андрея о его встрече с амнистированными пуссирайотами. При этом я всецело исхожу из презумпции искренности о. Андрея и его собеседниц.
Это сообщение в ЖЖ о. Андрея оставляет впечатление недоговоренности, которая не может не вызвать вопросов у читателя. В начале своей заметки о. Андрей пишет следующее:
"Встреча состоялась по инициативе журнала "Сноб".
Я долго, целый час, думал - принимать приглашение или нет...
Но потом понял, что у меня нет такого основания в Евангелии, чтобы отказать человеку, просящему тебя о встрече и беседе."
Я полностью и совершенно искренно согласен с последним в этой цитате утверждениям о. Андрея. Но остается неясно - а была ли просьба, и если была, то о чем? Ведь слова «по инициативе журнала «Сноб»» совсем не идентичны словам «по просьбе таких-то», и разница между ними отнюдь не стилистическая.
Толоконникова говорит о встрече столь же уклончиво: «…нам выдалась такая возможность, мы с удовольствием сделали эту встречу, провели диалог”.
Полуизящная двусторонняя фигура умолчания не может не восприниматься как фактическое отсутствие того, что можно было бы с определенностью назвать «просьбой человека о встрече и беседе».
Отец Андрей пишет также следующее:
“Человек не тождественен минуте своего греха. И поэтому надо дать ему шанс, а не замыкать его в его же прошлом”.
И с этим я вполне согласен. Но это утверждение подразумевает, что речь идет именно об имевшем место грехе, преодолению которого следует помогать. Однако эта заметка не дает причин считать, что участники беседы хотя бы в какой-то степени пришли к консенсусу в том, что “акции, подобные той, что привела их в тюрьму” являются грехом. Напротив, все известные мне утверждения собеседниц о. Андрея говорят о неприятии ими этой точки зрения.
Вместо этого несостоявшегося консенсуса был достигнут консенсус в том, что “церковь - это мир разных людей, она многолика и она менялась в разные стороны на протяжении истории”.
Осторожная неопределенность этого утверждения, которая позволяет трактовать его в противоположных смыслах, похожа одновременно и на первый блин, который комом, и на результат переговоров, которые не привели к согласию по существенным вопросам, но настоятельно требуют общего заявления. Однако это заявление недоговорившиеся стороны могут без особых искажений интерпретировать по своему усмотрению.
В результате ситуация остается столь же таинственной и противоречивой, как и в день судьбоносного представления.
Из-за одного этого мне не хочется говорить ни о ком недоброго слова. К тому же для подобного решения есть и множество других причин. Поэтому данная моя заметка посвящена исключительно попытке понять сообщение о. Андрея о его встрече с амнистированными пуссирайотами. При этом я всецело исхожу из презумпции искренности о. Андрея и его собеседниц.
Это сообщение в ЖЖ о. Андрея оставляет впечатление недоговоренности, которая не может не вызвать вопросов у читателя. В начале своей заметки о. Андрей пишет следующее:
"Встреча состоялась по инициативе журнала "Сноб".
Я долго, целый час, думал - принимать приглашение или нет...
Но потом понял, что у меня нет такого основания в Евангелии, чтобы отказать человеку, просящему тебя о встрече и беседе."
Я полностью и совершенно искренно согласен с последним в этой цитате утверждениям о. Андрея. Но остается неясно - а была ли просьба, и если была, то о чем? Ведь слова «по инициативе журнала «Сноб»» совсем не идентичны словам «по просьбе таких-то», и разница между ними отнюдь не стилистическая.
Толоконникова говорит о встрече столь же уклончиво: «…нам выдалась такая возможность, мы с удовольствием сделали эту встречу, провели диалог”.
Полуизящная двусторонняя фигура умолчания не может не восприниматься как фактическое отсутствие того, что можно было бы с определенностью назвать «просьбой человека о встрече и беседе».
Отец Андрей пишет также следующее:
“Человек не тождественен минуте своего греха. И поэтому надо дать ему шанс, а не замыкать его в его же прошлом”.
И с этим я вполне согласен. Но это утверждение подразумевает, что речь идет именно об имевшем место грехе, преодолению которого следует помогать. Однако эта заметка не дает причин считать, что участники беседы хотя бы в какой-то степени пришли к консенсусу в том, что “акции, подобные той, что привела их в тюрьму” являются грехом. Напротив, все известные мне утверждения собеседниц о. Андрея говорят о неприятии ими этой точки зрения.
Вместо этого несостоявшегося консенсуса был достигнут консенсус в том, что “церковь - это мир разных людей, она многолика и она менялась в разные стороны на протяжении истории”.
Осторожная неопределенность этого утверждения, которая позволяет трактовать его в противоположных смыслах, похожа одновременно и на первый блин, который комом, и на результат переговоров, которые не привели к согласию по существенным вопросам, но настоятельно требуют общего заявления. Однако это заявление недоговорившиеся стороны могут без особых искажений интерпретировать по своему усмотрению.
В результате ситуация остается столь же таинственной и противоречивой, как и в день судьбоносного представления.