О России в царствование Алексея Михайловича. Современное сочинение Григория Котошихина. С.-Пб. 1884
Предисловие к третьему изданию. (Составлено членом Археографической Коммиссии, А. А. Куником)
...В то время еще не существовало правильных дипломатических сношений между Россией и Швецией. Только по временам являлись в Москву шведские посланники и агенты, но здесь обыкновенно смотрели на них подозрительно,и совершенно справедливо: многие шведские резиденты и агенты были не более как шпионы, которые, нередко за деньги, добывали самыя секретныя сведения. К этому средству получать нужные сведения особенно прибегал Адольф Эберс, который, по предположению [V] г. Ерне, был лифляндским уроженцем. Он считается одним из самых искусных шведских дипломатов XVII столетия. В России он бывал неоднократно, иногда проживая в ней по несколько лет сряду. Когда в 1655 г. посланник Бьельке (Bielke) приехал в Москву, Эберс состоял «комиссаром» шведского подворья и до 1658 года разделял незавидную участь членов посольства. Зато Эберст своими хитро обдуманными мерами на каждом шагу старался вредить царскому правительству. Когда, например, ему пришлось вступить в переговоры с окольничим В. С. Волынским по вопросу о решении спора касательно разных денежных претензий, то для него было очень важно знать, на какие уступки уполномочены русские сановники. Эберст, как видно из его донесения королю из Москвы от 22 июля 1663 года, узнал об этом самым точным образом через посредство одного русского чиновника, которого он тут же характеризует следующими словами: «и этот парень, по происхождению Русский, но по своим симпатиям добрый Швед *, обещался и впредь извещать меня как о том, что будут писать русские послы, так и о том, какое решение примет его царское величество на счет денежной суммы».
Этим услужливым чиновником, фамилию которого Эберст не назвал, был Котошихин. Он сам поставил себе в заслугу это предательство в прошении, поданном им в 1665 году в Нарве ингерманландскому губернатору Таeбе. В этом прошении он упоминает о том, что уже в Москве начал служить верой и правдой Эберсу, комиссару его королевского [VI] величества, и в подтверждение этих слов он рассказывает: «когда послы, окольничий В. С. Волынский и его товарищи, вели переговоры, я принес ему (Эберсу) на шведское подворье данную этим послам инструкцию и другие бумаги для снятия с них копий, за что г. комиссар подарил мне 40 рублей». Едва ли Котошихин получил бóльшую сумму, хотя Эберс не посовестился донести своему государю, что истратил на это дело 100 червонцев.
Несмотря на то, что русские власти в Москве подозрительно смотрели на Эберса и установили даже надзор над теми лицами, которые посещали его дом, тем не менее, близкие отношения Котошихина к шведскому комиссару ускользнули от их внимания. Это видно, между прочим, из того, что правительство в конце 1663 или в начале 1664 года послало Котошихина «для переговоров» к армии, стоявшей на Днепре под начальством князя Черкасского против Польши (см. ниже на стр. XIX). Войны с поляками и с Швецией до того истощили Московское государство, что царь Алексей Михайлович счел необходимым заключить мир также и с Польшей; а при переговорах с искусными и спесивыми дипломатами Речи Посполитой человек ловкий и деловой, как Котошихин, мог оказаться не бесполезным. Понятно, что отъезд его из Москвы не был на руку Эберсу. Насколько шведский агент был обязан продажному подьячему, видно из его донесения от 26 января 1664 г. своему государю: «мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю положительные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и вероятно будет несколько времени в отсутствии, что для меня очень прискорбно, потому что найти [VII] в скором времени такое же лицо, будет мне очень трудно».
Известно, что Котошихин в конце лета 1664 года кончил свое служебное поприще бегством в Польшу. Поводы, побудившие его к этому поступку, он сам довольно рельефно выставил в своем прошении, поданном им шведскому королю (см. ниже стр. XX и XXI). Конечно, нельзя вполне доверять его рассказу, тем более, что он, без сомнения, по особому расчету, утверждал в своем письме к шведскому губернатору в Нарве, что был захвачен в плен Поляками и спасся из него бегством в Силезию,-что Таубе принял за чистую монету. Но какими бы соображениями Котошихин ни руководствовался, переход Русских в польский, а Литовцев и Поляков в русский лагерь был в то время явлением обыкновенным. Ведь перешел же в 1660 году на сторону Польши прекрасно воспитанный сын такого достославного патриота, как Ордин-Нащокин!
