Рабочий день едва проснулся. Настроение было мрачное, похмельное, почти безвыходное. Дизайнер Максим Шитик, встретив меня в курилке, сказал:
«Знаешь, Папилкин, если бы сейчас повели на расстрел, то я бы даже сигаретку не попросил».
Главред подкрался со спины.
«Пойдёшь сегодня в театр», - он произнёс это громко, на весь офис, видимо, чтобы все слышали, а главное - понимали, как начальство меня ценит.
Потом мы вместе внимательно изучали афишу. В списке выступавших артистов было не меньше десяти звёзд театра и кино.
«Вот, - начальник показал пальцем на фамилию одного из актёров, - Возьмёшь у него интервью. Готовь вопросы, а я позвоню, кому следует, чтобы тебя пустили за кулисы».
Конечно, готовиться к интервью я даже не думал.
«Меньшов так Меньшов», - сказал про себя и поехал домой выбирать рубашку.
Внутри самарской филармонии всё сверкало, почти ослепляло. В каждом госте, в его одежде и улыбке, даже в громадных люстрах жила торжественность и предвкушение праздника. Я же ходил между этажами: неприкаянный, трезвый, убеждающий себя, что театр - это не моё.
На втором этаже заблестела барная стойка. За ней стоял аккуратный мужчина в белой рубашке.
Мысли о спиртном постепенно брали меня в плен, однако я был тверёз и пока ещё верен редакционному заданию.
Прозвенел третий звонок. Я уселся в кресло - действо началось.
Минут через пять мной овладела нечеловеческая тоска - хотелось выть волком. Я вышел. Пожилые, ворчливые женщины в бордовых костюмах даже не думали сопротивляться. Пропустили.
Бармен, беспечно улыбаясь, спросил: «Не понравился спектакль?»
Я что-то буркнул в ответ: типа, старик, я, как и ты на работе, к чему все эти подробности?
«Что будете пить?» - он мгновенно синхронизировался и вошёл в моё сумрачное и угнетающее всё живое вокруг положение.
«Водку», - ответил я, изучая пёструю мозаику из бутылок на его «сцене».
Мы болтали о женщинах, о трудной доле бармена и такой же безвыходной участи журналиста. Наконец, кто-то из администрации филармонии подошёл ко мне и неуютными, плохо освещёнными коридорами, куда-то повёл.
Во время этого короткого путешествия я старался не шататься. Даже бросил, что-то мягкое, услужливое, вроде: «Надеюсь, я не потревожил великого актёра?»
Получалось плохо. Редакционное задание срывалось на глазах. На поворотах меня заносило, речь была тягучей, замедленной, а изо рта не слишком аппетитно пахло водкой. Гражданин, сопровождавший меня, молча шёл вперёд и, кажется, даже не думал меня в чём-то упрекать.
В какой-то момент меня подвели к человеку. Лица я его почти не запомнил, лишь обратил внимание на снисходительную улыбку и всё понимающие глаза.
«Могу я у вас взять интервью? Завтра?» - последнее слово я сказал с надеждой, в которой полыхала пьяная стальная твёрдость.
«Да», - легко и просто ответил он. После чего назвал время и название отеля, в котором остановился. И мы расстались.
Утром нетерпеливый главный редактор спросил: «Что-нибудь получилось?»
Заметил, что все начальники в редакциях любят эту фразу. В ней весь генезис медиа-культуры: собственная жалость к себе: не смог воспитать успешный коллектив; обида на ленивых журналистов; а ещё перспектива: «Может, всё-таки справился?» - читалось в глазах главреда.
«Ты сказал Меньшов - договорился с Меньшовым», - сухо, не без бравады, парировал я.
«Постой, - не унимался главред, словно в нём проснулся следователь (такое у начальников СМИ профзаболевание), - А как он выглядит?»
«Ну...»
В этот момент он уже загружал афишу в Интернете.
«Этот?» - строго посмотрел он на меня.
Я растерялся. Это был совсем не тот человек, что стоял вчера в плохо освещённом коридоре.
Главный редактор вскочил со стула, крикнул слово из трёх букв и бросился к выходу.
Я только успел услышать: «Так с кем же ты договорился на интервью?»
Приглядевшись повнимательнее к афише, я узнал эти глаза и улыбку. Под фотографией значилось: Владимир Стеклов.
Продолжение следует...
Тольятти, октябрь 2022 года.