К суете вокруг пизды - сегодняшние мысли.
Вот смотрите.
Вот продолжается дискуссия, из песни слова не выкинешь. Есть один персонаж, до мелочей доебался. Я ему - в Освенциме были клетчатые одеяла, причем умышленно клетчатые, нет, блять, орет, не бывает в концлагере одеял!
Ну не мудак?
Назову его Омар, не один ли хуй.
Омар - специально для тебя фразы.
У меня по отношению к тебе - всегда жива надежда. Не буду тебя сейчас обижать, ибо тебя пока можно обидеть, а может и нужно обидеть. Скажу тебе искренне, как родному, как примерно я людям говорил, что вместе со мной тачки гоняли, как тому, кому верю. Ты просто влип, человек. В тебе есть потенциал веры. Ты отличаешь свет от грязи. Но нет веры. Нет веры, легкой, свободной, естественное, как выдох матери в родничок ребенка. Как первый выдох, понимаешь? Ты чувствуешь, есть естество, но никак не поверишь в него. И в то же время ты знаешь, есть такие, чистые, светлые, ясные. Как дети. И ты это видишь на каждом шагу. И тебя раздражает светлое, достигнутое, недостойными, на твой взгляд людьми, типа меня. Между тем, трудиться надо самому. Не заслонки ставить реальности на каждом шагу, а рвать когти, в свет, свободу, бой. А то так и просидишь у пизды, как Лев Толстой. А ведь ты полюбас - даже не Аркадий Аверченко, куда там Толстой. Тебя злит собственная неуверенность и нерешительность.
Но хватит о грустном.
Объяснюсь.
Я люблю жещин.
Всех.
Всех.
Всех.
Я ни разу не встретил в жизни своей женщину, которую не за что было бы полюбить, а ведь я встречал многих женщин, в этом ключе у меня вполне опыт Азазелло - я видел женщин и с начисто снятой кожей, я видел женщин разорванных неразумными мужьями, я видел умирающих женщин, я видел рожающих женщин, я видел влюбленных женщин, я видел обрушенных в свою пустоту, брошенных женщин, о боже, сколько же я уже видел женщин. Я общался с совершенно потрясающими женщинами мирового класса, так уж это все вышло. Специально для Омаро подобных мыслителей, - это не я такой крутой, так вышло, что я, пытливо изучая смерть, столь же пытливо изучал жизнь. И - автоматом - женщина - изучая жизнь - ты сразу же - обращаешься к женщине, ведь это именно она, женщина, излучает жизнь. О. Я много видел женщин. Я видел женщин, излучающих жизнь. Не знаю, доводилось ли вам, ребята, встречать в своей жизни таких женщин. Редкое явление. Примерно, как семь колец радуги вокруг солнца, ясных, отчетливых, ярких, равных солнцу. Такое - бывает. Такое - возможно. Мне не надо верить в семь радуг вокруг солнца, я это видел, не по пьяни и не под чем, ну разве что под любовью. Но - любимая - видела то же самое, что видел и я. Я хирург. Суть моя - острие. Слова ли, стали ли, или огня - суть моя - остриё. Но - со мною все просто. Если это происходит, значит, это реальность. Если я вижу семь радуг вокруг зимнего солнца, если мой верный товарищ, ничего такого, что этот товарищ гражданка с сиськами, она хороший и верный товарищ, она это мне показала, мы много чего натворили вместе, не говоря уж о том, что мы вместе были в раю. Часто и вместе и в этом сомневаться не приходится. Если она видит то же самое, что и я - мне в это не надо верить, я это знаю. Ну так и вот. Расскажу вам о чуде. Хотел рассказать вам совсем о другом. О смерти хотел рассказать. Умирает тут один человек. Очень большой человек. Уж третий год как. И вот, близок час его. Послал он ко мне спутника жизни своего. И текст послал. Не мог я быстро прочесть, текст насыщеный очень, человек пакует мысли плотно, плотно, плотно, всю жизнь он паковал мысли плотно, красиво, надежно. Ну и вот. Неделю читал. Ахуй. Я и так понимал - в мой донельзя насыщенный поток восприятия - трудно угольное ушко просунуть, такое время мое сейчас, плотное, ясное, тяжкое отчего то, хотя легче легкого, но не суть но не суть, но не суть. Приоритеты есть