Ева Ингеборг Фляйшхауэр (1942--) Русская революция: Ленин и Людендорф (1905-1917) - М. 2020.
6. Мирная инициатива царя и конец русской монархии
...Такие суждения, определяющие оценку Петроградской конференции даже в новейших работах российских историков, не учитывали тяжесть положения самих западных союзников и были в числе прочего результатом постоянного влияния враждебных Антанте, главным образом антианглийских, сил на монарха в его растущей изоляции, окруженного почти непроницаемой стеной дезинформации. С плодами этого влияния столкнулся английский посол, когда 12 января пришел на аудиенцию к царю, дабы убедить его заменить правительство Протопопова, неспособное довести войну до победного конца, министрами, ориентированными на реформы и не испортившими отношений с Думой. Царь заговорил с ним о своих ожиданиях от Петроградской конференции и «выразил надежду, что она станет последней перед мирной конференцией». Бьюкенен его надежду развеял, перечислив внутриполитические неполадки в России, которые - даже при усиленной помощи союзников - делали исход совместных военных действий весьма туманным. Он обратил внимание царя на «попытки немцев не только внести разлад между союзниками, но и отдалить его от собственного народа»: «Их агенты... работают повсюду. Они дергают за ниточки и используют как бессознательные орудия тех, кто обычно дает советы его величеству при выборе министров. Они косвенно влияют на царицу через ее окружение. А в результате ее величество... чернят и обвиняют в том, что она действует в интересах Германии». Царь возражал, защищал Протопопова от упреков в германофильстве и утверждал, что рассказы «о его стокгольмской беседе... сильно преувеличены». О «революционных речах», звучавших, по словам Бьюкенена, ве только в Петрограде, но по всей России, он отозвался как об известной ему «болтовне», которую не стоит принимать всерьез. Одним словом, царь, встретивший посла строго официально и стоя (показывая, что разговор будет коротким), дал понять, что аргументы Бьюкенена не изменят его намерений, и распрощался ним. Бьюкенен понял, что бессилен перед влиянием царицы. Потом он слышал, что эта аудиенция имела последствия, которые могли бы привести к его отзыву из Петрограда, и слухи не лгали.
В начавшемся охлаждении царя к послу дружественного и союзного государства сказывалось действие ложной информации, неустанно подсовываемой ему чиновниками, которые, с успехом подчинив своему влиянию царицу, пытались подорвать его верность союзникам*. После убийства Распутина, всюду твердившего, что в случае совместной победы Россия будет с потрохами отдана на произвол западных держав, советчики министра внутренних дел затащили в антианглийский лагерь Протопопова. Тот строил при дворе интриги против английского влияния, якобы олицетворяемого послом Бьюкененом, вместе с могущественным дворцовым комендантом генерал-майором В. Н. Воейковым.
* В своем докладе для Форин-офис от 18 февраля 1917 г. Бьюкенен подчеркивал, что царица стала «бессознательным орудием других лиц, которые действительно являются германскими агентами. Они делают все возможное, чтобы навязать царю реакционную политику насилия, и в то же время проповедуют его подданным революцию...»: Buchanan G. Meine Mission in Russland. S. 164. О докладах в Форин-офис и об уровне осведомленности последнего см.: Merridale С. Lenins Zug: Eine Reise in die Revolution. Frankfurt am Mam. 2017. S. 34 ff. («Die dunklen Mächte»).
6.1. Российское мирное предложение Австро-Венгрии
...Через десять дней, 9 марта (25 февраля) 1917 г., госсекретарь США Роберт Лансинг передал графу Чернину через посла Пенфилда ответ царя. Он подчеркивал исключительное значение своего предложения, давал требуемые гарантии и призывал министра иностранных дел согласиться на текущие условия, пока возне жность не упущена из-за «известных событий» и «хода войны». Чернин изъявил готовность «вступить в тайное собеседование об окончании войны», если Антанта хочет добиться всеобщего мира, и «прислать одно из своих доверенных лиц, каковое сможет в нейтральной стране встретиться с представителем Антанты и строго секретно обсудить основу и предварительные условия мирных переговоров [подчеркивание в тексте. - Е. И. Ф.]». Он «ожидал от переговоров плодотворных результатов». С его согласия российское «предложение было 9 марта принято». Однако ответ на контрпредложение австрийцев о начале тайных обсуждений уже не пришел: «Семь дней спустя, 16 марта, царь лишился трона. Речь, очевидно, шла о последней попытке спасения для него, которая... могла бы изменить судьбу не только России, но и всего мира».
В исторической перспективе возникает вопрос: как так вышло, что революция, над развязыванием которой разведки центральных держав тщетно бились три военных года, вдруг вспыхнула, одержала победу и привела к свержению правящей династии именно в те десять дней, когда наметился путь к миру между Петроградом и Веной, - хотя, по общему мнению всех российских очевидцев, вожди революционных партий как за границей, так и в российской столице на тот момент работали над подготовкой революции не больше обычного, не имели никаких актуальных планов и даже хорошо информированная петроградская охранка не смогла выявить «руководящий центр» восстания?
...Неприязнь, которую Людендорф питал к Вене со времен поражений Германии на западном фронте осенью 1914 г., углубилась вследствие смены императора в Австрии. В отличие от старика Франца Иосифа, император Карл, 21 ноября 1916 г. надевший корону в 29 лет после смерти двоюродного деда, не имел большой охоты воевать дальше вместе с Германской империей. Из докладов германского уполномоченного при австро-венгерском ГКА, генерала Августа фон Крамона, Людендорф знал, что союзническая верность молодого императора - «не непреложный факт, а вопрос времени и целесообразности».
