Бахтин и Кожинов -- завершенность истории
Размышляя о дискурсах, я испытывал удивление, насколько мощное и продуктивное это понятие. Прямо как властная группировка.
При этом меня не оставляло ощущение, что понятие-то это мне хорошо знакомо; я начал им пользоваться задолго до того, как узнал, что эта штука называется дискурс.
И в какой-то момент я понял, что ведь и вправду познакомился с этим концептом много-много лет назад, ещё до поступления в МГУ. Ведь дискурсы это по сути то же самое, что "речевые жанры" великого русского Бахтина (см. Речевые жанры). Есть в русском языке и другое близкое по смыслу понятие -- "стиль". Но всё-таки "жанр" намного ближе к "дискурсу".
Основная идея Бахтина такова. Всё, что мы говорим или пишем, состоит из отдельных "высказываний". Высказывание может быть кратким (да просто кивок головы) или длинным (роман, сага). Но любое высказывание обладает особым свойством, которого может не быть у отдельного слова, предложения или даже целого текста. Это свойство -- завершённость. Пока высказывание не завершено, невозможно понять (правильно понять) его смысл. Часть высказывания (вырванная из контекста и представленная как самостоятельное высказывание) может иметь совсем другой смысл, чем высказывание в целом. Например, из романа можно вырвать цельную реплику одного из героев и представить её как выражение позиции автора. Но в действительности автор хотел сказать совсем другое. Итак, для того, чтобы понять смысл высказывания, надо дослушать его до конца. В искусстве, как и в жизни -- невозможно понять смысл истории, не зная её финала.
Бахтин различает высказывания простые и сложные. Сложные высказывания включают в свой состав отдельные части, каждая из которых может рассматриваться как законченное высказывание, однако частный смысл всех этих частей подчинен смыслу всего высказывания целиком. По сути дела, речь идёт о цитатах. Сложное высказывание помимо голоса автора содержит в себе и другие голоса, на которые автор ссылается, с которыми спорит, комментирует или частично соглашается.
Как определить, завершено высказывание или ещё не завершено? Для этого надо владеть данным жанром. В каждом жанре имеются свои особые правила, по которым слушатель/читатель, владеющий данным жанром, догадывается -- слушать дальше, или уже всё сказано. Человек, не владеющий жанром, не знает границ высказывания и потому никогда не может быть уверен, правильно ли он понял смысл сказанного/написанного, или уже какие-то важные коннотации ускользнули от его внимания.
Как легко заметить "речевые жанры" Бахтина это и есть пошлые французские "дискурсА" Дерриды и прочих постмодернистов. Кто хочет разобраться в этой теме - приглашаю прочесть эту классику. Там всё уже есть.
[Длинная цитата из Бахтина]Мы говорим только определенными речевыми жанрами, то есть все наши высказывания обладают определенными и относительно устойчивыми типическими формами построения целого. Мы обладаем богатым репертуаром устных (и письменных) речевых жанров. Практически мы уверенно и умело пользуемся ими, но теоретически мы можем и вовсе не знать об их существовании. Подобно мольеровскому Журдену, который, говоря прозой, не подозревал об этом, мы говорим разнообразными жанрами, не подозревая об их существовании. Даже в самой свободной и непринужденной беседе мы отливаем нашу речь по определенным жанровым формам, иногда штампованным и шаблонным, иногда более гибким, пластичным и творческим (творческими жанрами располагает и бытовое общение). Эти речевые жанры даны нам почти так же, как нам дан родной язык, которым мы свободно владеем и <без> теоретического изучения грамматики. Родной язык - его словарный состав и грамматический строй - мы узнаем не из словарей и грамматик, а из конкретных высказываний, которые мы слышим и которые мы сами воспроизводим в живом речевом общении с окружающими нас людьми. Формы языка мы усваиваем только в формах высказываний и вместе с этими формами. Формы языка и типические формы высказываний, то есть речевые жанры, приходят в наш опыт и в наше сознание вместе и в тесной связи друг с другом.
