Лев Николаевич Толстой (9 сен 1828 - 20 ноя 1910) Псс. Том 86 (1937)
Письма к В. Г. Черткову 1887-1889
159. В. Г. Черткову и П. И. Бирюкову. 1887 г. Октября 10. Я. П.
...Жена вамъ, П[авелъ] И[вановичъ], писала въ Петерб[ургъ], и я приписалъ о Гоголѣ вотъ что: перечелъ я его переписку 3-й разъ въ жизни. Всякій разъ, когда я ее читалъ, она производила на меня сильное впечатлѣніе, а теперь сильнѣ е всѣхъ. Я отчеркнулъ излишнее, и мы прочли вслухъ - на всѣхъ произвела сильное впечатлѣніе и безспорное. 40 лѣтъ тому назадъ человѣкъ, имѣвшій право это говорить, сказалъ, что наша литература на ложномъ пути - ничтожна, и съ необыкновенной силой показалъ, растолковалъ, чѣмъ она должна бы ть, и въ знакъ своей искренности сжегъ свои прежнія писанья. Но многое и сказалъ въ своихъ письмахъ, по его выраженію, что̀ важнѣе всѣхъ его повѣстей. Пошлость, обличенная имъ, закричала: онъ сумашедшій, и 40 лѣтъ литература продолжаетъ идти по тому пути, ложность к[oтopaго] онъ показалъ съ такой силой, и Гоголь, нашъ Паскаль, - лежитъ подъ спудомъ. Пошлость царствуетъ, и я всѣми силами стараюсь, какъ новость, сказать то, что̀ чудно сказано Гоголемъ. Надо издать выбранныя мѣста изъ его переписки и его краткую біографію - въ Посредникѣ. Это удивительное житіе.
Из примечаний к письму
...Далее Чертков рассказывает о тяжелом психическом состоянии, которое охватывает его иногда и связано с жутким ощущением, отчасти напоминающим переживания при мании преследования. В частности нервная боязнь железной дороги образовалась у Черткова, как он сообщает, зa несколько лет до этого времени, после того, как начав ездить по железной дороге в вагонах III класса для общения с народом, он этим возбудил подозрение властей и подвергся преследованию со стороны субъектов, пристававших к нему с провокационными разговорами. Впоследствии Чертков получил доказательства того, что в это время за ним специально следили агенты охранного отделения.
160. 1887 г. Октября 16. Я. П.
...Есть взглядъ на медицину такой, какой мнѣ приписываютъ, что медицина есть зло и надо отъ нея избавляться и ни въ какомъ случаѣ ею не пользоваться: этотъ взглядъ неправиленъ. Есть другой взглядъ такой, что человѣкъ помираетъ и страдаетъ не п[отому], ч[то] такъ ему свойственно, а только п[отому], ч[то] не поспѣлъ докторъ или ошибся, не нашелъ лѣкарства, или еще медицина не поспѣла всего выдумать, что она вотъ вотъ выдумаетъ. Этотъ взглядъ, къ несчастью, самый распространенный (особенно между врачами) и самый ложный и вредный. Отъ первой ошибки иногда пострадаетъ тѣло, а отъ 2-й всегда страдаетъ духъ. Насъ, неученыхъ людей, разумное отношеніе къ медицинской помощи всегда будетъ (да и ученыхъ тоже) такое: искать впередъ помощи отъ угрожающей смерти и страданій я не буду (п[отому] ч[то] если стану это дѣлать, то вся жизнь моя уйдетъ на это и все таки ея не достанетъ), но пользоваться тѣми средствами огражденія себя отъ смерти и страданій, к[оторыя] приспособляются людьми, спеціально занятыми этимъ дѣломъ, и к[оторыя] невольно вторгаются въ мою жизнь, я буду, но только въ предѣлахъ того, что подтверждается ясностью для меня своего дѣйствія, опытомъ, распространеніемъ и удобствомъ пріобрѣтенія, т. е. тѣми средствами, пользованіе которыми не нарушаетъ моихъ нравственныхъ потребностей. Тутъ, разумѣется, безпрестанныя дилеммы, и рѣшеніе ихъ въ душѣ каждаго.
167. 1887 г. Ноября 27... декабря 1. Москва.
...Вѣрить надо въ то, что есть то, что́ должно быть, если только мы не дѣлаемъ того, чего не должно быть.
176. 1888 г. Февраля 2. Москва.
...Вѣчный этотъ обманъ (я для себя говорю), что важнымъ кажется видимое дѣло: дошить сапоги или дописать книгу, а приблизиться къ другимъ людямъ кажется ничѣмъ; а на волосокъ приближеніе къ людямъ важнѣе всѣхъ сапогъ и дѣловъ и книгъ. И какъ оглянешься назадъ на свою жизнь, такъ и видишь очевидное подтвержденіе этого. Плохо не отъ того, что нѣтъ сапогъ, дома, книги, а отъ того, что разъединился, когда могъ соединиться.