* Und wird mir selbiger Kerl, welcher ein Russ, aber gut schwedisch - эти последние четыре слова написаны шифрою - ist, was kuenfftig, wenn ihre Gesanden warden schreiben, passiret, oder was Ihr Zaar. Mayitwegen der summa Geldes resolviren werden, von Allem Nachricht geben
...Таубе вспомнил, что он в 1661 году видел просителя в Стокгольме как царского посланца, принял его довольно ласково и счел нужным особым письмом от 25 октября 1665 г. донести об этом королю, испрашивая инструкции, как ему поступить с русским выходцем. Прежде чем Таубе успел получить из Стокгольма ответ, новгородский воевода князь В. Г. Ромодановский выступил с требованием, дабы он «по Кардийскому вечному договору изменника и писца Гришку прислал с конвоем в Новгород». Это требование поставило шведского губернатора в весьма затруднительное положение, но ему все-таки путем разных уловок удалось спасти Котошихина от грозившей ему опасности. В Стокгольме уже 16 ноября состоялось постановление о принятии Котошихина в шведскую службу.
Предисловие Баркгузена:
«Жизнь Селицкого». … Наконец достойный Селицкий имел несчастье впасть в непреднамеренное преступление: он лишил жизни своего хозяина, Даниила Анастасиуса, переводчика Русского языка в Стокгольме. Самое ничтожное обстоятельство вовлекло его в это преступление. Анастасиус подозревал Селицкого в порочной связи с своей женой, и однажды, быв оба дома в нетрезвом виде, они заспорили между собою: начались с обеих сторон упреки и брань, Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанских кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить свою голову под секиру палача на лобном месте за заставою южного Стокгольмского предместья.
Селицкий переменил Российское вероисповедание на Лютеранское. За несколько времени до назначенного дня казни, он с величайшим благочестием принял св. тайны от Шведского священника Олофа Петерсона Крока, капеллана церкви Св. Марии, что на сёдер-Мальме (Южном предместии). Прусский уроженец, магистр Иоанн Гербиниус, бывший в то время ректором школы немецкого прихода в Стокгольме и совершенно знавший Польский язык, посещал часто Селицкого в его заключении, утешая его в несчастии Словом Божиим, и по совершении над ним казни, отозвался об нем в следующих словах: obit quam piissime!
Тотчас после казни, тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано профессором [XXV] высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки. … »
из предисловия ко второму изданию
...В собственноручной записке Котошихина о службе его Польскому королю читаем:
«Наяснейшего великого государя, его королевского величества, пана моего всемилостивейшаго, как есть наимилосердаго монарха милость приказал меня пожаловать своим королевского величества жалованием на год по сту Рублев и быть при его милости, канцлере Литовском, всегда; и аз просил того, чтоб мне ехать к нему в скорых дных для разговоров для тех, которые ниже сего пишу; и хочу у его милости наяснейшего великого государя у его королевского величества быть в службе через обещание и веру до смерти своей домом крепким, и службу свою в скорых временах хочу показать добрую.
Ныне на границах что ся делает, также и вести, что делается на Москве и меж Москвою и Шведами, также на Украине и меж Татарами, надобно мне о том крепко ведать и о том у королевского величества упрошаю, жебы то от меня не утаено было, для того могу аз королевскому величеству способы давать на то пристойные и годные, потому: к тем вестовым делам, будучи на Москве в посольском Приказе, крепко дознался, и естли о тех вестях мне будет ведомо, королевскому величеству к способу к войне будет годность же.
Так же бы мне поведано было, где ныне Чернецкий с войском и Татарове, чтоб к походу их на Москву о дорогах написать податнее.
