«Уваровская триада» как орудие демонтажа русской нации
Патриарх сделал заявление, которое трудно признать неожиданным.
Ну, типа русский это православный, а не православный - типа уже нерусский.
Без всяких намерений кого-либо обидеть, а тем более оскорбить, вынужден констатировать, что подобное заявление лишний раз свидетельствует о том, что общество наше находится в глубочайшем духовном и идейном кризисе.
И кризис этот все последние десятилетия, имея отражение в «низах», идет все же по-рыбьи, «с головы».
Данная тема уже рассматривалась в журнале более 5 лет назад, однако я не буду отсылать читателя к давним постам, а воспроизведу фрагменты ранее написанного здесь, дополнив их и актуализировав.
Понятие «советский» начали антагонистически противопоставлять понятию «русский», именно в рамках цивилизационного и национального предательства рубежа 80-90-х годов, которое еще именовалось «освобождением от безбожного коммунизма».
Желающие «вернуться к истокам», «православные монархисты» и «белые» убеждены, что до революции люди были «как мы», но только намного более русские, более правильные, ну, и «ваще». То есть до такой степени «не такие, как мы», что мы по сравнению с ними - «ваще совки», а не русские.
В смысле, это мы, их оппоненты - «ваще совки», а они-то вот как раз олицетворяют собой правильную «возвращающуюся Россию».
Уже четвертое десятилетие длится эта эпоха афффигительных историй.
Умеренно-усредненным олицетворением и символом такого «возвратного» офигения можно считать Н. Михалкова. И, хотя есть намного круче, Михалков - это классика жанра (впрочем, его вклад в это дело - отдельная тема, этот феномен достоин специального рассмотрения).
Удивительно то, что эта публика себя любимых, людей модерна в основном с высшим образованием (по большей части еще советским), автоматически проецирует на народ эпохи традиционного общества.
И при этом они не только не способны, но и подсознательно не желают посмотреть на тот мир глазами его современников и увидеть его таким, каким он реально был.
И не случайно в их оценках нет места таким понятиям, как «традиционное общество» и «общество модерна».
* * * * * *
Дореволюционная Россия, хотя и была тронута модерном (в основном в верхних своих слоях), тем не менее, в целом представляла собой традиционное общество.
Большинство дореволюционных русских практически не знали толком своей истории, имели слабое представления о географии, а потому, например, абсолютно не разбирались в геополитике. Их это, вообще, не интересовало, и не должно было интересовать.
Конечно, представители традиционного общества обладают тем, что иногда безосновательно ассоциируют с национальным самосознанием. Они обладают коллективным бессознательным, хранилищем скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа, в основном в иррациональных культурно-религиозных формах, поведенческих стереотипах и обрядах.
Однако, все же, вряд ли это «бессознательное» уместно именовать национальным самосознанием. Ведь «сознательное» и «бессознательное» - это антонимы.
У человека с национальным самосознанием обязательно должно быть знание истории своей страны. Именно знание, а не просто совокупность интуитивных переживаний. Он «человек исторический». В его сознании должна присутствовать «временная ось», на которой располагаются исторические события, причем располагаются концептуально. Он знает и свое место на этой «оси», он представитель одного из поколений непрерывной их череды, он продолжатель их дел и ответственен перед ними.
Таких людей объединяет осознание общности исторической судьбы, ибо эта судьба существует для них не только в обрядах и верованиях (культурных и религиозных), но она уже выражена и в рациональном знании. Она сформулирована. И им для единства не особо нужны какие-либо внешние авторитеты, довлеющие над ними и требующие веры, например, Монарх и Церковь.
САМОсознание.
И формируется такое сообщество исторически, в эпоху Модерна.
Вспомним сцену из «Моих университетов» М. Горького.
Околоточный надзиратель (по-нашему участковый), желая оградить Алешу Пешкова от дурного влияния местного студента, зазвал его к себе, усадил за стол и начал проводить политическую «дезинфекцию»:
- Плетнев, хороший молодой человек, а Незримую - порвать старается.
