Les savants avec les ânes!
Ну что, дети, заждались новой деньпобедной сказки? Ужо будет вам!
В старые добрые времена жил-был один мечтательный еврейский юноша.
Когда ему исполнилось 6 лет, времена перестали быть особенно добрыми: большевики расстреляли его отца, а его самого вместе с матерью и годовалым младшим братом выгнали на улицу из казённой квартиры - но мать, старорежимная курсистка, каким-то чудом сумела сама устроиться на службу к большевикам, избавив таким образом себя и детей от голодной смерти в зиму 1918/1919 г. г. (дети, вы что-нибудь слышали о том, как в революционном Петрограде от голода умерло едва ли не втрое больше людей, чем в пресловутую блокаду? и про осьмушку хлеба по рабочей (а других и вовсе не было) карточке не слышали? и даже про "ногу лошажью" (в сытой Москве!) у Маяковского не читали? ну-ну...), и наш герой, выучившись в десятилетке и институте, защитил кандидатскую диссертацию и к лету 1941 года заканчивал докторскую.
Утром 22 июня 1941 года он с приятелем и двумя нежными девушками отправился на футбольный матч - вместо которого с неподдельным интересом выслушал речь Молотова про беспримерное в истории цивилизованных народов вероломство, сплошную ложь и провокацию, страдания германских рабочих, крестьян и интеллигенции, непоколебимую уверенность, победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу; дисциплину, организованность, самоотверженность, достойную настоящего советского патриота, правое дело и победу, которая будет за нами. Немало подивившись "отечественности" и посмеявшись над тем, что корифей всех наук станет теперь ещё и великим полководцем, приятели разошлись беседовать с нежными девушками tête-à-tête о более персональных материях. (Увы, нашему герою (в отличие от его приятеля, дожившего со своей избранницей в любви и согласии до премьерства Ольмерта) эти беседы не принесли долгоживущих плодов матримонального свойства: его спутница пропала без вести, быв пригнанной советскими властями на строительство оказавшимися бесполезными укреплений КРУРа и не успев вовремя убежать оттуда в начале сентября. Впрочем, для него это была уже вторая романтическая жертва на алтарь социалистического отечества: другая подруга его сердца была в 1934 году уморена в называвшемся "больницей" ветхом бараке царских времён после того, как заразилась дизентерией в заводской столовой на производственной практике).
На следующее утро, зайдя домой переодеться, наш герой перекинулся с мамой (да! в 29 лет отроду он жил с мамой! при советской власти это было практически неизбежно - и как раз заканчиваемая нашим героем докторская диссертация давала ему, между прочим, надежду на своё жильё) несколькими словами о том, следует ли ожидать от красных разбойников, что хотя бы убивать людей они умеют как следует, твёрдо пообещал ей сразу после окончания табельных часов вернуться домой для более обстоятельной беседы и отправился на работу. Учебная деятельность кафедры в тот день как-то не задалась, и к 16 часам наш герой уже был дома - где вместо запланированной обстоятельной беседы с мамой его ждал её взволнованный рассказ про вломившихся в квартиру амановых слуг и повестка с предписанием немедленной явки в райвоенкомат.
В военкомате царил ожидаемый хаос, а "немедленно" явившиеся в учётный стол толкались к коридоре как в трамвае, стараясь не наступать на непрерывно роняемые соседями документы и без особенной опаски обсуждая рабоче-крестьянские красные перспективы даже с незнакомыми людьми. Очередь нашего героя подошла часам к 20. Усталый немолодой майор сказал ему, что вообще-то его ещё с утра ждали в расположении части, к которой он приписан, но, связавшись с военкоматом, обнаружили, что выписанное почти два года назад мобилизационное предписание ему так и не вручено ("Ничего себе! - подумал наш герой. - Надо будет сказать маме, чтобы она не надеялась на умения красных разбойников и побыстрее уезжала куда-нибудь за Урал - а то они тут навоюют, пожалуй, с такой-то организацией!"), так что вот вам, товарищ инженер-капитан-лейтенант ("Оп-па! Они меня из военинженеров 3 ранга разжаловать - или пожаловать, кто их разберёт! - успели, а мне ни слова, ни повестки! Точно навоюют!") удостоверение, денежный аттестат ("Ну хоть что-то хорошее!"), вещевая книжка и предписание завтра к 08:00 явиться в расположение части!