Научиться говорить - значит научиться строить высказывания (потому что говорим мы высказываниями, а не отдельными предложениями и, уж конечно, не отдельными словами). Речевые жанры организуют нашу речь почти так же, как ее организуют грамматические формы (синтаксические). Мы научаемся отливать нашу речь в жанровые формы, и, слыша чужую речь, мы уже с первых слов угадываем ее жанр, предугадываем определенный объем (то есть приблизительную длину речевого целого), определенное композиционное построение, предвидим конец, то есть с самого начала мы обладаем ощущением речевого целого, которое затем только дифференцируется в процессе речи. Если бы речевых жанров не существовало и мы не владели бы ими, если бы нам приходилось их создавать впервые в процессе речи, свободно и впервые строить каждое высказывание, речевое общение, обмен мыслями было бы почти невозможно.
Многие люди, великолепно владеющие языком, часто чувствуют себя совершенно беспомощными в некоторых сферах общения именно потому, что не владеют практически жанровыми формами данных сфер. Часто человек, великолепно владеющий речью в различных сферах культурного общения, умеющий прочитать доклад, вести научный спор, великолепно выступающий по общественным вопросам, молчит или очень неуклюже выступает в светской беседе. Дело здесь не в бедности словаря и не в стиле, отвлеченно взятом; все дело в неумении владеть репертуаром жанров светской беседы, в отсутствии достаточного запаса тех представлений о целом высказывания, которые помогают быстро и непринужденно отливать свою речь в определенные композиционно-стилистические формы, в неумении вовремя взять слово, правильно начать и правильно кончить (в этих жанрах композиция очень несложная).Чем лучше мы владеем жанрами, тем свободнее мы их используем, тем полнее и ярче раскрываем в них свою индивидуальность (там, где это можно и где это нужно), гибче и тоньше отражаем неповторимую ситуацию общения - одним словом, тем совершеннее мы осуществляем наш свободный речевой замысел.
Таким образом, говорящему даны не только обязательные для него формы общенародного языка (словарный состав и грамматический строй), но и обязательные для него формы высказывания, то есть речевые жанры; эти последние так же необходимы для взаимного понимания, как и формы языка. Речевые жанры, по сравнению с формами языка, гораздо более изменчивы, гибки, пластичны, но для говорящего индивидуума они имеют нормативное значение, не создаются им, а даны ему. Поэтому единичное высказывание при всей его индивидуальности и творческом характере никак нельзя считать совершенно свободной комбинацией форм языка, как это полагает, например, де Соссюр (а за ним и многие другие лингвисты), противопоставляющий высказывание (la parole), как чисто индивидуальный акт, системе языка как явлению чисто социальному и принудительному для индивидуума*. Огромное большинство лингвистов если не теоретически, то практически стоят на той же позиции: видят в высказывании только индивидуальную комбинацию чисто языковых (лексических и грамматических) форм и никаких иных нормативных форм практически в нем не обнаруживают и не изучают.
Не знаю, можно ли утверждать, что великие французы украли у Бахтина идею, или они дошли до тех же идей независимым образом. Во всяком случае, ни в одной стране мира, включая саму Россиию, наследие Бахтина не изучается с таким ревностным вниманием, как во Франции, где имеется даже специальный институт Бахтина.
Замечу, к слову, что Бахтина спас от забвения Вадим Кожинов, личный друг и старший соратник всеми нами любимого Дмитрия Евгеньевича Галковского (см. О Кожинове).
Глупые люди именуют Кожинова "черносотенцем", а подозрительные люди считают Галковского французским (либеральным) масоном. Постоянные читатели моего ЖЖурнала уже знают, что я считаю русское черносотенство французской креатурой, так что в этой истории вроде как "усё ясно". На самом деле ничего пока не ясно, но...
Вот так вот всё закручено в этой жизни.
А с Кожиновым я имел честь познакомиться лично. Ну, чаи у него дома я не пил, но как-то вместе ехали мы с ним на его выступление (в МГУ), незадолго уже до смерти.
Он меня расспрашивал о моей судьбе и заметил в финале:
-- Это удивительно. Я думал, у Церкви уже нет шансов в этом веке. Но по Вам вижу, что они есть.