...Такие суждения, определяющие оценку Петроградской конференции даже в новейших работах российских историков, не учитывали тяжесть положения самих западных союзников и были в числе прочего результатом постоянного влияния враждебных Антанте, главным образом антианглийских, сил на монарха в его растущей изоляции, окруженного почти непроницаемой стеной дезинформации. С плодами этого влияния столкнулся английский посол, когда 12 января пришел на аудиенцию к царю, дабы убедить его заменить правительство Протопопова, неспособное довести войну до победного конца, министрами, ориентированными на реформы и не испортившими отношений с Думой. Царь заговорил с ним о своих ожиданиях от Петроградской конференции и «выразил надежду, что она станет последней перед мирной конференцией». Бьюкенен его надежду развеял, перечислив внутриполитические неполадки в России, которые - даже при усиленной помощи союзников - делали исход совместных военных действий весьма туманным. Он обратил внимание царя на «попытки немцев не только внести разлад между союзниками, но и отдалить его от собственного народа»: «Их агенты... работают повсюду. Они дергают за ниточки и используют как бессознательные орудия тех, кто обычно дает советы его величеству при выборе министров. Они косвенно влияют на царицу через ее окружение. А в результате ее величество... чернят и обвиняют в том, что она действует в интересах Германии». Царь возражал, защищал Протопопова от упреков в германофильстве и утверждал, что рассказы «о его стокгольмской беседе... сильно преувеличены». О «революционных речах», звучавших, по словам Бьюкенена, ве только в Петрограде, но по всей России, он отозвался как об известной ему «болтовне», которую не стоит принимать всерьез. Одним словом, царь, встретивший посла строго официально и стоя (показывая, что разговор будет коротким), дал понять, что аргументы Бьюкенена не изменят его намерений, и распрощался ним. Бьюкенен понял, что бессилен перед влиянием царицы. Потом он слышал, что эта аудиенция имела последствия, которые могли бы привести к его отзыву из Петрограда, и слухи не лгали.
В начавшемся охлаждении царя к послу дружественного и союзного государства сказывалось действие ложной информации, неустанно подсовываемой ему чиновниками, которые, с успехом подчинив своему влиянию царицу, пытались подорвать его верность союзникам*. После убийства Распутина, всюду твердившего, что в случае совместной победы Россия будет с потрохами отдана на произвол западных держав, советчики министра внутренних дел затащили в антианглийский лагерь Протопопова. Тот строил при дворе интриги против английского влияния, якобы олицетворяемого послом Бьюкененом, вместе с могущественным дворцовым комендантом генерал-майором В. Н. Воейковым.
* В своем докладе для Форин-офис от 18 февраля 1917 г. Бьюкенен подчеркивал, что царица стала «бессознательным орудием других лиц, которые действительно являются германскими агентами. Они делают все возможное, чтобы навязать царю реакционную политику насилия, и в то же время проповедуют его подданным революцию...»: Buchanan G. Meine Mission in Russland. S. 164. О докладах в Форин-офис и об уровне осведомленности последнего см.: Merridale С. Lenins Zug: Eine Reise in die Revolution. Frankfurt am Mam. 2017. S. 34 ff. («Die dunklen Mächte»).
6.1. Российское мирное предложение Австро-Венгрии
...Через десять дней, 9 марта (25 февраля) 1917 г., госсекретарь США Роберт Лансинг передал графу Чернину через посла Пенфилда ответ царя. Он подчеркивал исключительное значение своего предложения, давал требуемые гарантии и призывал министра иностранных дел согласиться на текущие условия, пока возне жность не упущена из-за «известных событий» и «хода войны». Чернин изъявил готовность «вступить в тайное собеседование об окончании войны», если Антанта хочет добиться всеобщего мира, и «прислать одно из своих доверенных лиц, каковое сможет в нейтральной стране встретиться с представителем Антанты и строго секретно обсудить основу и предварительные условия мирных переговоров [подчеркивание в тексте. - Е. И. Ф.]». Он «ожидал от переговоров плодотворных результатов». С его согласия российское «предложение было 9 марта принято». Однако ответ на контрпредложение австрийцев о начале тайных обсуждений уже не пришел: «Семь дней спустя, 16 марта, царь лишился трона. Речь, очевидно, шла о последней попытке спасения для него, которая... могла бы изменить судьбу не только России, но и всего мира».
В исторической перспективе возникает вопрос: как так вышло, что революция, над развязыванием которой разведки центральных держав тщетно бились три военных года, вдруг вспыхнула, одержала победу и привела к свержению правящей династии именно в те десять дней, когда наметился путь к миру между Петроградом и Веной, - хотя, по общему мнению всех российских очевидцев, вожди революционных партий как за границей, так и в российской столице на тот момент работали над подготовкой революции не больше обычного, не имели никаких актуальных планов и даже хорошо информированная петроградская охранка не смогла выявить «руководящий центр» восстания?
...Неприязнь, которую Людендорф питал к Вене со времен поражений Германии на западном фронте осенью 1914 г., углубилась вследствие смены императора в Австрии. В отличие от старика Франца Иосифа, император Карл, 21 ноября 1916 г. надевший корону в 29 лет после смерти двоюродного деда, не имел большой охоты воевать дальше вместе с Германской империей. Из докладов германского уполномоченного при австро-венгерском ГКА, генерала Августа фон Крамона, Людендорф знал, что союзническая верность молодого императора - «не непреложный факт, а вопрос времени и целесообразности».