короче, это не попытка себя представить деятелем неебических нив - опять для тех ремарка, кто завистью болен, это просто объяснение, почему я сразу не взял да и не прочел этот текст. Неделю взяло. Усвоил я смыслы, увидел я знаки, и листья увидел мысли смертной, и корни понял. Рапортую. Приглашают. Умирающий слабый очень. В сутках - два часа - может быть с живыми - дальше - стоп машина, плывет разум, тает смысл зрака, виновато улыбается, супруга его, спутниик жизни его, творение его - о боже, какие же слова может говорить женщина, женщина мирового класса, ученый и удивительный сам по себе человек о спутнике своем! Но сейчас не говорит она слов, нежно, тепло и очень очень прочно берет меня за плечо. Хватит. Умирающий просит еще сигарету выкурить, еще пять минут просит, дают нам еще пять минут. Смотрим друг в друга. Смотрим, читаем друг друга, лыбимся, я редко это делаю, знаете, зубы не голливудские, хули возраст, гнию по краям, а тут - что тут стесняться, читаю стихи ему, его стих читаю, свой стих читаю, мертвых читаю. Радостно, легко, правильно нам. Но время, время, время, пора идти, не то - что не то, все здесь то, кофе готов. Разговариваем о другом с товарщем его, это женщина, каких мало. Время жмет. Ладно. Вы - не поверите. Блять. Сука. Чувствительный стал. Но не плакать, не плакать, не плакать, я мужчина, лекарь, бродяга, хирург. Не надо соплей. Это не гигиенично. Почему эти мертвые, эти огромные, по сравнению со мной - вовсе не маленьким, почему эти умирающие улыбаются так виновато, когда больше не могут побыть, когда они больше не могут побыть, когда они уплывают? Господи. Ибануцца. Это все ебануцца, какие бывают лики. Я знаю теперь, отткуда наши иконы. Но не будем о грустном, о смерти - всегда найдем время. О женщинах речь. Излагаю супруге уходящего концепцию мира пизды и цивилизации унитаза. Смеется. Задорно. Весело. Глаза - сверкают. Точно говорит! Точно! Только очень уж грубо, замечает, это не пойдет, она знает тему, постоянно издается и издает. Говорю, ну уж это мне тем более похуй, пойдет ли мой трактат о суках в обществе сук, главное, мужчинам и женщинам нравится, а уж с мужиками мы как нибудь поладим, а бабы нам и вовсе похуй. Ну да ладно. Не будем отвлекаться на смерть. О женщине. О чуде.
Ща. Тут время зовет. В поход, снова в поход. Никак блять не дождусь подарка блять. Сукины дети буржуи неторопливые. Ну да ладно. Курить. Бечь. Служить. О чуде чуть позже, чудо всегда подождет.
Вот продолжается дискуссия, из песни слова не выкинешь. Есть один персонаж, до мелочей доебался. Я ему - в Освенциме были клетчатые одеяла, причем умышленно клетчатые, нет, блять, орет, не бывает в концлагере одеял!
Ну не мудак?
Назову его Омар, не один ли хуй.
Омар - специально для тебя фразы.
У меня по отношению к тебе - всегда жива надежда. Не буду тебя сейчас обижать, ибо тебя пока можно обидеть, а может и нужно обидеть. Скажу тебе искренне, как родному, как примерно я людям говорил, что вместе со мной тачки гоняли, как тому, кому верю. Ты просто влип, человек. В тебе есть потенциал веры. Ты отличаешь свет от грязи. Но нет веры. Нет веры, легкой, свободной, естественное, как выдох матери в родничок ребенка. Как первый выдох, понимаешь? Ты чувствуешь, есть естество, но никак не поверишь в него. И в то же время ты знаешь, есть такие, чистые, светлые, ясные. Как дети. И ты это видишь на каждом шагу. И тебя раздражает светлое, достигнутое, недостойными, на твой взгляд людьми, типа меня. Между тем, трудиться надо самому. Не заслонки ставить реальности на каждом шагу, а рвать когти, в свет, свободу, бой. А то так и просидишь у пизды, как Лев Толстой. А ведь ты полюбас - даже не Аркадий Аверченко, куда там Толстой. Тебя злит собственная неуверенность и нерешительность.
Но хватит о грустном.
Объяснюсь.
Я люблю жещин.
Всех.
Всех.
Всех.
