Куно Фишер (1821-1907) Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716): его жизнь, сочинения и учение (1898)
Книга первая. Жизнь и значение Лейбница
Глава первая. Духовный облик и значение Лейбница
2. Универсалистские задачи
2.2. Научный универсализм. Универсальная письменность
...Живую деятельность Лейбниц проявляет в близкой ему сфере науки, где достигает в высшей степени удачных результатов. Лейбниц в полном смысле слова - универсальный научный гений. Такая масса и гениальность знаний со времен Аристотеля еще ни разу не совмещались в одной голове.
Он был юристом по призванию, и его методический ум стремился к дальнейшему развитию юриспруденции; он был царем и в философии, изучив ее прошлое и определив ее новое направление на целое столетие вперед. Он ревностно и очень успешно занимается физикой, механикой, математикой: его ум как бы приноровлен к этим наукам, он не только чувствует себя в них как рыба в воде, но и проявляет изобретательность. Он дает физике новые основоположения, спорит в механике с Декартом об измерении сил, а в математике - с Ньютоном об изобретении дифференциального метода, и если далее его независимость в этом отношении подлежит некоторому сомнению, то все, даже его противники, признают, что он был первым философом и метафизиком своего времени и непосредственно после Ньютона - первым математиком. Довольно уже того, что он мог спорить с Ньютоном о первенстве в деле величайших математических открытий, что вообще может иметь место вопрос, кто из них выше: Ньютон или Лейбниц?
Лейбниц, первоклассный юрист, философ, физик и математик, вместе с тем и дипломат, публицист, политик, исторический писатель, библиотекарь. В Ганновере он занимается, в интересах своего князя, горным делом, геологией, политической экономией, монетным делом и политическими сочинениями. Во всех отраслях он проявляет самостоятельность, проницательность и изобретательность. Он поспевает буквально всюду и, что составляет главную его заслугу, всюду остается тем же философским, владеющим собой, сосредоточенным даже среди развлечений умом. За что ни берется, он все оплодотворяет новыми идеями; даже о самых ничтожных вещах он умеет трактовать таким образом, что делает их значительными и интересными; он занимается самыми разнородными предметами и никогда не теряется; он раздробляет свою деятельность на многие отрасли, но каждая отрасль носит на себе печать его гения.
...Вопрос заключается в том, можно ли изобрести вместо представляемой словами письменности письменность, непосредственно выражающую мысли, с помощью которой можно было бы избежать окольного пути языка и, стало быть, сделать возможными научные коммуникации, устранив все трудности и препятствия грамматического понимания и упростив обмен мыслей до последней степени. Такая письменность, выражающая непосредственно понятия вещей, была бы чем-то вроде иероглифики мыслей, истинной signatura rerum, которую античные мыслители искали в символических числах пифагорейцев и о которой позже бредили каббалисты. Лейбниц мечтает о таком языке, который выражал бы не наши представления вещей, а саму их природу. Такой «естественный язык», как называет его Якоб Бёме, был, по преданию, языком первых людей, lingua adamica, языком Адама, дарованным непосредственно самим Богом.
2.4. Терпимость. Отвращение к полемике и сектанству
...Эта мягкость суждения, которую легко принять за недостаток критической остроты взгляда, является выдающейся чертой его характера, отличающей его от Лессинга и приближающей к Гёте; у последнего подобное отношение к делу являлось следствием подобного же духовного строя. Великие гении редко бывают строгими цензорами. Они слишком заняты сами собой, чтобы входить в подробное рассмотрение чужих творений; наряду с универсальным образом мыслей, отвергающим совершенное исключение чего бы то ни было, это вместе с тем - величественный эгоизм, заставляющий этих гениев незлобиво относиться к другим и смягчающий их порицание. Подобно королям, они должны быть снисходительными и
любезными. Лейбниц говорит о себе в одном из своих признаний: «Я не презираю почти ничего и критикую меньше, чем кто-либо. Это может показаться странным, но я одобряю почти все, что читаю, ибо знаю хорошо, как разно можно смотреть на вещи; таким образом, во время чтения я наталкиваюсь на многое, что говорит в пользу автора или его защищает. Поэтому редко случается, чтобы мне не нравилось что-нибудь в читаемом... хотя одно приходится мне по вкусу больше, другое меньше. Мой духовный строй таков от природы, что в сочинениях других я ищу больше собственной пользы, чем чужих недостатков. Не мое дело отыскивать и читать полемические сочинения».
...Цеховые философские школы тогдашнего времени, а именно окаменелые в виде секты картезианцы, сковывавшие дух свободного исследования словами учителя, представляли собой, по мнению Лейбница, столь же чувствительный тормоз для науки, как и религиозные партии для истинного и рационального христианства. Это еще самое малое, что «под гнетом» секты умы становятся ограниченными и теряют любовь к истине; опыт учит, что под этим господством легко портятся и моральные принципы, причем сектантская политика делает добродетель из клеветы и бесчестности. Это в той же мере относится к общественным партиям всяческих направлений, как и ко всякой литературной кружковщине.