- Чего?
- Незримую нить. Понимаешь?
- Не пойму
- Ну, примем государя императора за паука… Незримая нить, как бы паутинка исходит из сердца его Императорского Величества… и проходит она сквозь всех министров… вплоть до последнего солдата… Этой паутинкой все связано. Незримой крепостью ее все держится на века вечные
- Царь народу - Бог.
Прочность традиционного общества определяется, прежде всего, крепостью миллионов «вертикальных» незримых нитей-паутинок, связывающих подданных с монархом. Только благодаря этим «вертикальным» скрепам, общины, слабо связанные друг с другом, составляют, тем не менее, государственное единство.
А сами вертикальные «незримые» существуют только благодаря религиозному чувству. Никакие рациональные соображения не смогут утвердить авторитет человека, которого вы лично не знаете, и который в обыденной жизни, возможно, безнравственнее вас. А ведь авторитет этот должен быть таким, чтобы этот единственный человек мог олицетворять для вас все Отечество.
«Царь - народу Бог».
По сути своей традиционное общество и общество модерна - это антиподы.
В российской сословной монархии все общественные и государственные институты держались только на авторитете монарха, который в свою очередь держался на религиозном чувстве подданных. Поэтому в случае расцерковления народа его полная организационная атомизация была неизбежной, все рассыпалось в прах.
Даже общины начинали распадаться. Народ, как великая соборная личность, попросту переставал существовать. Традиционное общество «без царя в голове» существовать не может.
Вообще, в традиционном обществе рационально-критическое отношение к власти со стороны народа было чем-то недопустимым, греховным.
Власть, она от Бога.
Студент Плетнев с точки зрения околоточного был смутьяном только потому, что «рассуждал» о власти и призывал окружающих делать то же самое, а это неизбежно вело к разрушению вертикальных «незримых».
Даже среди большей части образованного сословия считалось дурным тоном обсуждать внешнюю и внутреннюю политику властей. Карикатурно безграмотные представления миргородских помещиков, или героев «Ревизора» и «Мертвых душ» о внутренней и внешней политике - это отражение реальности, хотя и окарикатуренное.
Термины «народ» и «нация» толкуются по разному, но то, что это не одно и то же, так или иначе, чувствуют все, за вычетом альтернативно одаренных, которые отождествляют их сознательно.
Народом уместно называть, прежде всего, сообщество людей живущих в рамках традиционного общества. А вот нация - это уже более высокая ступень народного бытия. Это народ эпохи модерна, народ, обладающий национальным самосознанием.
История показывает, что процесс формирования национального самосознания, национальной идентичности сопровождается подчас жесточайшим и разрушительным конфликтом нового с традиционными формами «донационального» бытия. И основными жертвами этого столкновения становятся Монархия и Церковь.
Если внутри традиционного общества, которое скрепляется «вертикальными незримыми», формируется сообщество людей с «горизонтальными» связями, осознающих свое единство помимо Монарха и Церкви, как, например, «третье сословие» в королевской Франции, то такое модернизированное сообщество на определенной стадии вступает в жестокое противоречие с основами общества традиционного.
В треугольнике Народ-Вера-Монарх все три элемента абсолютно необходимы и прочно связаны. Треугольник - фигура жесткая.
Эта структура традиционного общества вызревает исторически в течение многих столетий. И именно поэтому она предельно органична.
Но только до определенного момента.
Монархия (если это не декорация и не дань традиции) требует воцерковленности большей части народа, она требует искренней и цельной веры.
Но, если секуляризация общества достигает определенного критического уровня, происходит слом всей системы. Это, как правило, именно слом, крах. Здесь возникает триггерный эффект - бескомпромиссный переброс в иное состояние.
В революционной Франции гонения на церковь были существенно более жестокими, нежели в революционной России.