Я ни разу не встретил в жизни своей женщину, которую не за что было бы полюбить, а ведь я встречал многих женщин, в этом ключе у меня вполне опыт Азазелло - я видел женщин и с начисто снятой кожей, я видел женщин разорванных неразумными мужьями, я видел умирающих женщин, я видел рожающих женщин, я видел влюбленных женщин, я видел обрушенных в свою пустоту, брошенных женщин, о боже, сколько же я уже видел женщин. Я общался с совершенно потрясающими женщинами мирового класса, так уж это все вышло. Специально для Омаро подобных мыслителей, - это не я такой крутой, так вышло, что я, пытливо изучая смерть, столь же пытливо изучал жизнь. И - автоматом - женщина - изучая жизнь - ты сразу же - обращаешься к женщине, ведь это именно она, женщина, излучает жизнь. О. Я много видел женщин. Я видел женщин, излучающих жизнь. Не знаю, доводилось ли вам, ребята, встречать в своей жизни таких женщин. Редкое явление. Примерно, как семь колец радуги вокруг солнца, ясных, отчетливых, ярких, равных солнцу. Такое - бывает. Такое - возможно. Мне не надо верить в семь радуг вокруг солнца, я это видел, не по пьяни и не под чем, ну разве что под любовью. Но - любимая - видела то же самое, что видел и я. Я хирург. Суть моя - острие. Слова ли, стали ли, или огня - суть моя - остриё. Но - со мною все просто. Если это происходит, значит, это реальность. Если я вижу семь радуг вокруг зимнего солнца, если мой верный товарищ, ничего такого, что этот товарищ гражданка с сиськами, она хороший и верный товарищ, она это мне показала, мы много чего натворили вместе, не говоря уж о том, что мы вместе были в раю. Часто и вместе и в этом сомневаться не приходится. Если она видит то же самое, что и я - мне в это не надо верить, я это знаю. Ну так и вот. Расскажу вам о чуде. Хотел рассказать вам совсем о другом. О смерти хотел рассказать. Умирает тут один человек. Очень большой человек. Уж третий год как. И вот, близок час его. Послал он ко мне спутника жизни своего. И текст послал. Не мог я быстро прочесть, текст насыщеный очень, человек пакует мысли плотно, плотно, плотно, всю жизнь он паковал мысли плотно, красиво, надежно. Ну и вот. Неделю читал. Ахуй. Я и так понимал - в мой донельзя насыщенный поток восприятия - трудно угольное ушко просунуть, такое время мое сейчас, плотное, ясное, тяжкое отчего то, хотя легче легкого, но не суть но не суть, но не суть. Приоритеты есть короче, это не попытка себя представить деятелем неебических нив - опять для тех ремарка, кто завистью болен, это просто объяснение, почему я сразу не взял да и не прочел этот текст. Неделю взяло. Усвоил я смыслы, увидел я знаки, и листья увидел мысли смертной, и корни понял. Рапортую. Приглашают. Умирающий слабый очень. В сутках - два часа - может быть с живыми - дальше - стоп машина, плывет разум, тает смысл зрака, виновато улыбается, супруга его, спутниик жизни его, творение его - о боже, какие же слова может говорить женщина, женщина мирового класса, ученый и удивительный сам по себе человек о спутнике своем! Но сейчас не говорит она слов, нежно, тепло и очень очень прочно берет меня за плечо. Хватит. Умирающий просит еще сигарету выкурить, еще пять минут просит, дают нам еще пять минут. Смотрим друг в друга. Смотрим, читаем друг друга, лыбимся, я редко это делаю, знаете, зубы не голливудские, хули возраст, гнию по краям, а тут - что тут стесняться, читаю стихи ему, его стих читаю, свой стих читаю, мертвых читаю. Радостно, легко, правильно нам. Но время, время, время, пора идти, не то - что не то, все здесь то, кофе готов. Разговариваем о другом с товарщем его, это женщина, каких мало. Время жмет. Ладно. Вы - не поверите. Блять. Сука. Чувствительный стал. Но не плакать, не плакать, не плакать, я мужчина, лекарь, бродяга, хирург. Не надо соплей. Это не гигиенично. Почему эти мертвые, эти огромные, по сравнению со мной - вовсе не маленьким, почему эти умирающие улыбаются так виновато, когда больше не могут побыть, когда они больше не могут побыть, когда они уплывают? Господи. Ибануцца. Это все ебануцца, какие бывают лики. Я знаю теперь, отткуда наши иконы. Но не будем о грустном, о смерти - всегда найдем время. О женщинах речь. Излагаю супруге уходящего концепцию мира пизды и цивилизации унитаза. Смеется. Задорно. Весело. Глаза - сверкают. Точно говорит! Точно! Только очень уж грубо, замечает, это не пойдет, она знает тему, постоянно издается и издает. Говорю, ну уж это мне тем более похуй, пойдет ли мой трактат о суках в обществе сук, главное, мужчинам и женщинам нравится, а уж с мужиками мы как нибудь поладим, а бабы нам и вовсе похуй. Ну да ладно. Не будем отвлекаться на смерть. О женщине. О чуде.
Ща. Тут время зовет. В поход, снова в поход. Никак блять не дождусь подарка блять. Сукины дети буржуи неторопливые. Ну да ладно. Курить. Бечь. Служить. О чуде чуть позже, чудо всегда подождет.