Александр Иванович Эртель (1855 - 1908) Записки степняка (1883)
"Записки Степняка" Очерки и рассказы
XII. Жолтиков
...Все разговоры совершались на одну тему. Все прогнило. Нет ни совести, ни чести. Мужик одичал и спился. Администрация достигла степени невменяемости. Дворянство утратило всякое чувство нравственного долга. Купечество развратилось и насквозь проникается противообщественными вожделениями. Идеалы меркнут. Финансы гадки. Долги растут. Кредит падает. Земли расхищаются. Дифтерит губит девять десятых крестьянских детей. Церковь бездействует. Пожары, голод и кабак свирепствуют по всему пространству Великой и Малой и Белой России… Гимназии плодят идиотов. Университеты порабощены. Интеллигенция отсутствует. Печать в оковах. Ужасный призрак «отделения» витает над умами. Честная мысль цепенеет.
Гости дружно поддакивали, мрачно хмурили брови и пили чай. Когда же Протас умолкал, выступали на сцену подмывающие сообщения. Один сообщал, что в соседнем уезде становой перепорол целую волость; другой - что такой-то «батюшка» не берет за свадьбы менее двадцати, рублей; третий - что помещик Карпеткин распродал имущество целой деревни "за неотработку"; четвертый что в селе Ольхах повымерла третья часть населения, пока спохватился приехать доктор… И до бесконечности. Горе и скорбь до того переполняли атмосферу, что чувство положительной беспомощности, казалось, безраздельно овладевало нами. Тьма окружала нас со всех сторон. Ни одна струйка света не пронизывала угнетающей тьмы.
...Но это не вносило разлада в их души. Над ними витало благодатное отсутствие логики. Личность с легким сердцем противополагалась ими государству. В теории государство казалось им врагом, но на практике они взывали к нему, как к силам всемогущим, и, конечно, если бы ощущали в нем плоть от плоти своей, - совершенно успокоились бы.
XIV. Липяги
...Мы не будем строить фаланстеры; мы не будем ратовать за общину - это допотопное, варварское учреждение. Мы обойдемся без Добролюбовых и ему подобных метафизиков… Мы насадим свою культуру, без вмешательства господ нигилистов. Ты, голубка, говоришь, что, кажется, я озлоблен против нигилистов? Порядочный человек не может быть «озлоблен», дитя; он может только глубоко и сознательно ненавидеть.
…
- Ах, не остри, не остри, пожалуйста!… - с какою-то болью воскликнула девушка и, помолчав немного, робко спросила:
- А эти… нигилисты?
- И нигилисты исчезнут, - ясно и просто ответил он.
- Куда же вы их?
- На Сахалин, моя голубка.
Люба слегка отклонилась от широкой груди Сергия Львовича.
- Стало быть, они ужасные люди?
- Ужасные, моя дорогая.
- И их нельзя жалеть?
- Нет, моя радость, они не стоят жалости.
Она глубоко вздохнула.
- Скажи - они не признают… Шекспира?
- То есть, видишь ли, дитя мое, у них теперь система: они не только Шекспира - все отрицают: собственность, брак, религию; но, с другой стороны, как будто и не отрицают.
- Как же это? - широко раскрывая глаза, спросила Люба.
- О, они теперь далеко уже не так наивны! Прежде, друг мой, наглость их была так велика, что они сами во всеуслышание величали себя нигилистами, теперь не то, - теперь их именуют «интеллигенцией» (слово это Карамышев произнес не без презрительности), как будто существует какая-либо интеллигенция помимо нас…
- Ну, как же ты говоришь - на Сахалин, - в недоумении сказала Люба, значит, всю эту интеллигенцию на Сахалин?
- Значит, душа моя.
- Но ведь это масса…
- Это будет жертва, но жертва неизбежная. В Испании в одно прекрасное время выслали всех жидов.
- И нельзя никого оставить? - уже взволнованно и сквозь слезы допрашивала Люба.
- Некоторые сами останутся - те будут наши, - ответил Сергий Львович и затем, с некоторым беспокойством, добавил: - но ты напрасно волнуешься, дитя, они не стоят этого…
...Дело в том, что Инна Юрьевна, тщетно перебирая аргументы против Лебедкина, - аргументы и потому еще не имевшие успеха, что Лебедкин не слыхал их, невежливо заглушая нежный голосок Инны Юрьевны своим громогласием, - выбрала, наконец, удачный момент и воскликнула:
- Вот вам аристократ: Сергий Львович Карамышев!.. Богач, камер-юнкер, дядя министр, а посмотрите на него: живет в деревне, строит больницы, основывает приюты, заводит школы!.. Ну-ка, укажите мне на ваших демократов… Что они выстроили? Что они основали? Где воздвигли школы и приюты?.. Отвечайте мне, молодой человек.