Часть нашего героя оказалась военным НИИ, так что на первых порах в его жизни мало что изменилось - ну, кроме номера ежеутреннего трамвая и смены твидового костюма на форменный китель. Мобилизованный младший брат убыл в Москву в распоряжение главного военно-инженерного управления, а маму наш герой сумел устроить вольнонаёмной сотрудницей в свой же НИИ, так что в эвакуацию в августе они к обоюдному удовольствию уехали вместе и далее мирно и сытно (ну, во всяком случае, намного более мирно и существенно более сытно, чем многие другие бенефициары победы пролетарской революции в одной отдельно взятой стране) жили в Ульяновске до конца войны.
Т. е., мама - до конца войны непрерывно, а наш герой - с некоторыми перерывами.
То, чем он занимался - и в своём институте, и на военной службе - сейчас называлось бы цифровой обработкой сигналов, но в те времена она была намного менее цифровой. Опытный образец нужного морским артиллеристам устройства (пусть и из американских деталей) был готов уже весной 1942 года и (в руках автора) прекрасно работал в гостях у армейских артиллеристов на полигоне в Сызрани, но попытки испытать его руками корабельного экипажа в условиях боевой стрельбы привели к нескольким последовательным неудачам, после чего сам образец стараниями питомцев рейхсмаршала Геринга оказался на черноморском дне. Московское начальство такие результаты удовлетворили не вполне - и войсковые испытания нового образца в конце 1942 года было приказано провести самому автору.
Что вино удвоит мужество солдата, знал ещё Лопе де Вега - но опыт показал, что мужество такого рода может зародиться и на совсем пустом месте, где и удваивать-то нечего. Когда наш герой в компании коллеги-звукометриста более "традиционно-аналогового" направления летел в Хосту, он предполагал разве лишь участие в обычных для Черноморского флота набегах - но знание о готовящемся десанте вкупе со скверным красным вином, в обилии продаваемым согнанным на принудительные работы грузинами, сделали своё дело: "московские специалисты" (вникать в тонкости дислокации тех или иных подразделений наркомата черноморское начальство даже не пыталось) заявили, что выполнение задания командования непременно требует их присутствия на плацдарме. Отказать им ввиду приказа за подписью аж самого наркома ВМФ с грозной формулировкой "командующему Черноморским флотом обеспечить успешное выполнение программы испытаний" никто не сумел, да и запросить Москву о том, что же это за программа такая, что требуется тащить в лапы к немцам учёных мужей, не знающих, с какого конца стреляет ружьё, вместе с их совершенно секретной техникой, никто не решился - и вечером 3 февраля 1943 года наш герой вместе с коллегой, оборудованием, аккумуляторами (несмотря на отсутствие практических навыков эксплуатации техники в боевой обстановке, "московские специалисты" вполне разумно предположили, что обеспечить их электроснабжением первый эшелон десанта не сумеет) и наряженными им в помощь четырьмя краснофлотцами из комендантской роты штаба флота, погрузились на малый охотник и вышли в море навстречу приключениям.
Ночные прогулки по зимнему штормовому морю на утлом судёнышке, да ещё при затемнении, сулят мало приятных впечатлений - неприятные же усугубил шедший на том же охотнике капитан-лейтенант морской пехоты. Он был явно не в восторге от своих спутников и прочёл им краткую, но насыщенную актуальной информацией лекцию о воинской дисциплине (забыть о том, что у них на полнашивки больше; на берегу, пока не прибыло старшее начальство, начальник он; точно, беспрекословно и в срок, как написано в уставе и т. п.) Затем капитан-лейтенант ушёл к своим бойцам, а "специалисты" остались наслаждаться непроглядной ночью, несущим солёные брызги свежим ветром и всей прочей морской романтикой.