Также бы ведать о Офонасье Нащокине, что он был и посолство свое правил, чтоб мне поведано ж было для того: бояре о том не ведали, а наказ ему дан из [XXVII] Посольского Приказу, и он по нем не чинил ничего; и есть ли то уведаю, и королевскому величеству ведомо о том будет, для чего с царским величеством к миру не доходит и что прешкожает.
К тому же еще упрошаю, что я поведал о способе войны, чтоб дан был мне землемерный чертеж о рубежах Полских и литовских с Московским, Ливония с Москвою, Украйна и Тартария с Москвою.
Естли королевскому величеству надобно умысл мой, как учинить рогатки, что есть шпанштейтеры, что они будут к пехоте годны лутче и легче Московских, и умсл, чем разрывать Московские рогатки, чтоб был отведен двор, чтоб никто не прешкожал, и даны б были шесть человек плотников, два человека кузнецов, железа сколко надобно, пять долот, три сверла разных, два топора легких.
Также бы даны были кузнецы, сколько человек пригож, для образца заступов, топоров, бердышей, кирок, что все то по королевского величества будет воле годно и пристойно, и чтоб был лес годной на те рогатки и чем разрывать Московские рогатки.
О сем милости и милосердия у королевского величества прошу, жебы умилосердился над тем Москалем предавчиком, который предался на имя короля его милости к гетману великому Литовскому; приходит ко мне и плачет слезно, не может ни чрез кого достать, что король его милость на него был милостивый, приказал пожаловать своим королевского величества жалованием, как ему Бог по сердцу положит; а на Москве он был добрым порутчиком и от его милости гетмана великого есть у него универсал и королевскому величеству будет добрый слуга, у пехоты в учебе и в рогатках помощник. Григорий Котошихин». [XXVIII]
«Прошу его королевского величества милости о том, чтобы мне господа была отведена на двух Москалей и на двух хлопца и челядника моих, которые при мне, чтоб мне в той господе учинить себе покойность, а на дворе промысл работный.
Также упрошаю, чтоб мне через кого дойти и королевскому величеству поклонитца и приходить бы в полаты в которые мочно».
На обороте второго полулиста записки: «Сие мое написание честно да вручитца и велце упрошаю, чтоб был преведен и добрый ответ учинен».
...В то время еще не существовало правильных дипломатических сношений между Россией и Швецией. Только по временам являлись в Москву шведские посланники и агенты, но здесь обыкновенно смотрели на них подозрительно,и совершенно справедливо: многие шведские резиденты и агенты были не более как шпионы, которые, нередко за деньги, добывали самыя секретныя сведения. К этому средству получать нужные сведения особенно прибегал Адольф Эберс, который, по предположению [V] г. Ерне, был лифляндским уроженцем. Он считается одним из самых искусных шведских дипломатов XVII столетия. В России он бывал неоднократно, иногда проживая в ней по несколько лет сряду. Когда в 1655 г. посланник Бьельке (Bielke) приехал в Москву, Эберс состоял «комиссаром» шведского подворья и до 1658 года разделял незавидную участь членов посольства. Зато Эберст своими хитро обдуманными мерами на каждом шагу старался вредить царскому правительству. Когда, например, ему пришлось вступить в переговоры с окольничим В. С. Волынским по вопросу о решении спора касательно разных денежных претензий, то для него было очень важно знать, на какие уступки уполномочены русские сановники. Эберст, как видно из его донесения королю из Москвы от 22 июля 1663 года, узнал об этом самым точным образом через посредство одного русского чиновника, которого он тут же характеризует следующими словами: «и этот парень, по происхождению Русский, но по своим симпатиям добрый Швед *, обещался и впредь извещать меня как о том, что будут писать русские послы, так и о том, какое решение примет его царское величество на счет денежной суммы».
Этим услужливым чиновником, фамилию которого Эберст не назвал, был Котошихин. Он сам поставил себе в заслугу это предательство в прошении, поданном им в 1665 году в Нарве ингерманландскому губернатору Таeбе. В этом прошении он упоминает о том, что уже в Москве начал служить верой и правдой Эберсу, комиссару его королевского [VI] величества, и в подтверждение этих слов он рассказывает: «когда послы, окольничий В. С. Волынский и его товарищи, вели переговоры, я принес ему (Эберсу) на шведское подворье данную этим послам инструкцию и другие бумаги для снятия с них копий, за что г. комиссар подарил мне 40 рублей». Едва ли Котошихин получил бóльшую сумму, хотя Эберс не посовестился донести своему государю, что истратил на это дело 100 червонцев.
