Василий Осипович Ключевский (1841-1911) Сочинения: В 9-ти т. Т. II. М.: Мысль, 1988. Курс русской ис
Лекция XXVII
Идея местничества. Как оно сложилось.
...Но при удельной бродячести вольных служилых людей служебный их распорядок лишен был устойчивости. Положение их при княжеских дворах определялось временными личными договорами с князем. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем «в ряд и крепость возьмет», «заедет», сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест. В 1408 г. приехал в Москву на службу внук Гедимина литовского князь Патрикей. Сын его Юрий, ставший в Москве родоначальником князей Голицыных и Куракиных, «заехал», посажен был выше многих московских бояр, потому что великий князь московский, выдавая за него свою сестру, «место ему упросил» у своих бояр. У Юрия был старший брат князь Федор Хованский. На Юрьевой свадьбе его «посел», сел выше, старый московский боярин Федор Сабур, прапрадед которого вступил на московскую службу при Калите. Князь Хованский при этом сказал Сабуру: «Сядь-ка повыше моего брата меньшого князя Юрья». «У твоего брата Бог в кике (счастье в кичке, в жене), а у тебя Бога в кике нет», - возразил Сабур и сел выше Хованского. Возможность завоевывать высокие места жениной кичкой, эта кичливость, прекратилась в Москве, когда при массовом наплыве сюда служилого княжья, сменившем прежние одиночные заезды, пришлось заменить личное соглашение князя с новым приезжим слугой «уложением», общим способом оценки служебного достоинства служилых людей.
Политическое его значение
Теперь мы можем уяснить себе политическое значение местничества для московского боярства. Оно ставило служебные отношения бояр в зависимость от службы их предков, т. е. делало политическое значение лица или фамилии не зависимым ни от личного усмотрения государя, ни от личных заслуг или удач служилых людей. Как стояли предки, так вечно должны стоять и потомки, и ни государева милость, ни государственные заслуги, ни даже личные таланты не должны изменять этой роковой наследственной расстановки. Служебное соперничество становилось невозможным: должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось. Служебная карьера лица не была его личным делом, его частным интересом. За его служебным движением следил весь род, потому что каждый его служебный выигрыш, каждая местническая находка повышала всех его родичей, как всякая служебная потерька понижала их. Каждый род выступал в служебных столкновениях как единое целое; родовая связь устанавливала между родичами и служебную солидарность, взаимную ответственность, круговую поруку родовой чести, под гнетом которой личные отношения подчинялись фамильным, нравственные побуждения приносились в жертву интересам рода. В 1598 г. князь Репнин-Оболенский по росписи занимал в походе место ниже князя Ив. Сицкого, чего ему не следовало делать по служебному положению своего рода, и не бил челом царю об обиде на Сицкого, потому что они с Сицким были «свояки и великие други». Тогда обиделись все его родичи, и князь Ноготков-Оболенский «во всех Оболенских князей место» бил челом царю, что князь Репнин то сделал, дружась с князем Иваном, чтоб тем его воровским нечелобитьем поруху и укор учинить всему их роду Оболенских князей от всех чужих родов. Царь разобрал дело и решил, что князь Репнин был на службе с князем Ив. Сицким по дружбе и потому один «виноват» князю Ивану, т. е. себя одного понизил перед Сицким и его родичами, а роду его - всем князьям Оболенским - в том порухи в отечестве нет никому. Таким образом, местничество имело оборонительный характер. Им служилая знать защищалась как от произвола сверху, со стороны государя, так и от случайностей и происков снизу, со стороны отдельных честолюбивых лиц, стремившихся подняться выше своего отечества - наследственного положения. Вот почему бояре так дорожили местничеством: за места, говорили они в XVII в., наши отцы помирали. Боярина можно было избить, прогнать со службы, лишить имущества, но нельзя было заставить занять должность в управлении или сесть за государевым столом ниже своего отечества.
...Вот один из многих случаев, где выразился взгляд на местничество как на опору или гарантию политического положения боярства. В 1616 г. князь Волконский, человек неродовитый, но много служивший, бил челом государю, что ему по своей службе меньше боярина Головина быть невместно. Головин ответил челобитчику встречной жалобой, что князь Волконский его и родичей его обесчестил и опозорил, и просил государя «дать ему оборонь». По указу государя бояре в думе разобрали дело и приговорили послать князя в тюрьму, сказав ему, что он человек неродословный, а по государеву указу неродословным людям с родословными суда и счета в отечестве не бывает; что же касается до службы Волконского, то «за службу жалует государь поместьем и деньгами, а не отечеством». Итак, государь может сделать своего слугу богатым, но не может сделать его родовитым, потому что родовитость идет от предков, а покойных предков уже нельзя сделать ни более, ни менее родовитыми, чем они были при жизни.