Вскоре к морской романтике добавилась военная: вдали загремели пушки крейсеров, а с берега раздались звуки снарядных разрывов. Наш герой, который собственно за этим и приехал, прильнул к своей аппаратуре. Всё определялось без всяких проблем: вот стовосьмидесятки "Красного Кавказа" - вот их разрывы, вот шестидюймовки "Красного Крыма" - вот их разрывы, вот стотридцатки "Харькова" и эсминцев - вот их разрывы. Всё работает точно по инструкции, которая была в руках у тех придурков в Севастополе - ну что, что тут может не получиться? Рядом "аналоговый звукометрист" периодически давал столь же удовлетворительные оценки происходившему с его оборудованием.
Явно не желавшие без нужды демонстрировать русским кораблям свои позиции немцы открыли огонь только тогда штевень охотника заскрежетал по песку - но открыли весьма эффективно: у них даже прожектор нашёлся! Но наш герой не обращал внимания на такие глупости, как свистящие над головой осколки близко разрывавшихся мин. Наоборот: он наконец-то нашёл, по крайней мере, одну проблему в своём приборе (испытать его работу при такой интенсивности звука на полигоне ему не позволило сызранское начальство) и, подстраивая вручную настройки АРУ, он одновременно думал (и придумал) как сделать эту подстройку автоматической.
Бой тем временем шёл своим чередом. На берегу появились (и начали стрелять) советские танки, замолчали немецкие 88-мм пушки, разрывов мин поблизости стало заметно меньше... Но тут внимание нашего героя привлекли новые звуки и движения на носу охотника: матросы затаскивали сходню. "Эй, подождите! - закричали они одновременно с "аналоговым звукометристом". - Нам же на берег надо!" - "Приказано сниматься!" - ответили матросы.
"Специалисты" побежали к командиру охотника. "Да, снимаемся - ответил им старший лейтенант. - Нет, не надо: командир десанта сказал вас на берег не пускать. Нет, это мой приказ. Нет, нельзя связаться. Да, можете жаловаться - когда вернёмся в Геленджик".
Выяснять, как именно командир охотника отреагирует на прямое и явное неповиновение с их стороны, "специалисты" не решились и вернулись к своему оборудованию - к явному облегчению, написанному на лицах охранявших это оборудование комендантских краснофлотцев, которым на берег очевидно не хотелось. Но нет худа без добра: на обратном пути наш герой ещё раз проверил пределы распознавания затихающих звуков, да и "аналоговый звукометрист" нашёл себе занятие.
Вернувшись в Хосту и узнав о печальной судьбе десанта, наш герой с коллегой передумали жаловаться на командира охотника. Данных они собрали вполне достаточно - и, напоив на прощание скверным грузинским вином (без наркомовской водки дело, правда, тоже не обошлось) штабных начальников средней руки, с которыми они успели подружиться, "специалисты" с чистой совестью улетели в Москву.
В наркомате их неожиданно вызвал к себе начальник артиллерийского управления. Об их приключениях он узнал от самого наркома - получившего рапорт командующего Черноморским флотом, который описывал действия "специалистов" в наихвалебнейших выражениях и просил наркома (формально представить чужих подчинённых он не мог) наградить их орденами Красного Знамени (этот рапорт они в Хосте сочиняли сами вместе с подружившимся с ними артиллеристом из штаба флота - но подписал-то командующий!). Сам начальник управления оценивал их инициативу достаточно критически, прекрасно понимая, чем рисковали они, и чем рисковал он, попадись они немцам - но свои программы оба выполнили, дополнительные данные, которые невозможно было собрать вдали от берега, собрали и, что самое главное, не сделали ничего по-настоящему скверного - так что в Ульяновск они вернулись с новенькими орденами.