178. 1888 г. Февраля 9. Москва.
...Читаю Герцена* и очень восхищаюсь и соболѣзную тому, что его сочиненія запрещены: во-первыхъ, это писатель, какъ писатель художественный, если не выше, то ужъ навѣрно равный нашимъ первымъ писателямъ, а во-вторыхъ, если бы онъ вошелъ въ духовную плоть и кровь молодыхъ поколѣній съ 50-ыхъ годовъ, то у насъ не было бы революціонныхъ нигилистовъ. Доказывать несостоятельность революціонныхъ теорій - нужно только читать Герцена, какъ казнится всякое насиліе именно самымъ дѣломъ , для к[отораго] оно дѣлается. Если бы не было запрещенія Герцена, не было бы динамита и убійствъ и висѣлицъ и всѣхъ расходовъ, усилій тайной полиции и всего того ужаса правительства и консерваторовъ и всего того зла. - Очень поучительно читать его теперь. И хорошій искренній человѣкъ. Человѣкъ и люди могутъ исправиться только тогда, когда ихъ ложный путь заведетъ въ болото, и онъ самъ увидитъ, ахнетъ и станетъ вылѣзать и другому закричитъ: не ходите. А наше правительство задерживаетъ людей, идущихъ въ болото, тогда, когда они еще не дошли до него, когда они идутъ по6 ровной веселой дорогѣ. Мало того, одинъ человѣкъ, выдающійся по силѣ, уму, искренности, случайно могъ безъ помѣхи дойти по этой дорогѣ до болота и увязнуть и закричать: не ходите. И чту жъ? Отъ того, что человѣкъ этотъ говоритъ о правительствѣ правду, говоритъ, что то, что́ есть, не есть то, что́ должно быть, опытъ и слова этаго человѣка старательно скрываютъ отъ тѣхъ, к[оторые] идутъ за нимъ? Чудно и жалко. А, должно быть, такъ должно быть, и это къ лучшему.
* Александр Иванович Герцен (1812-1870). Толстой, будучи в 1861 году зa границей, познакомился в Лондоне с Герценом и высоко ценил его, неоднократно перечитывая его произведения. В письме к H. Н. Ге отцу 13 февраля 1888 г. Толстой писал: «Всё последнее время читал и читаю Герцена... Что за удивительный писатель. И наша жизнь русская за последние 20 лет была бы не та, если бы этот писатель не был скрыт от молодого поколения. А то из организма русского общества вынут насильственно очень важный орган». См. т. 64.
159. В. Г. Черткову и П. И. Бирюкову. 1887 г. Октября 10. Я. П.
...Жена вамъ, П[авелъ] И[вановичъ], писала въ Петерб[ургъ], и я приписалъ о Гоголѣ вотъ что: перечелъ я его переписку 3-й разъ въ жизни. Всякій разъ, когда я ее читалъ, она производила на меня сильное впечатлѣніе, а теперь сильнѣ е всѣхъ. Я отчеркнулъ излишнее, и мы прочли вслухъ - на всѣхъ произвела сильное впечатлѣніе и безспорное. 40 лѣтъ тому назадъ человѣкъ, имѣвшій право это говорить, сказалъ, что наша литература на ложномъ пути - ничтожна, и съ необыкновенной силой показалъ, растолковалъ, чѣмъ она должна бы ть, и въ знакъ своей искренности сжегъ свои прежнія писанья. Но многое и сказалъ въ своихъ письмахъ, по его выраженію, что̀ важнѣе всѣхъ его повѣстей. Пошлость, обличенная имъ, закричала: онъ сумашедшій, и 40 лѣтъ литература продолжаетъ идти по тому пути, ложность к[oтopaго] онъ показалъ съ такой силой, и Гоголь, нашъ Паскаль, - лежитъ подъ спудомъ. Пошлость царствуетъ, и я всѣми силами стараюсь, какъ новость, сказать то, что̀ чудно сказано Гоголемъ. Надо издать выбранныя мѣста изъ его переписки и его краткую біографію - въ Посредникѣ. Это удивительное житіе.
Из примечаний к письму
...Далее Чертков рассказывает о тяжелом психическом состоянии, которое охватывает его иногда и связано с жутким ощущением, отчасти напоминающим переживания при мании преследования. В частности нервная боязнь железной дороги образовалась у Черткова, как он сообщает, зa несколько лет до этого времени, после того, как начав ездить по железной дороге в вагонах III класса для общения с народом, он этим возбудил подозрение властей и подвергся преследованию со стороны субъектов, пристававших к нему с провокационными разговорами. Впоследствии Чертков получил доказательства того, что в это время за ним специально следили агенты охранного отделения.
160. 1887 г. Октября 16. Я. П.
