О сложностях любви
На первом курсе у меня был странный кратковременный роман с папиным аспирантом, мальчиком по имени Илья - он был похож чем-то на белого офицера, блондин, усики, общая миловидность - смутно помню, что началось все во время приезда группы аспирантов к нам в деревню, и по непостижимой логике папа поставил наши раскладушки бок о бок, что, собственно, и послужило первотолчком к незатейливой этой истории. Я зашла через неделю к нему в общагу, потом мы целовались на автобусной остановке, пытаясь добрать в не слишком подходящей обстановке тот немалый градус, с которого все и началось.Потом он провожал меня домой с вечерних занятий несколько раз. Насколько я помню, я не была особенно влюблена, к тому же во мне было немыслимое количество дури - а он был молчалив и скован, у меня как-то вызывало досаду, что он ведет себя "не по-мужски", все время предоставляя мне выбор, начиная от маршрута - и кончая форматом наших встреч. Арсенал воздействия у меня был вполне вздорно-студенческий - выяснения отношений, манипулятивная мрачность и спонтанная нежность, когда настроение было хорошим. Сейчас я вижу, насколько все это было невыносимым для любого нормального человека - а тогда мне казалось, что это с ним что-то не так.
Однажды он в очередной раз вызвался быть моим провожатым - мы шли по Гоголевскому бульвару и я успела заприметить в полиэтиленовом пакете у него в руках букет подслеповатых зимних тюльпанов. Но дурь владела мною в тот вечер безраздельно - и я что-то в очередной раз предъявляла ему в качестве претензии. И вдруг он остановился и произнес неожиданно решительно: все очень просто! ты очень умная, а я дурак! - повернулся и зашагал прочь, вместе с пакетиком. И меня прямо там на бульваре разобрал неодолимый дурашливый смех - так забавно было, что он унес эти цветы прочь. Я села на скамейку, закурила - и никак не понимала, почему при таком бесславном финале не нахожу в себе "ни слез, ни пени", а только чувство свободы. А сейчас знаю, что нет ничего правильнее, чем абсурд, когда оба запутались в толкованиях и наслоениях претензий, и единственная правда - это обнулить одним махом все сложности и не морочить друг другу голову разборками. Только в восемнадцать лет для тебя существует "все или ничего", и ты зачеркиваешь вчерашнее число в календаре крест-накрест. А в тридцать шесть - просто ставишь будильник на следующий день.
Однажды он в очередной раз вызвался быть моим провожатым - мы шли по Гоголевскому бульвару и я успела заприметить в полиэтиленовом пакете у него в руках букет подслеповатых зимних тюльпанов. Но дурь владела мною в тот вечер безраздельно - и я что-то в очередной раз предъявляла ему в качестве претензии. И вдруг он остановился и произнес неожиданно решительно: все очень просто! ты очень умная, а я дурак! - повернулся и зашагал прочь, вместе с пакетиком. И меня прямо там на бульваре разобрал неодолимый дурашливый смех - так забавно было, что он унес эти цветы прочь. Я села на скамейку, закурила - и никак не понимала, почему при таком бесславном финале не нахожу в себе "ни слез, ни пени", а только чувство свободы. А сейчас знаю, что нет ничего правильнее, чем абсурд, когда оба запутались в толкованиях и наслоениях претензий, и единственная правда - это обнулить одним махом все сложности и не морочить друг другу голову разборками. Только в восемнадцать лет для тебя существует "все или ничего", и ты зачеркиваешь вчерашнее число в календаре крест-накрест. А в тридцать шесть - просто ставишь будильник на следующий день.