А теперь, как водится, скажите дети: достаточно ли бессмертен наш герой для Бессмертного полка?
В старые добрые времена жил-был один мечтательный еврейский юноша.
Когда ему исполнилось 6 лет, времена перестали быть особенно добрыми: большевики расстреляли его отца, а его самого вместе с матерью и годовалым младшим братом выгнали на улицу из казённой квартиры - но мать, старорежимная курсистка, каким-то чудом сумела сама устроиться на службу к большевикам, избавив таким образом себя и детей от голодной смерти в зиму 1918/1919 г. г. (дети, вы что-нибудь слышали о том, как в революционном Петрограде от голода умерло едва ли не втрое больше людей, чем в пресловутую блокаду? и про осьмушку хлеба по рабочей (а других и вовсе не было) карточке не слышали? и даже про "ногу лошажью" (в сытой Москве!) у Маяковского не читали? ну-ну...), и наш герой, выучившись в десятилетке и институте, защитил кандидатскую диссертацию и к лету 1941 года заканчивал докторскую.
Утром 22 июня 1941 года он с приятелем и двумя нежными девушками отправился на футбольный матч - вместо которого с неподдельным интересом выслушал речь Молотова про беспримерное в истории цивилизованных народов вероломство, сплошную ложь и провокацию, страдания германских рабочих, крестьян и интеллигенции, непоколебимую уверенность, победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу; дисциплину, организованность, самоотверженность, достойную настоящего советского патриота, правое дело и победу, которая будет за нами. Немало подивившись "отечественности" и посмеявшись над тем, что корифей всех наук станет теперь ещё и великим полководцем, приятели разошлись беседовать с нежными девушками tête-à-tête о более персональных материях. (Увы, нашему герою (в отличие от его приятеля, дожившего со своей избранницей в любви и согласии до премьерства Ольмерта) эти беседы не принесли долгоживущих плодов матримонального свойства: его спутница пропала без вести, быв пригнанной советскими властями на строительство оказавшимися бесполезными укреплений КРУРа и не успев вовремя убежать оттуда в начале сентября. Впрочем, для него это была уже вторая романтическая жертва на алтарь социалистического отечества: другая подруга его сердца была в 1934 году уморена в называвшемся "больницей" ветхом бараке царских времён после того, как заразилась дизентерией в заводской столовой на производственной практике).
На следующее утро, зайдя домой переодеться, наш герой перекинулся с мамой (да! в 29 лет отроду он жил с мамой! при советской власти это было практически неизбежно - и как раз заканчиваемая нашим героем докторская диссертация давала ему, между прочим, надежду на своё жильё) несколькими словами о том, следует ли ожидать от красных разбойников, что хотя бы убивать людей они умеют как следует, твёрдо пообещал ей сразу после окончания табельных часов вернуться домой для более обстоятельной беседы и отправился на работу. Учебная деятельность кафедры в тот день как-то не задалась, и к 16 часам наш герой уже был дома - где вместо запланированной обстоятельной беседы с мамой его ждал её взволнованный рассказ про вломившихся в квартиру амановых слуг и повестка с предписанием немедленной явки в райвоенкомат.
В военкомате царил ожидаемый хаос, а "немедленно" явившиеся в учётный стол толкались к коридоре как в трамвае, стараясь не наступать на непрерывно роняемые соседями документы и без особенной опаски обсуждая рабоче-крестьянские красные перспективы даже с незнакомыми людьми. Очередь нашего героя подошла часам к 20. Усталый немолодой майор сказал ему, что вообще-то его ещё с утра ждали в расположении части, к которой он приписан, но, связавшись с военкоматом, обнаружили, что выписанное почти два года назад мобилизационное предписание ему так и не вручено ("Ничего себе! - подумал наш герой. - Надо будет сказать маме, чтобы она не надеялась на умения красных разбойников и побыстрее уезжала куда-нибудь за Урал - а то они тут навоюют, пожалуй, с такой-то организацией!"), так что вот вам, товарищ инженер-капитан-лейтенант ("Оп-па! Они меня из военинженеров 3 ранга разжаловать - или пожаловать, кто их разберёт! - успели, а мне ни слова, ни повестки! Точно навоюют!") удостоверение, денежный аттестат ("Ну хоть что-то хорошее!"), вещевая книжка и предписание завтра к 08:00 явиться в расположение части!