Несмотря на то, что русские власти в Москве подозрительно смотрели на Эберса и установили даже надзор над теми лицами, которые посещали его дом, тем не менее, близкие отношения Котошихина к шведскому комиссару ускользнули от их внимания. Это видно, между прочим, из того, что правительство в конце 1663 или в начале 1664 года послало Котошихина «для переговоров» к армии, стоявшей на Днепре под начальством князя Черкасского против Польши (см. ниже на стр. XIX). Войны с поляками и с Швецией до того истощили Московское государство, что царь Алексей Михайлович счел необходимым заключить мир также и с Польшей; а при переговорах с искусными и спесивыми дипломатами Речи Посполитой человек ловкий и деловой, как Котошихин, мог оказаться не бесполезным. Понятно, что отъезд его из Москвы не был на руку Эберсу. Насколько шведский агент был обязан продажному подьячему, видно из его донесения от 26 января 1664 г. своему государю: «мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю положительные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и вероятно будет несколько времени в отсутствии, что для меня очень прискорбно, потому что найти [VII] в скором времени такое же лицо, будет мне очень трудно».
Известно, что Котошихин в конце лета 1664 года кончил свое служебное поприще бегством в Польшу. Поводы, побудившие его к этому поступку, он сам довольно рельефно выставил в своем прошении, поданном им шведскому королю (см. ниже стр. XX и XXI). Конечно, нельзя вполне доверять его рассказу, тем более, что он, без сомнения, по особому расчету, утверждал в своем письме к шведскому губернатору в Нарве, что был захвачен в плен Поляками и спасся из него бегством в Силезию,-что Таубе принял за чистую монету. Но какими бы соображениями Котошихин ни руководствовался, переход Русских в польский, а Литовцев и Поляков в русский лагерь был в то время явлением обыкновенным. Ведь перешел же в 1660 году на сторону Польши прекрасно воспитанный сын такого достославного патриота, как Ордин-Нащокин!
* Und wird mir selbiger Kerl, welcher ein Russ, aber gut schwedisch - эти последние четыре слова написаны шифрою - ist, was kuenfftig, wenn ihre Gesanden warden schreiben, passiret, oder was Ihr Zaar. Mayitwegen der summa Geldes resolviren werden, von Allem Nachricht geben
...Таубе вспомнил, что он в 1661 году видел просителя в Стокгольме как царского посланца, принял его довольно ласково и счел нужным особым письмом от 25 октября 1665 г. донести об этом королю, испрашивая инструкции, как ему поступить с русским выходцем. Прежде чем Таубе успел получить из Стокгольма ответ, новгородский воевода князь В. Г. Ромодановский выступил с требованием, дабы он «по Кардийскому вечному договору изменника и писца Гришку прислал с конвоем в Новгород». Это требование поставило шведского губернатора в весьма затруднительное положение, но ему все-таки путем разных уловок удалось спасти Котошихина от грозившей ему опасности. В Стокгольме уже 16 ноября состоялось постановление о принятии Котошихина в шведскую службу.
Предисловие Баркгузена:
«Жизнь Селицкого». … Наконец достойный Селицкий имел несчастье впасть в непреднамеренное преступление: он лишил жизни своего хозяина, Даниила Анастасиуса, переводчика Русского языка в Стокгольме. Самое ничтожное обстоятельство вовлекло его в это преступление. Анастасиус подозревал Селицкого в порочной связи с своей женой, и однажды, быв оба дома в нетрезвом виде, они заспорили между собою: начались с обеих сторон упреки и брань, Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанских кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить свою голову под секиру палача на лобном месте за заставою южного Стокгольмского предместья.