...Есть взглядъ на медицину такой, какой мнѣ приписываютъ, что медицина есть зло и надо отъ нея избавляться и ни въ какомъ случаѣ ею не пользоваться: этотъ взглядъ неправиленъ. Есть другой взглядъ такой, что человѣкъ помираетъ и страдаетъ не п[отому], ч[то] такъ ему свойственно, а только п[отому], ч[то] не поспѣлъ докторъ или ошибся, не нашелъ лѣкарства, или еще медицина не поспѣла всего выдумать, что она вотъ вотъ выдумаетъ. Этотъ взглядъ, къ несчастью, самый распространенный (особенно между врачами) и самый ложный и вредный. Отъ первой ошибки иногда пострадаетъ тѣло, а отъ 2-й всегда страдаетъ духъ. Насъ, неученыхъ людей, разумное отношеніе къ медицинской помощи всегда будетъ (да и ученыхъ тоже) такое: искать впередъ помощи отъ угрожающей смерти и страданій я не буду (п[отому] ч[то] если стану это дѣлать, то вся жизнь моя уйдетъ на это и все таки ея не достанетъ), но пользоваться тѣми средствами огражденія себя отъ смерти и страданій, к[оторыя] приспособляются людьми, спеціально занятыми этимъ дѣломъ, и к[оторыя] невольно вторгаются въ мою жизнь, я буду, но только въ предѣлахъ того, что подтверждается ясностью для меня своего дѣйствія, опытомъ, распространеніемъ и удобствомъ пріобрѣтенія, т. е. тѣми средствами, пользованіе которыми не нарушаетъ моихъ нравственныхъ потребностей. Тутъ, разумѣется, безпрестанныя дилеммы, и рѣшеніе ихъ въ душѣ каждаго.
167. 1887 г. Ноября 27... декабря 1. Москва.
...Вѣрить надо въ то, что есть то, что́ должно быть, если только мы не дѣлаемъ того, чего не должно быть.
176. 1888 г. Февраля 2. Москва.
...Вѣчный этотъ обманъ (я для себя говорю), что важнымъ кажется видимое дѣло: дошить сапоги или дописать книгу, а приблизиться къ другимъ людямъ кажется ничѣмъ; а на волосокъ приближеніе къ людямъ важнѣе всѣхъ сапогъ и дѣловъ и книгъ. И какъ оглянешься назадъ на свою жизнь, такъ и видишь очевидное подтвержденіе этого. Плохо не отъ того, что нѣтъ сапогъ, дома, книги, а отъ того, что разъединился, когда могъ соединиться.
178. 1888 г. Февраля 9. Москва.
...Читаю Герцена* и очень восхищаюсь и соболѣзную тому, что его сочиненія запрещены: во-первыхъ, это писатель, какъ писатель художественный, если не выше, то ужъ навѣрно равный нашимъ первымъ писателямъ, а во-вторыхъ, если бы онъ вошелъ въ духовную плоть и кровь молодыхъ поколѣній съ 50-ыхъ годовъ, то у насъ не было бы революціонныхъ нигилистовъ. Доказывать несостоятельность революціонныхъ теорій - нужно только читать Герцена, какъ казнится всякое насиліе именно самымъ дѣломъ , для к[отораго] оно дѣлается. Если бы не было запрещенія Герцена, не было бы динамита и убійствъ и висѣлицъ и всѣхъ расходовъ, усилій тайной полиции и всего того ужаса правительства и консерваторовъ и всего того зла. - Очень поучительно читать его теперь. И хорошій искренній человѣкъ. Человѣкъ и люди могутъ исправиться только тогда, когда ихъ ложный путь заведетъ въ болото, и онъ самъ увидитъ, ахнетъ и станетъ вылѣзать и другому закричитъ: не ходите. А наше правительство задерживаетъ людей, идущихъ въ болото, тогда, когда они еще не дошли до него, когда они идутъ по6 ровной веселой дорогѣ. Мало того, одинъ человѣкъ, выдающійся по силѣ, уму, искренности, случайно могъ безъ помѣхи дойти по этой дорогѣ до болота и увязнуть и закричать: не ходите. И чту жъ? Отъ того, что человѣкъ этотъ говоритъ о правительствѣ правду, говоритъ, что то, что́ есть, не есть то, что́ должно быть, опытъ и слова этаго человѣка старательно скрываютъ отъ тѣхъ, к[оторые] идутъ за нимъ? Чудно и жалко. А, должно быть, такъ должно быть, и это къ лучшему.
* Александр Иванович Герцен (1812-1870). Толстой, будучи в 1861 году зa границей, познакомился в Лондоне с Герценом и высоко ценил его, неоднократно перечитывая его произведения. В письме к H. Н. Ге отцу 13 февраля 1888 г. Толстой писал: «Всё последнее время читал и читаю Герцена... Что за удивительный писатель. И наша жизнь русская за последние 20 лет была бы не та, если бы этот писатель не был скрыт от молодого поколения. А то из организма русского общества вынут насильственно очень важный орган». См. т. 64.