(no subject)
Ф.
Уже по первому взгляду на книгу Валерия Федорова «Русский выбор. Введение в теорию электорального поведения россиян» можно понять, что она принадлежит автору одновременно амбициозному и самобытному. На амбициозность указывает наличие в подзаголовке слова «теория» и - как сообщает аннотация - стремление автора объяснить политическое поведение россиян их «культурными отношениями, идейными ориентациями, меняющимися системами ценностей». Самобытным же является в книге буквально все: от способа постановки проблемы до жанра ее описания. Складывается ощущение, что Валерий Федоров на исходе первого десятилетия XXI века решил возродить забытый литературный прием: молодой барин, решает поведать миру о своих воззрениях на общественное устройство, историю и народное благо, но из страха перед потенциально более образованными читателями пишет от лица эдакого деревенского мужика, за которым - сермяжная правда самой жизни. Вот только в роли сермяжной правды, как инстанции обоснования производимых автором суждений, выступают результаты социологических опросов.
Как и положено серьезному русскому писателю, Валерий Федоров начинает свое произведение с философского экскурса. Экскурс, правда, больше напоминает экскурсию выходного дня. В библиотеку. Из введения читатель узнает, что согласно Марксу политика остается элементом общественной надстройки, но «сплошь и рядом» демонстрирует удивительную независимость от базиса. «Зато, - продолжает автор, - она тесно кореллирует (авторская орфография сохранена - В.В.) с культурной сферой жизни, чьи устои, как показал в свое время К.Г. Юнг, имеют фундаментальный характер» (с. 11). Юнг сопровождает автора в его философской экскурсии как Вергилий - Данте. Все глубже и глубже забираются они в бездны подсознания россиян, чье голосование направляется архетипами (а чем же еще?), которые «имеют врожденную природу и образуют собой глубинный пласт коллективного бессознательного» (с. 13).
«Русский выбор» - первая из опубликованных в этом десятилетии книг (В. Пелевин не в счет) где на одной странице уживаются «загнанные в электоральное гетто либералы-западники», «последовательные государственники», Карл Густав Юнг, мировой финансовый кризис, «тандемократия», «Единая Россия», «предприниматели», «силовики», «молодежь» и «парадигмы политической культуры» (с. 14-15). Не хватает Барака Обамы - он присоединится к балагану во втором акте. Все это густо перемежается наукообразными предикатами, призванными, видимо, подтвердить экспертный статус автора: «Власть не запаниковала… Она выдержала трудное испытание “тандемократией”, чье утверждение многим казалось подрывом самих субстанциальных основ всегда высоко персонифицированной русской власти» (с. 15).
На этом «теория» (к облегчению читателя) заканчивается и начинается самое интересное - былое и думы в авторском изложении. Здесь самобытность мышления русского барина, который, «высокой страсти не имея,… умел судить о том, как государство богатеет и чем живет» достигло апогея. Большая часть суждений, приведенных на 300 страницах книги - это суждения оракула, состоящего в особых отношениях с русской историей, культурой и обществом, а потому говорящего от их имени: «Конечно, нельзя утверждать, что свободных личностей в России нет. За годы реформ в стране сформировался целый слой людей, ориентированных на западные ценности личной свободы, частной собственности, политического плюрализма. Прежде всего, это предприниматели, а также “средний класс”, составляющий к сегодняшнему дню уже около четверти от всего населения» (с. 318). Характерная примета стиля: не всегда уместное употребление слов «конечно», «очевидно», «разумеется», «общеизвестно» и «большинство исследователей». Подлинным шедевром я полагаю вот эту фразу: «Общеизвестно, что американский политический процесс носит циклический характер» (с. 264). Не трудитесь искать фамилию Шлезингера в списке литературы (туда лучше вообще не заглядывать). Автор почерпнул это знание напрямую из бездонных резервуаров здравого смысла, коллективных представлений и невопрошаемых истин.
У В. Федорова, судя по стилистике изложения, вообще налажен прямой контакт с этим источником информации: «…Запад, и, прежде всего, Америка, при всей притягательности их социально-экономической модели, потерял для россиян роль образца, по которому надо строить свою жизнь. Эта тенденция коснулась даже такого аспекта, как представление о демократии» (с. 246). И ведь дело не в том - потеряла она, «западная модель», роль образца или нет. И даже не в том - существует ли в мире вещей или царстве смыслов нечто, именуемое «западной моделью». Дело в способе обоснования суждений: как, на каких основаниях, при каких граничных условиях возможности, социальный ученый может производить подобного рода высказывания? Как - на основе чтения старших по званию и интерпретаций социологических опросов - можно прийти к такому вводу: «Принятая на вооружение, пусть и с некоторыми оговорками, лидерами российского государства и правящей партией, доктрина “суверенной демократии” сцементировала политическую систему идеологическими средствами» (c. 276). Ответ: никак и ни при каких. Ученый не может. А В. Федоров может. Он ведь писатель - он так видит.