Идея местничества. Как оно сложилось.
...Но при удельной бродячести вольных служилых людей служебный их распорядок лишен был устойчивости. Положение их при княжеских дворах определялось временными личными договорами с князем. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем «в ряд и крепость возьмет», «заедет», сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест. В 1408 г. приехал в Москву на службу внук Гедимина литовского князь Патрикей. Сын его Юрий, ставший в Москве родоначальником князей Голицыных и Куракиных, «заехал», посажен был выше многих московских бояр, потому что великий князь московский, выдавая за него свою сестру, «место ему упросил» у своих бояр. У Юрия был старший брат князь Федор Хованский. На Юрьевой свадьбе его «посел», сел выше, старый московский боярин Федор Сабур, прапрадед которого вступил на московскую службу при Калите. Князь Хованский при этом сказал Сабуру: «Сядь-ка повыше моего брата меньшого князя Юрья». «У твоего брата Бог в кике (счастье в кичке, в жене), а у тебя Бога в кике нет», - возразил Сабур и сел выше Хованского. Возможность завоевывать высокие места жениной кичкой, эта кичливость, прекратилась в Москве, когда при массовом наплыве сюда служилого княжья, сменившем прежние одиночные заезды, пришлось заменить личное соглашение князя с новым приезжим слугой «уложением», общим способом оценки служебного достоинства служилых людей.
Политическое его значение
Теперь мы можем уяснить себе политическое значение местничества для московского боярства. Оно ставило служебные отношения бояр в зависимость от службы их предков, т. е. делало политическое значение лица или фамилии не зависимым ни от личного усмотрения государя, ни от личных заслуг или удач служилых людей. Как стояли предки, так вечно должны стоять и потомки, и ни государева милость, ни государственные заслуги, ни даже личные таланты не должны изменять этой роковой наследственной расстановки. Служебное соперничество становилось невозможным: должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось. Служебная карьера лица не была его личным делом, его частным интересом. За его служебным движением следил весь род, потому что каждый его служебный выигрыш, каждая местническая находка повышала всех его родичей, как всякая служебная потерька понижала их. Каждый род выступал в служебных столкновениях как единое целое; родовая связь устанавливала между родичами и служебную солидарность, взаимную ответственность, круговую поруку родовой чести, под гнетом которой личные отношения подчинялись фамильным, нравственные побуждения приносились в жертву интересам рода. В 1598 г. князь Репнин-Оболенский по росписи занимал в походе место ниже князя Ив. Сицкого, чего ему не следовало делать по служебному положению своего рода, и не бил челом царю об обиде на Сицкого, потому что они с Сицким были «свояки и великие други». Тогда обиделись все его родичи, и князь Ноготков-Оболенский «во всех Оболенских князей место» бил челом царю, что князь Репнин то сделал, дружась с князем Иваном, чтоб тем его воровским нечелобитьем поруху и укор учинить всему их роду Оболенских князей от всех чужих родов. Царь разобрал дело и решил, что князь Репнин был на службе с князем Ив. Сицким по дружбе и потому один «виноват» князю Ивану, т. е. себя одного понизил перед Сицким и его родичами, а роду его - всем князьям Оболенским - в том порухи в отечестве нет никому. Таким образом, местничество имело оборонительный характер. Им служилая знать защищалась как от произвола сверху, со стороны государя, так и от случайностей и происков снизу, со стороны отдельных честолюбивых лиц, стремившихся подняться выше своего отечества - наследственного положения. Вот почему бояре так дорожили местничеством: за места, говорили они в XVII в., наши отцы помирали. Боярина можно было избить, прогнать со службы, лишить имущества, но нельзя было заставить занять должность в управлении или сесть за государевым столом ниже своего отечества.
...Вот один из многих случаев, где выразился взгляд на местничество как на опору или гарантию политического положения боярства. В 1616 г. князь Волконский, человек неродовитый, но много служивший, бил челом государю, что ему по своей службе меньше боярина Головина быть невместно. Головин ответил челобитчику встречной жалобой, что князь Волконский его и родичей его обесчестил и опозорил, и просил государя «дать ему оборонь». По указу государя бояре в думе разобрали дело и приговорили послать князя в тюрьму, сказав ему, что он человек неродословный, а по государеву указу неродословным людям с родословными суда и счета в отечестве не бывает; что же касается до службы Волконского, то «за службу жалует государь поместьем и деньгами, а не отечеством». Итак, государь может сделать своего слугу богатым, но не может сделать его родовитым, потому что родовитость идет от предков, а покойных предков уже нельзя сделать ни более, ни менее родовитыми, чем они были при жизни.