Жаль, что тогда, в конце 90-х, я был молодой да зелёный, по сути дурак-дураком, да ещё и отравлен манихейским псевдомонашеством, и я тогда НЕ ПОНИМАЛ, кто передо мною.
Но вернёмся к нашим дискурсам.
Нетрудно заметить, что французы подходят к дискурсам немного с другой стороны, чем Бахтин к речевым жанрам. В центре их внимания находится внутренняя структура текста, и потому "дискурс" оказывается всё-таки ближе к "стилю" Бахтина, чем к его"жанру". И этот подход, на мой взгляд, уступает бахтиновскому по глубине. В самом деле, ведь в состав сложных высказываний могут включаться элементы чужих высказываний, относящиеся к иным жанрам, и написанные в ином стиле. И тем не менее, это ничуть не нарушает цельности высказывания в целом. Значит, разгадку дискурса надо искать не столько во внутренней структуре высказывания, сколько в законах построения его как целого, именно в его завершенности.
В самом деле. Возьмем завершенное высказывание, достаточно длинное, и разделим его пополам. Внутренняя структура текста в каждой из половинок будет той же, однако ни одна из этих половинок не будет цельным высказыванием. Значит, суть не в структуре текста высказывания, а в его цельности.
Поэтому я предлагаю само слово "дискурс" в русском языке использовать с учетом Бахтиновского вклада в эту концепцию. То есть, мыслить любой данный дискурс как некое множество всех потенциально возможных цельных высказываний, относящихся к данному дискурсу. При этом цельное высказывание это элемент, "точка" данного множества.
Насколько я понял идею Дерриды, для него дискурс это "порождающая структура" -- некая "машинка", из которой сыплются высказывания, построенные по правилам этого дискурса.
Подход Бахтина интереснее тем, что он освобождает место для автора -- человека (Бога, духа), совершающего высказывание. Один и тот же человек может владеть разными дискурсами. А человек, владеющий дискурсом, это более важный объект исследования, чем те дискурсы, которыми он владеет.
См. по этому поводу заметку Слои и уровни дискурса
При этом меня не оставляло ощущение, что понятие-то это мне хорошо знакомо; я начал им пользоваться задолго до того, как узнал, что эта штука называется дискурс.
И в какой-то момент я понял, что ведь и вправду познакомился с этим концептом много-много лет назад, ещё до поступления в МГУ. Ведь дискурсы это по сути то же самое, что "речевые жанры" великого русского Бахтина (см. Речевые жанры). Есть в русском языке и другое близкое по смыслу понятие -- "стиль". Но всё-таки "жанр" намного ближе к "дискурсу".
Основная идея Бахтина такова. Всё, что мы говорим или пишем, состоит из отдельных "высказываний". Высказывание может быть кратким (да просто кивок головы) или длинным (роман, сага). Но любое высказывание обладает особым свойством, которого может не быть у отдельного слова, предложения или даже целого текста. Это свойство -- завершённость. Пока высказывание не завершено, невозможно понять (правильно понять) его смысл. Часть высказывания (вырванная из контекста и представленная как самостоятельное высказывание) может иметь совсем другой смысл, чем высказывание в целом. Например, из романа можно вырвать цельную реплику одного из героев и представить её как выражение позиции автора. Но в действительности автор хотел сказать совсем другое. Итак, для того, чтобы понять смысл высказывания, надо дослушать его до конца. В искусстве, как и в жизни -- невозможно понять смысл истории, не зная её финала.
Бахтин различает высказывания простые и сложные. Сложные высказывания включают в свой состав отдельные части, каждая из которых может рассматриваться как законченное высказывание, однако частный смысл всех этих частей подчинен смыслу всего высказывания целиком. По сути дела, речь идёт о цитатах. Сложное высказывание помимо голоса автора содержит в себе и другие голоса, на которые автор ссылается, с которыми спорит, комментирует или частично соглашается.
