Макаров А. И. (1954--) Феномен надындивидуальной памяти Монография 2009 г.
Стратегии концептуализации и онтологический статус (образы - концепты - рефлексия)
Заключение
...Как известно, философия Просвещения расценивала традицию как нечто отсталое, порабощающее человеческий рассудок; традиция отождествлялась со стереотипным мышлением, с предрассудками, или «идолами разума». Мы считаем, что такая уходящая своими корнями в индивидуалистическую парадигму трактовка традиции выявила в ХХ веке свою несостоятельность. Влиятельная в европейской философии ХVIII - середины ХХ века просветительская теория традиции растеряла по пути к нам почти всю объяснительную силу. Ставшие явными негативные последствия разрушения традиционных обществ, практика провоцирования властью общественных амнезий и разрушения коллективных идентичностей свидетельствуют, на наш взгляд, о наличии реальности надындивидуальных структур памяти.Их утрата - тому подтверждение: нельзя сломать то, чего нет. Их хрупкость не отменяет их существования. На месте утраченных форм живой коллективной памяти утверждаются новые формы надындивидуальной памяти, так называемый «искусственный интеллект». Бурное развитие искусственных средств хранения информации является гребнем «длинной волны истории», тенденции к экстериоризации человеческой памяти в целях управления реальностью, прежде всего социальной сферой. После перехода человечества к стадии построения больших обществ, когда стал использоваться письменный способ фиксации социально значимого опыта, история и традиция перестали вмещаться в индивидуальный опыт; теперь для своего сохранения они требуют создания огромного массива текстов и изображений. В этой связи память прорывает границы личного и поистине становится надындивидуальной. Увеличение необходимой для жизнедеятельности современного общества информации привело к тому, что выполнение задачи хранения и трансляции во времени значимого социального опыта все больше и больше зависит не от природных, а от культурных механизмов.
Количество информации, необходимой для продолжения жизни цивилизации, больше не совпадает с человеческой размерностью индивида. И вот в это время, время обострения надежды на искусственные средства интеллекта, обнаруживается слабая разрешительная способность новейших технических средств и социально-культурных моделей единства в области обеспечения безопасного развития современных человеческих сообществ. Технический прогресс должен обеспечивать каждому члену общества память, которой никто никогда не был наделен лично, но это почему-то не приводит к росту глубины человеческой личности и интеллекта. Современный человек много знает, но отличается слабым потенциалом понимания происходящих процессов. Почему же, взяв ориентацию на увеличение количества информации и темпа ее переработки, современное общество запуталось в собственных культурных артефактах? Мы не знаем, то ли культурное наследие прошлого жизненно необходимо, то ли оно является балластом для мышления, не способного обработать такие объемы информации. «По мере исчезновения традиционной памяти, мы ощущаем потребность хранить с религиозной ревностью останки, свидетельства, документы, образы, речи, видимые знаки того, что было, как если бы это все более и более всеобъемлющее досье могло стать доказательством неизвестно чего на неизвестно каком суде истории», - пишет П. Нора. Французский историк верно подметил, что стремление увеличить объемы архивных и музейных единиц хранения связано с кризисом идентичности.
Гипертрофированное чувство памяти связано с ностальгическим чувством ее утраты, критическим несоответствием образа будущего человечества как «информационного общества» и наличной действительности оскудения разума членов «общества индивидов». Общество индивидов превратилось в общество инвалидов. Массы людей не могут осознать себя, лишившись живой памяти традиции. Житейский и философский цинизм разъедает ядро личности, лишая возможности индивида идентифицировать себя с какой-либо устойчивой группой людей. В своей массе люди больше не имеют ни исторических, ни личных амбиций, - только тактические жизненные планы. Все это является последствиями деидеологизации представлений о мире. Этот процесс - амбивалентный по своим последствиям: он принес и освобождение от тотальности центрированных систем социального контроля над сознанием людей, и феномен «исчезающей идентичности». Если в обществах премодерна и модерна субъект был соотнесен с конкретной социальной нишей, то в современном обществе он стремится занять хоть какое-нибудь место в максимально большом количестве социальных структур. Он «мелькает» на фоне институциональных практик, не имея стратегических целей своей деятельности и определенного места в мире. Возник феномен «размытой идентичности»: человек стремится поменять конфигурацию смыслов собственной жизни, соотнося их только с ситуационными задачами своей биографической ситуации, которую он больше не пытается вписывать в какой-либо более широкий контекст. «Мягкая идентичность» дает определенные жизненные блага, но платой за это становится потеря субъектности: не сам человек действует, а с ним случается. Утрата мы-идентичности ведет к распаду я-идентичности, порождая цинизм как стиль мышления эпохи. Распадаются социальные и психологические гештальты, утрачивается связь уже не только между поколениями, но даже между отрезками жизни отдельного человека.
