Проклятие
Когда в самом конце прошлого века я начала работать в онкологическом отделении Хадассы, среди многих трудностей была и та, что я не запоминала сотрудников. То-есть, тех, с кем виделась ежедневно - обитавших в нашем бункере радиотерапии на минус четвертом этаже, - за пару месяцев научилась не только узнавать, но и называть по имени. А остальных, с кем пересекалась реже, различала неуверенно, и стеснялась этого ужасно. Однако одна очень молодая женщина сразу же обратила на себя мое внимание. Во-первых, она была ниже меня ростом, что в жизни встречается не так уж часто. Очаровательно миниатюрная, стремительная, громкоголосая и уверенная в себе, несмотря на жалкий статус "митмахе", что может быть приравнено к послушничеству в монастыре или положению первогодка в мордовском стройбате.
Звали ее необыкновенно подходящим летучим именем "Айяла", что в переводе на русский означает лань. Она была одаренной и усердной, так что пациентам с ней повезло. Интересно, что ее личико, невероятно подвижное и отражающее подходящей гримаской любой оттенок речи, мне казалось очень красивым. А некоторые считали ее почти уродливой, и она сама относилась к этим "некоторым". Хотя, с моей точки зрения, даже если не замечать миниатюрную женственную фигуру, большие темные глаза и выразительное лицо, одна только копна густых блестящих вьющихся черных волос могла очаровать каждого.
А кроме того Айяла Шуберт была остра на язык и не задумывалась дважды, прежде чем сказать коллеге-врачу, медсестре, секретарше или уборщику, что она думает об их компетентности.
Шли годы. Айяла сдала все экзамены и стала опытным врачом, умудрившись ни на йоту не изменить ни своей внешности, ни манеры поведения. Как-то вылеченная ею пациентка в порыве благодарности сказала: "Даст Бог и ты когда-нибудь выйдешь замуж!" На что Айяла холодно ответила: "Вынуждена отклонить твое благословение - я не собираюсь замуж: у меня и моего супруга трое детей - чтоб они были здоровы!"
Она была эмоциональна. Однажды я видела, как доктор Шуберт, сидя перед компьютером, просматривала новые анализы своей давней пациентки и вдруг обнаружила..."Что? - закричала она, вспугнув секретаршу и меня, - метастазы?? Не может быть!!", и шваркнула чашку, из которой в это время пила чай, об мраморный пол. Стажеры и медсестры предпочли не попадаться под горячую руку и дипломатично разошлись по палатам, и только кроткий уборщик подмел осколки и насухо протер лужицу. Оно и понятно. За годы можно успеть подружиться с пациенткой, сходить на свадьбу ее сына и на брит внука, увериться самой, и уверить её, что все в прошлом. А теперь придется сказать ей, что бар-мицвы она, возможно, не увидит.
Прошло еще пятнадцать лет. Я поднялась в отделение, чтобы согласовать с профессором Шуберт программу лечения ее больного. Стукнулась в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла. Айяла плакала, закрыв лицо руками. Невероятное и невыносимое зрелище. У меня снесло крышу.
- Что? - спросила я. - Что произошло?
- Она прокляла меня, - сказала сквозь слезы. - Пожелала, чтобы я сама принимала ту химиотерапию, что выписала ей.
Айяла Шуберт не была ни религиозна, ни суеверна. Но чувство, что кто-то желает ей мучений и смерти, оказалось непосильно даже для ее закаленной души.
Пытаюсь представить, каково живется человеку, которому миллионы горячо желают. Да что там миллионы, пожалуй, даже миллиард - другой.
Многое изменилось с тех пор, когда Айяла Шуберт рыдала в своем профессорском кабинете. Теперь стало ясно, что каждого из нас, мои читатели, ненавидят яростно. И охотно прикончили бы, находя в наших страданиях много приятного и смешного. Да и мы научились ненависти. Эта школа для всех. Может, и не стали отличниками, но на твердую тройку успеваем.
Звали ее необыкновенно подходящим летучим именем "Айяла", что в переводе на русский означает лань. Она была одаренной и усердной, так что пациентам с ней повезло. Интересно, что ее личико, невероятно подвижное и отражающее подходящей гримаской любой оттенок речи, мне казалось очень красивым. А некоторые считали ее почти уродливой, и она сама относилась к этим "некоторым". Хотя, с моей точки зрения, даже если не замечать миниатюрную женственную фигуру, большие темные глаза и выразительное лицо, одна только копна густых блестящих вьющихся черных волос могла очаровать каждого.
А кроме того Айяла Шуберт была остра на язык и не задумывалась дважды, прежде чем сказать коллеге-врачу, медсестре, секретарше или уборщику, что она думает об их компетентности.
Шли годы. Айяла сдала все экзамены и стала опытным врачом, умудрившись ни на йоту не изменить ни своей внешности, ни манеры поведения. Как-то вылеченная ею пациентка в порыве благодарности сказала: "Даст Бог и ты когда-нибудь выйдешь замуж!" На что Айяла холодно ответила: "Вынуждена отклонить твое благословение - я не собираюсь замуж: у меня и моего супруга трое детей - чтоб они были здоровы!"
Она была эмоциональна. Однажды я видела, как доктор Шуберт, сидя перед компьютером, просматривала новые анализы своей давней пациентки и вдруг обнаружила..."Что? - закричала она, вспугнув секретаршу и меня, - метастазы?? Не может быть!!", и шваркнула чашку, из которой в это время пила чай, об мраморный пол. Стажеры и медсестры предпочли не попадаться под горячую руку и дипломатично разошлись по палатам, и только кроткий уборщик подмел осколки и насухо протер лужицу. Оно и понятно. За годы можно успеть подружиться с пациенткой, сходить на свадьбу ее сына и на брит внука, увериться самой, и уверить её, что все в прошлом. А теперь придется сказать ей, что бар-мицвы она, возможно, не увидит.
Прошло еще пятнадцать лет. Я поднялась в отделение, чтобы согласовать с профессором Шуберт программу лечения ее больного. Стукнулась в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла. Айяла плакала, закрыв лицо руками. Невероятное и невыносимое зрелище. У меня снесло крышу.
- Что? - спросила я. - Что произошло?
- Она прокляла меня, - сказала сквозь слезы. - Пожелала, чтобы я сама принимала ту химиотерапию, что выписала ей.
Айяла Шуберт не была ни религиозна, ни суеверна. Но чувство, что кто-то желает ей мучений и смерти, оказалось непосильно даже для ее закаленной души.
Пытаюсь представить, каково живется человеку, которому миллионы горячо желают. Да что там миллионы, пожалуй, даже миллиард - другой.
Многое изменилось с тех пор, когда Айяла Шуберт рыдала в своем профессорском кабинете. Теперь стало ясно, что каждого из нас, мои читатели, ненавидят яростно. И охотно прикончили бы, находя в наших страданиях много приятного и смешного. Да и мы научились ненависти. Эта школа для всех. Может, и не стали отличниками, но на твердую тройку успеваем.