Как определить, завершено высказывание или ещё не завершено? Для этого надо владеть данным жанром. В каждом жанре имеются свои особые правила, по которым слушатель/читатель, владеющий данным жанром, догадывается -- слушать дальше, или уже всё сказано. Человек, не владеющий жанром, не знает границ высказывания и потому никогда не может быть уверен, правильно ли он понял смысл сказанного/написанного, или уже какие-то важные коннотации ускользнули от его внимания.
Как легко заметить "речевые жанры" Бахтина это и есть пошлые французские "дискурсА" Дерриды и прочих постмодернистов. Кто хочет разобраться в этой теме - приглашаю прочесть эту классику. Там всё уже есть.
[Длинная цитата из Бахтина]Мы говорим только определенными речевыми жанрами, то есть все наши высказывания обладают определенными и относительно устойчивыми типическими формами построения целого. Мы обладаем богатым репертуаром устных (и письменных) речевых жанров. Практически мы уверенно и умело пользуемся ими, но теоретически мы можем и вовсе не знать об их существовании. Подобно мольеровскому Журдену, который, говоря прозой, не подозревал об этом, мы говорим разнообразными жанрами, не подозревая об их существовании. Даже в самой свободной и непринужденной беседе мы отливаем нашу речь по определенным жанровым формам, иногда штампованным и шаблонным, иногда более гибким, пластичным и творческим (творческими жанрами располагает и бытовое общение). Эти речевые жанры даны нам почти так же, как нам дан родной язык, которым мы свободно владеем и <без> теоретического изучения грамматики. Родной язык - его словарный состав и грамматический строй - мы узнаем не из словарей и грамматик, а из конкретных высказываний, которые мы слышим и которые мы сами воспроизводим в живом речевом общении с окружающими нас людьми. Формы языка мы усваиваем только в формах высказываний и вместе с этими формами. Формы языка и типические формы высказываний, то есть речевые жанры, приходят в наш опыт и в наше сознание вместе и в тесной связи друг с другом.
Научиться говорить - значит научиться строить высказывания (потому что говорим мы высказываниями, а не отдельными предложениями и, уж конечно, не отдельными словами). Речевые жанры организуют нашу речь почти так же, как ее организуют грамматические формы (синтаксические). Мы научаемся отливать нашу речь в жанровые формы, и, слыша чужую речь, мы уже с первых слов угадываем ее жанр, предугадываем определенный объем (то есть приблизительную длину речевого целого), определенное композиционное построение, предвидим конец, то есть с самого начала мы обладаем ощущением речевого целого, которое затем только дифференцируется в процессе речи. Если бы речевых жанров не существовало и мы не владели бы ими, если бы нам приходилось их создавать впервые в процессе речи, свободно и впервые строить каждое высказывание, речевое общение, обмен мыслями было бы почти невозможно.
Многие люди, великолепно владеющие языком, часто чувствуют себя совершенно беспомощными в некоторых сферах общения именно потому, что не владеют практически жанровыми формами данных сфер. Часто человек, великолепно владеющий речью в различных сферах культурного общения, умеющий прочитать доклад, вести научный спор, великолепно выступающий по общественным вопросам, молчит или очень неуклюже выступает в светской беседе. Дело здесь не в бедности словаря и не в стиле, отвлеченно взятом; все дело в неумении владеть репертуаром жанров светской беседы, в отсутствии достаточного запаса тех представлений о целом высказывания, которые помогают быстро и непринужденно отливать свою речь в определенные композиционно-стилистические формы, в неумении вовремя взять слово, правильно начать и правильно кончить (в этих жанрах композиция очень несложная).Чем лучше мы владеем жанрами, тем свободнее мы их используем, тем полнее и ярче раскрываем в них свою индивидуальность (там, где это можно и где это нужно), гибче и тоньше отражаем неповторимую ситуацию общения - одним словом, тем совершеннее мы осуществляем наш свободный речевой замысел.