Заключение
...Как известно, философия Просвещения расценивала традицию как нечто отсталое, порабощающее человеческий рассудок; традиция отождествлялась со стереотипным мышлением, с предрассудками, или «идолами разума». Мы считаем, что такая уходящая своими корнями в индивидуалистическую парадигму трактовка традиции выявила в ХХ веке свою несостоятельность. Влиятельная в европейской философии ХVIII - середины ХХ века просветительская теория традиции растеряла по пути к нам почти всю объяснительную силу. Ставшие явными негативные последствия разрушения традиционных обществ, практика провоцирования властью общественных амнезий и разрушения коллективных идентичностей свидетельствуют, на наш взгляд, о наличии реальности надындивидуальных структур памяти.Их утрата - тому подтверждение: нельзя сломать то, чего нет. Их хрупкость не отменяет их существования. На месте утраченных форм живой коллективной памяти утверждаются новые формы надындивидуальной памяти, так называемый «искусственный интеллект». Бурное развитие искусственных средств хранения информации является гребнем «длинной волны истории», тенденции к экстериоризации человеческой памяти в целях управления реальностью, прежде всего социальной сферой. После перехода человечества к стадии построения больших обществ, когда стал использоваться письменный способ фиксации социально значимого опыта, история и традиция перестали вмещаться в индивидуальный опыт; теперь для своего сохранения они требуют создания огромного массива текстов и изображений. В этой связи память прорывает границы личного и поистине становится надындивидуальной. Увеличение необходимой для жизнедеятельности современного общества информации привело к тому, что выполнение задачи хранения и трансляции во времени значимого социального опыта все больше и больше зависит не от природных, а от культурных механизмов.
Количество информации, необходимой для продолжения жизни цивилизации, больше не совпадает с человеческой размерностью индивида. И вот в это время, время обострения надежды на искусственные средства интеллекта, обнаруживается слабая разрешительная способность новейших технических средств и социально-культурных моделей единства в области обеспечения безопасного развития современных человеческих сообществ. Технический прогресс должен обеспечивать каждому члену общества память, которой никто никогда не был наделен лично, но это почему-то не приводит к росту глубины человеческой личности и интеллекта. Современный человек много знает, но отличается слабым потенциалом понимания происходящих процессов. Почему же, взяв ориентацию на увеличение количества информации и темпа ее переработки, современное общество запуталось в собственных культурных артефактах? Мы не знаем, то ли культурное наследие прошлого жизненно необходимо, то ли оно является балластом для мышления, не способного обработать такие объемы информации. «По мере исчезновения традиционной памяти, мы ощущаем потребность хранить с религиозной ревностью останки, свидетельства, документы, образы, речи, видимые знаки того, что было, как если бы это все более и более всеобъемлющее досье могло стать доказательством неизвестно чего на неизвестно каком суде истории», - пишет П. Нора. Французский историк верно подметил, что стремление увеличить объемы архивных и музейных единиц хранения связано с кризисом идентичности.
Гипертрофированное чувство памяти связано с ностальгическим чувством ее утраты, критическим несоответствием образа будущего человечества как «информационного общества» и наличной действительности оскудения разума членов «общества индивидов». Общество индивидов превратилось в общество инвалидов. Массы людей не могут осознать себя, лишившись живой памяти традиции. Житейский и философский цинизм разъедает ядро личности, лишая возможности индивида идентифицировать себя с какой-либо устойчивой группой людей. В своей массе люди больше не имеют ни исторических, ни личных амбиций, - только тактические жизненные планы. Все это является последствиями деидеологизации представлений о мире. Этот процесс - амбивалентный по своим последствиям: он принес и освобождение от тотальности центрированных систем социального контроля над сознанием людей, и феномен «исчезающей идентичности». Если в обществах премодерна и модерна субъект был соотнесен с конкретной социальной нишей, то в современном обществе он стремится занять хоть какое-нибудь место в максимально большом количестве социальных структур. Он «мелькает» на фоне институциональных практик, не имея стратегических целей своей деятельности и определенного места в мире. Возник феномен «размытой идентичности»: человек стремится поменять конфигурацию смыслов собственной жизни, соотнося их только с ситуационными задачами своей биографической ситуации, которую он больше не пытается вписывать в какой-либо более широкий контекст. «Мягкая идентичность» дает определенные жизненные блага, но платой за это становится потеря субъектности: не сам человек действует, а с ним случается. Утрата мы-идентичности ведет к распаду я-идентичности, порождая цинизм как стиль мышления эпохи. Распадаются социальные и психологические гештальты, утрачивается связь уже не только между поколениями, но даже между отрезками жизни отдельного человека.