Часть нашего героя оказалась военным НИИ, так что на первых порах в его жизни мало что изменилось - ну, кроме номера ежеутреннего трамвая и смены твидового костюма на форменный китель. Мобилизованный младший брат убыл в Москву в распоряжение главного военно-инженерного управления, а маму наш герой сумел устроить вольнонаёмной сотрудницей в свой же НИИ, так что в эвакуацию в августе они к обоюдному удовольствию уехали вместе и далее мирно и сытно (ну, во всяком случае, намного более мирно и существенно более сытно, чем многие другие бенефициары победы пролетарской революции в одной отдельно взятой стране) жили в Ульяновске до конца войны.
Т. е., мама - до конца войны непрерывно, а наш герой - с некоторыми перерывами.
То, чем он занимался - и в своём институте, и на военной службе - сейчас называлось бы цифровой обработкой сигналов, но в те времена она была намного менее цифровой. Опытный образец нужного морским артиллеристам устройства (пусть и из американских деталей) был готов уже весной 1942 года и (в руках автора) прекрасно работал в гостях у армейских артиллеристов на полигоне в Сызрани, но попытки испытать его руками корабельного экипажа в условиях боевой стрельбы привели к нескольким последовательным неудачам, после чего сам образец стараниями питомцев рейхсмаршала Геринга оказался на черноморском дне. Московское начальство такие результаты удовлетворили не вполне - и войсковые испытания нового образца в конце 1942 года было приказано провести самому автору.
Что вино удвоит мужество солдата, знал ещё Лопе де Вега - но опыт показал, что мужество такого рода может зародиться и на совсем пустом месте, где и удваивать-то нечего. Когда наш герой в компании коллеги-звукометриста более "традиционно-аналогового" направления летел в Хосту, он предполагал разве лишь участие в обычных для Черноморского флота набегах - но знание о готовящемся десанте вкупе со скверным красным вином, в обилии продаваемым согнанным на принудительные работы грузинами, сделали своё дело: "московские специалисты" (вникать в тонкости дислокации тех или иных подразделений наркомата черноморское начальство даже не пыталось) заявили, что выполнение задания командования непременно требует их присутствия на плацдарме. Отказать им ввиду приказа за подписью аж самого наркома ВМФ с грозной формулировкой "командующему Черноморским флотом обеспечить успешное выполнение программы испытаний" никто не сумел, да и запросить Москву о том, что же это за программа такая, что требуется тащить в лапы к немцам учёных мужей, не знающих, с какого конца стреляет ружьё, вместе с их совершенно секретной техникой, никто не решился - и вечером 3 февраля 1943 года наш герой вместе с коллегой, оборудованием, аккумуляторами (несмотря на отсутствие практических навыков эксплуатации техники в боевой обстановке, "московские специалисты" вполне разумно предположили, что обеспечить их электроснабжением первый эшелон десанта не сумеет) и наряженными им в помощь четырьмя краснофлотцами из комендантской роты штаба флота, погрузились на малый охотник и вышли в море навстречу приключениям.
Ночные прогулки по зимнему штормовому морю на утлом судёнышке, да ещё при затемнении, сулят мало приятных впечатлений - неприятные же усугубил шедший на том же охотнике капитан-лейтенант морской пехоты. Он был явно не в восторге от своих спутников и прочёл им краткую, но насыщенную актуальной информацией лекцию о воинской дисциплине (забыть о том, что у них на полнашивки больше; на берегу, пока не прибыло старшее начальство, начальник он; точно, беспрекословно и в срок, как написано в уставе и т. п.) Затем капитан-лейтенант ушёл к своим бойцам, а "специалисты" остались наслаждаться непроглядной ночью, несущим солёные брызги свежим ветром и всей прочей морской романтикой.