XII. Жолтиков
...Все разговоры совершались на одну тему. Все прогнило. Нет ни совести, ни чести. Мужик одичал и спился. Администрация достигла степени невменяемости. Дворянство утратило всякое чувство нравственного долга. Купечество развратилось и насквозь проникается противообщественными вожделениями. Идеалы меркнут. Финансы гадки. Долги растут. Кредит падает. Земли расхищаются. Дифтерит губит девять десятых крестьянских детей. Церковь бездействует. Пожары, голод и кабак свирепствуют по всему пространству Великой и Малой и Белой России… Гимназии плодят идиотов. Университеты порабощены. Интеллигенция отсутствует. Печать в оковах. Ужасный призрак «отделения» витает над умами. Честная мысль цепенеет.
Гости дружно поддакивали, мрачно хмурили брови и пили чай. Когда же Протас умолкал, выступали на сцену подмывающие сообщения. Один сообщал, что в соседнем уезде становой перепорол целую волость; другой - что такой-то «батюшка» не берет за свадьбы менее двадцати, рублей; третий - что помещик Карпеткин распродал имущество целой деревни "за неотработку"; четвертый что в селе Ольхах повымерла третья часть населения, пока спохватился приехать доктор… И до бесконечности. Горе и скорбь до того переполняли атмосферу, что чувство положительной беспомощности, казалось, безраздельно овладевало нами. Тьма окружала нас со всех сторон. Ни одна струйка света не пронизывала угнетающей тьмы.
...Но это не вносило разлада в их души. Над ними витало благодатное отсутствие логики. Личность с легким сердцем противополагалась ими государству. В теории государство казалось им врагом, но на практике они взывали к нему, как к силам всемогущим, и, конечно, если бы ощущали в нем плоть от плоти своей, - совершенно успокоились бы.
XIV. Липяги
...Мы не будем строить фаланстеры; мы не будем ратовать за общину - это допотопное, варварское учреждение. Мы обойдемся без Добролюбовых и ему подобных метафизиков… Мы насадим свою культуру, без вмешательства господ нигилистов. Ты, голубка, говоришь, что, кажется, я озлоблен против нигилистов? Порядочный человек не может быть «озлоблен», дитя; он может только глубоко и сознательно ненавидеть.
…
- Ах, не остри, не остри, пожалуйста!… - с какою-то болью воскликнула девушка и, помолчав немного, робко спросила:
- А эти… нигилисты?
- И нигилисты исчезнут, - ясно и просто ответил он.
- Куда же вы их?
- На Сахалин, моя голубка.
Люба слегка отклонилась от широкой груди Сергия Львовича.
- Стало быть, они ужасные люди?
- Ужасные, моя дорогая.
- И их нельзя жалеть?
- Нет, моя радость, они не стоят жалости.
Она глубоко вздохнула.
- Скажи - они не признают… Шекспира?
- То есть, видишь ли, дитя мое, у них теперь система: они не только Шекспира - все отрицают: собственность, брак, религию; но, с другой стороны, как будто и не отрицают.
- Как же это? - широко раскрывая глаза, спросила Люба.
- О, они теперь далеко уже не так наивны! Прежде, друг мой, наглость их была так велика, что они сами во всеуслышание величали себя нигилистами, теперь не то, - теперь их именуют «интеллигенцией» (слово это Карамышев произнес не без презрительности), как будто существует какая-либо интеллигенция помимо нас…
- Ну, как же ты говоришь - на Сахалин, - в недоумении сказала Люба, значит, всю эту интеллигенцию на Сахалин?
- Значит, душа моя.
- Но ведь это масса…
- Это будет жертва, но жертва неизбежная. В Испании в одно прекрасное время выслали всех жидов.
- И нельзя никого оставить? - уже взволнованно и сквозь слезы допрашивала Люба.
- Некоторые сами останутся - те будут наши, - ответил Сергий Львович и затем, с некоторым беспокойством, добавил: - но ты напрасно волнуешься, дитя, они не стоят этого…
...Дело в том, что Инна Юрьевна, тщетно перебирая аргументы против Лебедкина, - аргументы и потому еще не имевшие успеха, что Лебедкин не слыхал их, невежливо заглушая нежный голосок Инны Юрьевны своим громогласием, - выбрала, наконец, удачный момент и воскликнула:
- Вот вам аристократ: Сергий Львович Карамышев!.. Богач, камер-юнкер, дядя министр, а посмотрите на него: живет в деревне, строит больницы, основывает приюты, заводит школы!.. Ну-ка, укажите мне на ваших демократов… Что они выстроили? Что они основали? Где воздвигли школы и приюты?.. Отвечайте мне, молодой человек.