В зарубежном телесериале о Наполеоне, который у нас показывали лет 10 назад, есть сцена, где честолюбивый и смелый лейтенант-артиллерист, используя береговые батареи, отбивает натиск британского флота. Революционные власти были в панике, но смелый лейтенант-корсиканец набрал добровольцев-патриотов и спас положение. И вот когда отгремели последние залпы, и герои артиллеристы торжествовали победу, на батарее появился представитель революционной власти с двумя палачами. Оказывается, двое добровольцев в воскресенье публично крестили своих детей и по закону (!) должны быть казнены. И молодой лейтенант Бонапарт не мог спасти своих героев, их удавили здесь же на батарее при всех.
Нация это, как правило, самодостаточный продукт болезненного (и даже кровавого) распада традиционного треугольника «Народ-Церковь-Монарх», в результате чего Монарх зачастую погибает, а Церковь подвергается гонениям. По мере формирования Нации, т. е. укрепления «горизонтальных» связей между людьми на основе национального самосознания, нетерпимость к Церкви постепенно ослабевает. Нация и Церковь вступают в сотрудничество, но родовая отчужденность между ними исчезнуть уже не может. И для Нации Церковь никогда не станет тем, чем она была для Народа. А государство становится светским.
С этого момента Нация - это целое. А Церковь (даже та, которая раньше была «государственной») - это уже часть.
И теперь уже Церковь должна доказывать Нации, что она ее органичная часть. Теперь уже Церковь должна подтверждать Нации свою лояльность.
В эпоху Французской революции революционные власти потребовали от католических священников порвать с Ватиканом. Церковь должна была полностью подчиниться формирующейся Нации. Однако католическая церковь - церковь вселенская. Это противоречие выразилось в жесточайшем кровавом столкновении. В результате чего был достигнут компромисс - французские католики сохраняют свою принадлежность к вселенской церкви (а иначе - какие они католики!), но их статус в национальной Франции понижается. В каком-то смысле они начинают рассматриваться как… «иноагенты».
Нечто схожее происходило и в Турции в эпоху Ататюрка и турецкой революции.
Для традиционного русского общества понятия «народное» и «православное» были практически неразделимы.
«Русский» означало «православный», (хотя и не всякий православный - русский).
Но это справедливо только для традиционного общества.
Концепция «самодержавие-православие-народность» веками существовала просто по жизни (ее даже не провозглашали, она само собой разумелась).
Но заговорили об этом «треугольнике», об «уваровской триаде» и начали поднимать на щит только тогда, когда почувствовали, что скоро треугольник-триада начнет трещать. Это была попытка лозунгом-заклинанием заговорить неизбежное.
* * * * * *
Один из факторов перехода народа в состояние нации - это возникновение общенациональной школы. Такого института в РИ не существовало, он возник полноценно только при Советах.
Это, если говорить о реальной России, а не той, которую «потеряли» альтернативно одаренные всезнайки, страстно выдающие желаемое за действительное. Они с пеной у рта небрежно размашисто «доказывают», что дореволюционная Россия была на самом деле весьма образованной страной, и что большевики «все только испортили».
Причем с каждым годом царская Россия становится все образованнее и образованнее. Царская Россия - это единственное что у нас в РФ последние десятилетия стремительно развивается, причем хронологически оставаясь на месте - в 1913 году.
Большая часть из этих разоблачителей «большевистских мифов» - это, увы, внуки и правнуки чеховского «Ваньки Жукова». Это справедливо чисто статистически - их доля в обществе намного выше, нежели доля представителей «эксплуататорских классов» в РИ. К тому же далеко не все потомки «эксплуататорских классов» считают того же «дворянина» Михалкова и ему подобных вменяемыми.
Впрочем, шут с ними, с альтернативно одаренными. Они, независимо от происхождения, «возвращаясь к истокам», полдороги «на деревню к дедушке» Вани Жукова уже прошли.
Обычный представитель простого народа в РИ не был «человеком историческим». Он по-настоящему не знал истории общества, в котором жил.
Ведь даже те, кто прошли через церковно-приходскую школу, умели лишь считать, читать и писать. Причем, как правило, не очень хорошо. А сеть таких школ начала создаваться лишь в последние десятилетия существования РИ.
