И. С. Вевюрко Септуагинта: древнегреческий текст Ветхого Завета в истории религиозной мысли (2013)
III. В преддверии христианства
1. Пролегомены ко христологии
1.2. Учение о Премудрости
Премудрость как субъект
В канонической книге Притчей Соломона Премудрость впервые концептуализируется и олицетворяется, даются начальные определения ее и в целом задается та тема, которая будет разрабатываться в других книгах корпуса. Тот факт, что нигде ранее Премудрость и не концептуализируется, и не олицетворяется, располагает к увязыванию этих двух аспектов между собой. Человеческая мудрость, в отличие от Божественной, нигде в Библии не описывается как субъект, хотя другие психологические категории - душа, сердце, дух и т. п. - нередко поэтически олицетворяются и противопоставляются человеку.
В этом нарочитом противопоставлении, однако, незаметно никакого усвоения им особой субъектности, никакого дробления личности человека подобно тому, как это происходит, например, в антропологии древнего Египта. Наоборот, беседа псалмопевца с собственным сердцем или с собственной душой, которая «смущает его», потому что сама «прискорбна» (Пс 41:12), как раз подчеркивает его субъектность, несводимую к отдельным психологическим состояниям. Он убеждает свою душу оставить скорбь не потому, что она властна принимать решения, но потому, что и помимо ее наличной феноменологии он властен над ней. Слово «душа» здесь представляет часть личности, ее чувствительное начало, которое подчинено волевому. Последнее рассматривается вообще как основной субъективный источник религии: «Душа моя... уповай на Господа, ибо я еще буду славить Его» (Там же). Такого рода высказывания освещают природу библейского волюнтаризма, в котором намерение человека заведомо сильнее, чем его переживание.
Соответственно, то, что мудрость никогда не противополагается человеку как его же олицетворенное качество, которое, например, что-то говорило бы ему или, что совсем странно представить, выслушивало бы от него соображения и упреки, связано с ее неспособностью быть «частью» сознания, сополагаемой другим частям как инструментам субъектности. Она есть иное в человеке - собственно, субъектность Бога в нем. Стяжавший мудрость понимает императивное значение всех ее требований, усваивает их как свою субъективную потребность именно в силу того, что последняя уже сформировалась в нем как потребность в объективном, и в мудром поступке немыслима даже малая доля свободного выбора между одинаково проблематичными альтернативами.
...Единственное, что заметно в отношениях между Богом и Его Премудростью, - это характер Бога как волящего субъекта, Который Своей волей действует в Премудрости, посредством ее, ради нее - в истории, где она подразумевается как своего рода causa finalis. В связи с этим ее персонификация предстает не как начало эманативного развертывания, а как введение в библейский образ Бога элемента диалога или совещательности, что задает как бы объемность разумного усмотрения всего бываемого через волю Бога, свидетельствует о наличии замысла, коим сам же и является, тем самым изымая характер Его действий из иллюзии волюнтаристской прямолинейности: ведь Бог «создал» Премудрость как «начало путей Своих, в дела Свои» (Притч 8:22 LXX). Выходит так, что Он не только распоряжается ею, но и ничего не делает без нее. Как прелюдию к такого рода совещательности можно рассматривать любование Бога творением в 1-й главе книги Бытия, когда, например, отделение света от тьмы вызывается оценивающим созерцанием качественности света: «Увидел Бог свет, что он хорош». Из всех созданий только при творении человека не говорится отдельно, что он хорош, однако этому акту предшествует уже ясно прописанное «совещание», при котором Бог, обращаясь к условно му собеседнику, говорит о Себе во множественном числе: «Сотворим человека по образу Нашему»*.
* Следует принять во внимание, что для Ветхого Завета речь Бога о Себе во мн.ч. не характерна. Поэтому древние экзегеты полагали, что Бог обращается здесь или к ангелам (иудейское толкование), или к Своей Премудрости (христианское толкование).