Вскоре к морской романтике добавилась военная: вдали загремели пушки крейсеров, а с берега раздались звуки снарядных разрывов. Наш герой, который собственно за этим и приехал, прильнул к своей аппаратуре. Всё определялось без всяких проблем: вот стовосьмидесятки "Красного Кавказа" - вот их разрывы, вот шестидюймовки "Красного Крыма" - вот их разрывы, вот стотридцатки "Харькова" и эсминцев - вот их разрывы. Всё работает точно по инструкции, которая была в руках у тех придурков в Севастополе - ну что, что тут может не получиться? Рядом "аналоговый звукометрист" периодически давал столь же удовлетворительные оценки происходившему с его оборудованием.
Явно не желавшие без нужды демонстрировать русским кораблям свои позиции немцы открыли огонь только тогда штевень охотника заскрежетал по песку - но открыли весьма эффективно: у них даже прожектор нашёлся! Но наш герой не обращал внимания на такие глупости, как свистящие над головой осколки близко разрывавшихся мин. Наоборот: он наконец-то нашёл, по крайней мере, одну проблему в своём приборе (испытать его работу при такой интенсивности звука на полигоне ему не позволило сызранское начальство) и, подстраивая вручную настройки АРУ, он одновременно думал (и придумал) как сделать эту подстройку автоматической.
Бой тем временем шёл своим чередом. На берегу появились (и начали стрелять) советские танки, замолчали немецкие 88-мм пушки, разрывов мин поблизости стало заметно меньше... Но тут внимание нашего героя привлекли новые звуки и движения на носу охотника: матросы затаскивали сходню. "Эй, подождите! - закричали они одновременно с "аналоговым звукометристом". - Нам же на берег надо!" - "Приказано сниматься!" - ответили матросы.
"Специалисты" побежали к командиру охотника. "Да, снимаемся - ответил им старший лейтенант. - Нет, не надо: командир десанта сказал вас на берег не пускать. Нет, это мой приказ. Нет, нельзя связаться. Да, можете жаловаться - когда вернёмся в Геленджик".
Выяснять, как именно командир охотника отреагирует на прямое и явное неповиновение с их стороны, "специалисты" не решились и вернулись к своему оборудованию - к явному облегчению, написанному на лицах охранявших это оборудование комендантских краснофлотцев, которым на берег очевидно не хотелось. Но нет худа без добра: на обратном пути наш герой ещё раз проверил пределы распознавания затихающих звуков, да и "аналоговый звукометрист" нашёл себе занятие.
Вернувшись в Хосту и узнав о печальной судьбе десанта, наш герой с коллегой передумали жаловаться на командира охотника. Данных они собрали вполне достаточно - и, напоив на прощание скверным грузинским вином (без наркомовской водки дело, правда, тоже не обошлось) штабных начальников средней руки, с которыми они успели подружиться, "специалисты" с чистой совестью улетели в Москву.
В наркомате их неожиданно вызвал к себе начальник артиллерийского управления. Об их приключениях он узнал от самого наркома - получившего рапорт командующего Черноморским флотом, который описывал действия "специалистов" в наихвалебнейших выражениях и просил наркома (формально представить чужих подчинённых он не мог) наградить их орденами Красного Знамени (этот рапорт они в Хосте сочиняли сами вместе с подружившимся с ними артиллеристом из штаба флота - но подписал-то командующий!). Сам начальник управления оценивал их инициативу достаточно критически, прекрасно понимая, чем рисковали они, и чем рисковал он, попадись они немцам - но свои программы оба выполнили, дополнительные данные, которые невозможно было собрать вдали от берега, собрали и, что самое главное, не сделали ничего по-настоящему скверного - так что в Ульяновск они вернулись с новенькими орденами.
А теперь, как водится, скажите дети: достаточно ли бессмертен наш герой для Бессмертного полка?