Бестия. Идеалистическая мода
Долго ли коротко - как можно справедливо отметить - скоро сказка сказывается да не скоро дело делается. Мистика лесных теней и кустов на которую сваливалась/скатывалась «оживляющая» способность животного видеть. А затем и пришедшего «во главу земной жизни» вслед за животными человека «поэтизирующего» лесные тени и т.п - эта мистика постепенно остывала. Кусты и деревья вырубались а луга распахивались становясь предметом уверенной в себе агротехники. Среда людей теперь увлекла/придавила к себе всю фантазию человека с его и без того немногочисленными «центрами внимания» да и недоверием к нестройной полифонии пытающейся вместить «всё сразу».
.
.
.
.
.
.
Массовые мечтания и удивления перенеслись/унеслись окончательно от объектов лирики деревенщин к «волшебному» быту словесных конструкций и новаторства жизни от сгрудившихся в городские поселения лентяев/хитрецов/нарциссов/храбрецов и мизантропов. Вот ведь даже такая - теоретически - «свободная» личность как авантюрист - порождение этой новой жизни. В лесу он что - он ничто.
Что отзеркаливалось для этой новосообщественнной публики в виде мира. Воля определяемая абсолютной. Людская. Что для них перед волей интриги воля какого то слона или тигра/льва на которых шли «самоутвердиться» с помощью всё совершенного оружия и конного и прочего логистического преимущества. Здесь даже некоторые из наших «декабристов» были большими героями в одиночку бившимися с медведьми с помощью лишь обыденного холодного оружия.
Воля этого рода (подавляющая до послушности мыслящую человеческую окружающую «природу») настолько заидеализировлась что стала идолом. Заигралась в себя и обрушила однояйцевый с ей феодализм с всевозможным его костюмерным/манерным и как выяснилось позже блошиным экстерьером. (Сколько картинного мусора было произведено посвящённого этому идолу - можно почитать у какого нибудь чудака Насобина. Но не нужно).
Пожалуй что вершина/апофеоз этого периода был Ницше/Вагнер. Хотя у Вагнера в силу музыкального изложения его наивности всегда противостоящей искуственности (ретроград вынужден апеллировать к общественному духу) даж образы вроде бы одиноких героев были общественно трагичны/сочувственны и потому не воспринимались одинокими а состоящими из многих (простых) людей/их чувств. С Фридрихом Ницше было и жизнерадостней и картинней. Всё та же сгинувшая традиция общего поклонения нахалам и сатрапам и прочим гумилёвским субпассионариям из предыдущих поколений о которых было в отмеченных выше картинах. Тащил из гроба в который их уже загоняло движение к массированной индустриально/научной/поэтичной силе воспевшей образы сообщественности труда в воздвижении материальных гигантов и боевом разрешении от препятствий для ещё больших монументов материализующих ставшей общею волю.
Собственно по кумполу этому уроду (гомункулусу продвигаемому Ницше) и не могло не достаться. Но закончилось ли тем.
.
.
.
.
.
.
.
Массовые мечтания и удивления перенеслись/унеслись окончательно от объектов лирики деревенщин к «волшебному» быту словесных конструкций и новаторства жизни от сгрудившихся в городские поселения лентяев/хитрецов/нарциссов/храбрецов и мизантропов. Вот ведь даже такая - теоретически - «свободная» личность как авантюрист - порождение этой новой жизни. В лесу он что - он ничто.
Что отзеркаливалось для этой новосообщественнной публики в виде мира. Воля определяемая абсолютной. Людская. Что для них перед волей интриги воля какого то слона или тигра/льва на которых шли «самоутвердиться» с помощью всё совершенного оружия и конного и прочего логистического преимущества. Здесь даже некоторые из наших «декабристов» были большими героями в одиночку бившимися с медведьми с помощью лишь обыденного холодного оружия.
Воля этого рода (подавляющая до послушности мыслящую человеческую окружающую «природу») настолько заидеализировлась что стала идолом. Заигралась в себя и обрушила однояйцевый с ей феодализм с всевозможным его костюмерным/манерным и как выяснилось позже блошиным экстерьером. (Сколько картинного мусора было произведено посвящённого этому идолу - можно почитать у какого нибудь чудака Насобина. Но не нужно).
Пожалуй что вершина/апофеоз этого периода был Ницше/Вагнер. Хотя у Вагнера в силу музыкального изложения его наивности всегда противостоящей искуственности (ретроград вынужден апеллировать к общественному духу) даж образы вроде бы одиноких героев были общественно трагичны/сочувственны и потому не воспринимались одинокими а состоящими из многих (простых) людей/их чувств. С Фридрихом Ницше было и жизнерадостней и картинней. Всё та же сгинувшая традиция общего поклонения нахалам и сатрапам и прочим гумилёвским субпассионариям из предыдущих поколений о которых было в отмеченных выше картинах. Тащил из гроба в который их уже загоняло движение к массированной индустриально/научной/поэтичной силе воспевшей образы сообщественности труда в воздвижении материальных гигантов и боевом разрешении от препятствий для ещё больших монументов материализующих ставшей общею волю.
Собственно по кумполу этому уроду (гомункулусу продвигаемому Ницше) и не могло не достаться. Но закончилось ли тем.
.