Селицкий переменил Российское вероисповедание на Лютеранское. За несколько времени до назначенного дня казни, он с величайшим благочестием принял св. тайны от Шведского священника Олофа Петерсона Крока, капеллана церкви Св. Марии, что на сёдер-Мальме (Южном предместии). Прусский уроженец, магистр Иоанн Гербиниус, бывший в то время ректором школы немецкого прихода в Стокгольме и совершенно знавший Польский язык, посещал часто Селицкого в его заключении, утешая его в несчастии Словом Божиим, и по совершении над ним казни, отозвался об нем в следующих словах: obit quam piissime!
Тотчас после казни, тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано профессором [XXV] высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки. … »
из предисловия ко второму изданию
...В собственноручной записке Котошихина о службе его Польскому королю читаем:
«Наяснейшего великого государя, его королевского величества, пана моего всемилостивейшаго, как есть наимилосердаго монарха милость приказал меня пожаловать своим королевского величества жалованием на год по сту Рублев и быть при его милости, канцлере Литовском, всегда; и аз просил того, чтоб мне ехать к нему в скорых дных для разговоров для тех, которые ниже сего пишу; и хочу у его милости наяснейшего великого государя у его королевского величества быть в службе через обещание и веру до смерти своей домом крепким, и службу свою в скорых временах хочу показать добрую.
Ныне на границах что ся делает, также и вести, что делается на Москве и меж Москвою и Шведами, также на Украине и меж Татарами, надобно мне о том крепко ведать и о том у королевского величества упрошаю, жебы то от меня не утаено было, для того могу аз королевскому величеству способы давать на то пристойные и годные, потому: к тем вестовым делам, будучи на Москве в посольском Приказе, крепко дознался, и естли о тех вестях мне будет ведомо, королевскому величеству к способу к войне будет годность же.
Так же бы мне поведано было, где ныне Чернецкий с войском и Татарове, чтоб к походу их на Москву о дорогах написать податнее.
Также бы ведать о Офонасье Нащокине, что он был и посолство свое правил, чтоб мне поведано ж было для того: бояре о том не ведали, а наказ ему дан из [XXVII] Посольского Приказу, и он по нем не чинил ничего; и есть ли то уведаю, и королевскому величеству ведомо о том будет, для чего с царским величеством к миру не доходит и что прешкожает.
К тому же еще упрошаю, что я поведал о способе войны, чтоб дан был мне землемерный чертеж о рубежах Полских и литовских с Московским, Ливония с Москвою, Украйна и Тартария с Москвою.
Естли королевскому величеству надобно умысл мой, как учинить рогатки, что есть шпанштейтеры, что они будут к пехоте годны лутче и легче Московских, и умсл, чем разрывать Московские рогатки, чтоб был отведен двор, чтоб никто не прешкожал, и даны б были шесть человек плотников, два человека кузнецов, железа сколко надобно, пять долот, три сверла разных, два топора легких.
Также бы даны были кузнецы, сколько человек пригож, для образца заступов, топоров, бердышей, кирок, что все то по королевского величества будет воле годно и пристойно, и чтоб был лес годной на те рогатки и чем разрывать Московские рогатки.
О сем милости и милосердия у королевского величества прошу, жебы умилосердился над тем Москалем предавчиком, который предался на имя короля его милости к гетману великому Литовскому; приходит ко мне и плачет слезно, не может ни чрез кого достать, что король его милость на него был милостивый, приказал пожаловать своим королевского величества жалованием, как ему Бог по сердцу положит; а на Москве он был добрым порутчиком и от его милости гетмана великого есть у него универсал и королевскому величеству будет добрый слуга, у пехоты в учебе и в рогатках помощник. Григорий Котошихин». [XXVIII]
«Прошу его королевского величества милости о том, чтобы мне господа была отведена на двух Москалей и на двух хлопца и челядника моих, которые при мне, чтоб мне в той господе учинить себе покойность, а на дворе промысл работный.
Также упрошаю, чтоб мне через кого дойти и королевскому величеству поклонитца и приходить бы в полаты в которые мочно».
На обороте второго полулиста записки: «Сие мое написание честно да вручитца и велце упрошаю, чтоб был преведен и добрый ответ учинен».