(no subject)
Вчера ездил в Зюльте, на похороны Герарда Реве. Потащила меня туда owlga, в чьем феерическом переводе вышла только что первая русская книга Реве.
Великий нон-конформист удостоился невообразимо чинных и благообразных похорон. Казалось, нет ни единого заплесневелого брата по цеху, который бы не пересилил себя и туда не явился. А столько журналистов не было даже на празднествах по случаю юбилея восшествия на престол Его Величества Альберта. Шествуя к церкви, тщетно пытался спрятаться за спину юзера owlga, и стыдно мне, и страшно становилось, поскольку журналисты, щелкая затворами, отрабатывали хлеб свой изо всех сил. Народу собралось на удивление много. Богом забытое Зюльте, наверно, не видело столько приезжих со дня своего сотворения. Лавочники вынесли стульчики на улицу, в каждом окошке торчало по старушке, и отвыкшие от непорядка полицейские топтались на каждом углу. Какие-то дураки вывесили на своих домах государственные флаги. Царила оживленная атмосфера то ли ярмарки, то ли раздачи слонов. В первых рядах сидел бойкий старичок, повязанный трехцветной лентой. Мы было подумали, что это министр голландского правительства, но то оказался бургомистр Зюльте. Он ерзал на месте и не к месту улыбался. Наш известный физик профессор Афанасьев (неистребимая энергия юзера owlga занесла в Зюльте и его) явственно проговорил: "Какая реликвия для Зюльте! Теперь сюда, на могилку, потянутся охочие до местного пива почитатели Реве". Жаль, никто его не понял. В маленькую церковку набилась пропасть народу. Стали говорить речи. Я больше прислушивался к своей спине, нывшей от минуты к минуте все ощутимее. Отстояв час, мы с профессором, не сговариваясь, вытолкались из церкви и опустились неподалеку на скамеечку, прямо на берегу Лейе. В этом разница: там, где у них скамеечка, у нас была бы свалка. По Лейе плавали резвые утицы, плескала рыбка. От церкви доносились речи. Мы говорили о погоде и о природе. Было хорошо. Пробило четыре часа, и мы заволновались за неутомимую owlga, простоявшую на ногах два с половиной часа. Свежие и отдохнувшие, мы немного погуляли вокруг церкви и почитали эпитафии. Нет ничего душеспасительнее чтения эпитафий. Здесь, правда, читать было нечего: каждая начиналась "Hier rust..." и заканчивалась фамилией усопшего. "Зюльте - бедная гемеенте", - сказал профессор Афанасьев. - "Нет у них денег на надгробия". И он опять был прав.
Народ уже выходил из церкви, у всех в руках были фотографии великого голландского писателя Герарда Реве (ручаюсь, Ольга скоро выложит одну в своем журнале). А скоро вынесли и его самого. Очень долго шли мы за гробом к кладбищу, так долго, что моя спина опять начала ныть. И, думается, не одна только моя. У кого не ныла спина, так это у журналистов: сей бойкий народ сновал вокруг и снимал все, что попадется на глаза, включая небо, реку, траву и молчаливых траурных коров.
На кладбище все кропили гроб великого голландского писателя крестообразно. Я тоже покропил, а owlga молитвенно дотронулась до крышки гроба. Больше делать там было нечего. Профессор начал беспокоиться, не закрылись ли еще магазины. Признаться, я разделял это его беспокойство. В чем-чем, а в неуважении к святыням нам не откажешь. Вскоре мы уже ехали в Лёвен, и у нас с собой было. Разумеется, на помин души великого писателя.
Rust zacht, Gerard.
Великий нон-конформист удостоился невообразимо чинных и благообразных похорон. Казалось, нет ни единого заплесневелого брата по цеху, который бы не пересилил себя и туда не явился. А столько журналистов не было даже на празднествах по случаю юбилея восшествия на престол Его Величества Альберта. Шествуя к церкви, тщетно пытался спрятаться за спину юзера owlga, и стыдно мне, и страшно становилось, поскольку журналисты, щелкая затворами, отрабатывали хлеб свой изо всех сил. Народу собралось на удивление много. Богом забытое Зюльте, наверно, не видело столько приезжих со дня своего сотворения. Лавочники вынесли стульчики на улицу, в каждом окошке торчало по старушке, и отвыкшие от непорядка полицейские топтались на каждом углу. Какие-то дураки вывесили на своих домах государственные флаги. Царила оживленная атмосфера то ли ярмарки, то ли раздачи слонов. В первых рядах сидел бойкий старичок, повязанный трехцветной лентой. Мы было подумали, что это министр голландского правительства, но то оказался бургомистр Зюльте. Он ерзал на месте и не к месту улыбался. Наш известный физик профессор Афанасьев (неистребимая энергия юзера owlga занесла в Зюльте и его) явственно проговорил: "Какая реликвия для Зюльте! Теперь сюда, на могилку, потянутся охочие до местного пива почитатели Реве". Жаль, никто его не понял. В маленькую церковку набилась пропасть народу. Стали говорить речи. Я больше прислушивался к своей спине, нывшей от минуты к минуте все ощутимее. Отстояв час, мы с профессором, не сговариваясь, вытолкались из церкви и опустились неподалеку на скамеечку, прямо на берегу Лейе. В этом разница: там, где у них скамеечка, у нас была бы свалка. По Лейе плавали резвые утицы, плескала рыбка. От церкви доносились речи. Мы говорили о погоде и о природе. Было хорошо. Пробило четыре часа, и мы заволновались за неутомимую owlga, простоявшую на ногах два с половиной часа. Свежие и отдохнувшие, мы немного погуляли вокруг церкви и почитали эпитафии. Нет ничего душеспасительнее чтения эпитафий. Здесь, правда, читать было нечего: каждая начиналась "Hier rust..." и заканчивалась фамилией усопшего. "Зюльте - бедная гемеенте", - сказал профессор Афанасьев. - "Нет у них денег на надгробия". И он опять был прав.
Народ уже выходил из церкви, у всех в руках были фотографии великого голландского писателя Герарда Реве (ручаюсь, Ольга скоро выложит одну в своем журнале). А скоро вынесли и его самого. Очень долго шли мы за гробом к кладбищу, так долго, что моя спина опять начала ныть. И, думается, не одна только моя. У кого не ныла спина, так это у журналистов: сей бойкий народ сновал вокруг и снимал все, что попадется на глаза, включая небо, реку, траву и молчаливых траурных коров.
На кладбище все кропили гроб великого голландского писателя крестообразно. Я тоже покропил, а owlga молитвенно дотронулась до крышки гроба. Больше делать там было нечего. Профессор начал беспокоиться, не закрылись ли еще магазины. Признаться, я разделял это его беспокойство. В чем-чем, а в неуважении к святыням нам не откажешь. Вскоре мы уже ехали в Лёвен, и у нас с собой было. Разумеется, на помин души великого писателя.
Rust zacht, Gerard.