История об утрате достоинства, о велосипеде, шпане и Сашке-хулигане.
Кризис жанра преодолён. Как результат - всё остаётся без изменений. Очень подозрительно это.
фото: Александр Василенко
Когда я был ребёнком, дедушка подарил мне новый велосипед - большой «Уралец» с рамой. Конечно, мне не терпелось его обкатать на просторе, уехать за огороды, за мост, в поля и яблоневые рощи. И вот, стоило мне свернуть со своей улицы и проехать пару домов по деревенскому гетто, как я тут же попал в переплёт.
Останавливает меня местный хулиган Сашка. При нём вся банда в полном составе. Что характерно - все на велосипедах. Смотрю, а у Сашки велосипеда нет, и отобрать не у кого, потому что все остальные на «Школьниках» или максимум на «Каме» катались, ибо малолетки. И объясняет мне Сашка очень по-деловому, что ему нужно к подруге на другой конец деревни. Одолжи, говорит, велосипед. А как я появлюсь дома без велосипеда? Как объясню деду, что просрал такой дорогой подарок в первый же день? И вцепился в руль мёртвой хваткой. Сашка это заметил и, видимо, понял, что продолжать диалог смысла нет. Засучил он тогда рукава своей тельняшки под одобрительное улюлюканье шпаны, нахмурил густые пшеничные брови и затмил собою солнце у меня над головой. Я зажмурился, еще крепче вцепившись в руль, а в следующую секунду почувствовал, как мои рёбра сжались с обоих боков, ноги оторвались от земли - и я, воспарив вместе с велосипедом, тут же, не успев ничего сообразить, приземлился на его же раму. Сашка сел на сидение, и мы пустились в путь. Под моими ногами бешено мелькали земля, трава, камни, рваные кеды на педалях «Уральца». Я болтался на раме аккуратно между загорелыми Сашкиными руками с белыми пятнами апигментации на запястьях, сверху, из раздувающихся ноздрей, раздавалось сопение и несло табаком. Ехать на железной раме по засохшей после дождей комками грунтовке было очень неудобно, но куда большее неудобства доставляли унижение, беспомощность и стыд.
Потом я до вечера сидел под окнами Сашкиной подруги и ждал, когда мне вернут мой велосипед. Ребята из банды расселись неподалёку на бревне, как воробьи на солнцепёке. Пятиклашки, а курили папиросы «Беломор». Кидались в меня сухой грязью и обзывали рыжим. Мимо проходили знакомые люди, я с ними виновато здоровался. Мне было очень стыдно, что я - Ворошиловский, сижу грязный с поруганной честью. Малолетняя шпана, они ведь никого не боятся, для них не авторитетов, кроме вожака. А вот Сашка моего деда боялся и даже уважал. Он знал, что дед Спартак шейной мази прописывает щедро. Поэтому, выйдя от девицы, подсел ко мне, засмолил папироской и вполне доброжелательно предложил Спартаку Михайловичу ничего не говорить.
Ты же хочешь, чтобы дед тебя уважал? Не хочешь прослыть стукачём? - спросил меня Сашка. Я, конечно, ответил, что не хочу. И я на самом деле не хотел. Сашка одобрительно пожал мне руку. Вот он Стокгольмский синдром - я тут же проникся к нему какими-то непонятными чувствами, ведь он заботился о моём моральном облике. И обратно я ехал на раме очень довольный. Во-первых, всё, наконец, закончилось. Во-вторых, мне казалось, что Сашка меня уважает и ценит мою стойкость. А Сашка напевал что-то над моей макушкой и оглушительным свистом распугивал с дороги галок. А напоследок снова пожал мне руку и даже поблагодарил, добавив вдогонку, мол, приезжай к нам ещё! Уже оставаясь за пеленой дорожной пыли из-под колёс «Уральца», толпа сорванцов взорвалась на эту его фразу громким и злым смехом.
Я наврал деду. Сказал, что у меня хотели отнять велосипед, но я не отдал, и весь день катался за покосами. Но в деревне слухи прыгают через забор. Дед ничего мне не сказал в укор, но несколько дней спустя я снова встретил Сашку. Вернее я заметил, как он перешел на другую сторону улицы при виде меня. Под глазом у него был ярко-фиолетовый фингал. И вот тогда-то мне и сделалось по-настоящему стыдно.
Мой дед, хоть и не назывался Макаренко, не писал книг по воспитанию детей, но я помню каждый урок, который он мне преподнёс, хотя, ни в одном из них не было ни слова нравоучения.
А Сашка, кстати, стал в итоге конокрадом. Его поймали и привлекли к уголовной ответственности - посадили. Выйдя из тюрьмы, он быстро спился. Жаль его, хороший и благородный был человек.