Таким образом, говорящему даны не только обязательные для него формы общенародного языка (словарный состав и грамматический строй), но и обязательные для него формы высказывания, то есть речевые жанры; эти последние так же необходимы для взаимного понимания, как и формы языка. Речевые жанры, по сравнению с формами языка, гораздо более изменчивы, гибки, пластичны, но для говорящего индивидуума они имеют нормативное значение, не создаются им, а даны ему. Поэтому единичное высказывание при всей его индивидуальности и творческом характере никак нельзя считать совершенно свободной комбинацией форм языка, как это полагает, например, де Соссюр (а за ним и многие другие лингвисты), противопоставляющий высказывание (la parole), как чисто индивидуальный акт, системе языка как явлению чисто социальному и принудительному для индивидуума*. Огромное большинство лингвистов если не теоретически, то практически стоят на той же позиции: видят в высказывании только индивидуальную комбинацию чисто языковых (лексических и грамматических) форм и никаких иных нормативных форм практически в нем не обнаруживают и не изучают.
Не знаю, можно ли утверждать, что великие французы украли у Бахтина идею, или они дошли до тех же идей независимым образом. Во всяком случае, ни в одной стране мира, включая саму Россиию, наследие Бахтина не изучается с таким ревностным вниманием, как во Франции, где имеется даже специальный институт Бахтина.
Замечу, к слову, что Бахтина спас от забвения Вадим Кожинов, личный друг и старший соратник всеми нами любимого Дмитрия Евгеньевича Галковского (см. О Кожинове).
Глупые люди именуют Кожинова "черносотенцем", а подозрительные люди считают Галковского французским (либеральным) масоном. Постоянные читатели моего ЖЖурнала уже знают, что я считаю русское черносотенство французской креатурой, так что в этой истории вроде как "усё ясно". На самом деле ничего пока не ясно, но...
Вот так вот всё закручено в этой жизни.
А с Кожиновым я имел честь познакомиться лично. Ну, чаи у него дома я не пил, но как-то вместе ехали мы с ним на его выступление (в МГУ), незадолго уже до смерти.
Он меня расспрашивал о моей судьбе и заметил в финале:
-- Это удивительно. Я думал, у Церкви уже нет шансов в этом веке. Но по Вам вижу, что они есть.
Жаль, что тогда, в конце 90-х, я был молодой да зелёный, по сути дурак-дураком, да ещё и отравлен манихейским псевдомонашеством, и я тогда НЕ ПОНИМАЛ, кто передо мною.
Но вернёмся к нашим дискурсам.
Нетрудно заметить, что французы подходят к дискурсам немного с другой стороны, чем Бахтин к речевым жанрам. В центре их внимания находится внутренняя структура текста, и потому "дискурс" оказывается всё-таки ближе к "стилю" Бахтина, чем к его"жанру". И этот подход, на мой взгляд, уступает бахтиновскому по глубине. В самом деле, ведь в состав сложных высказываний могут включаться элементы чужих высказываний, относящиеся к иным жанрам, и написанные в ином стиле. И тем не менее, это ничуть не нарушает цельности высказывания в целом. Значит, разгадку дискурса надо искать не столько во внутренней структуре высказывания, сколько в законах построения его как целого, именно в его завершенности.
В самом деле. Возьмем завершенное высказывание, достаточно длинное, и разделим его пополам. Внутренняя структура текста в каждой из половинок будет той же, однако ни одна из этих половинок не будет цельным высказыванием. Значит, суть не в структуре текста высказывания, а в его цельности.
Поэтому я предлагаю само слово "дискурс" в русском языке использовать с учетом Бахтиновского вклада в эту концепцию. То есть, мыслить любой данный дискурс как некое множество всех потенциально возможных цельных высказываний, относящихся к данному дискурсу. При этом цельное высказывание это элемент, "точка" данного множества.
Насколько я понял идею Дерриды, для него дискурс это "порождающая структура" -- некая "машинка", из которой сыплются высказывания, построенные по правилам этого дискурса.
Подход Бахтина интереснее тем, что он освобождает место для автора -- человека (Бога, духа), совершающего высказывание. Один и тот же человек может владеть разными дискурсами. А человек, владеющий дискурсом, это более важный объект исследования, чем те дискурсы, которыми он владеет.
См. по этому поводу заметку Слои и уровни дискурса