Человеку традиционного общества «временная ось» упирается в «затылок». Он не может посмотреть на нее со стороны, увидеть ее всю, осознать себя на ней. Оборачиваясь, он видит лишь ближайшее событие, ну, может быть, еще одно событие по списку, если оно выпирает за габариты ближайшего. Это то, что отец рассказывал, то, что дед рассказывал, а дальше уже идет - «вот старики говаривали, что бывалыча…»
Да и некогда ему назад-то оглядываться. Большую часть жизни он вынужден смотреть под ноги, как лемех его плуга творит очередную борозду. Время для него, скорее, циклично: посевная, сенокос, страда, зимняя «расслабуха» и далее по кругу. Для него этот бесконечно повторяющийся круговорот крутится вне истории. Иными словами, у такого человека отсутствует национальное самосознание, хотя он и является носителем коллективного бессознательного, т. е. подключен к хранилищу скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа, подключен через народную культуру и религию.
«Пожимаясь от холода, он думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». А. П. Чехов. Студент.
Считается, что русский этнос сложился из русской народности на рубеже XVI-XVII веков.
А вот русская нация по-настоящему сформировалась лишь в советский период. И в этом нет ничего удивительного или зазорного, ибо, например, германская нация по историческим масштабам сложилась не намного раньше.
К тому же в середине XIX века, когда единый русский народ уже создал великую империю, германские народности по-прежнему пребывали в феодально-раздробленном состоянии.
Главным фактором создания германской нации стал немецкий учитель. Тот самый, который до этого обеспечил победу Пруссии над Францией.
А основным инструментом создания русской нации стал советский учитель.
Начиная с 4-го класса, у нас была сплошная История. Прежде всего, русская история, от первобытных стоянок, через князей и царей до самого последнего съезда КПСС. Сначала по-детски (в четвертом классе), а позднее уже по-взрослому, причем в контексте мировой истории от античности до новейшего времени.
Мало этого. Историчным был и курс литературы. Мы изучали литературу только русскую. И это понятно, в СССР воспитывали русских людей, а не нынешних «общечеловеков-моргенштернов»!
Но это была не просто литература, это была еще одновременно и идеология, и форма светской «религии». Об этой стороне дела красиво и образно поведала Н. Нарочницкая. (Она порой путные вещи говорит. Очевидно-путные вещи говорит порой даже Михалков.)
Но главное, эта литература была предельно «историчной».
Былины, «Слово о полку Игореве», «Песня про… купца Калашникова», «Петр I», «Капитанская дочка», «Война и мир», «Кавказский пленник», «Герой нашего времени»… И все толкования носили пусть и не религиозный, но, по сути дела, православный характер. А как еще можно толковать произведения культуры, созданные православной цивилизацией?
В сознании советского человека формировали историческую «ось», он должен был ощущать ответственность за всю предшествующую историю, а для этого он должен был ее знать.
Если в годину суровых испытаний вы хотите обратиться к народу, напомнив ему о его великих предках: Александре Невском, Дмитрии Донском, Суворове и Кутузове, вы сначала должны сформировать эту историческую память в людях, воспитать человека исторического. А это можно сделать только посредством ОБЩЕнациональной школы.
(В нашей стране такого полноценного института не существует уже более 30 лет. Это часть объявленного «возвращение к истокам», часть процесса демонтажа нации.)
А вот с законами «о кухаркиных детях» в эпоху, когда предстоят жестокие военные столкновения с уже модернизированными державами, можно только (уж простите за мой «французский») все просрать: и Японскую войну и Германскую, а в итоге и саму империю.
А. Деникин, лето 1917 года («Очерки…»).
«Видел, наконец, и такие сцены, которые не забуду до конца своих дней... В одном из корпусов приказал показать мне худшую часть. Повезли в 703 Сурамский полк. Мы подъехали к огромной толпе безоружных людей, стоявших, сидевших, бродивших на поляне, за деревней. Одетые в рваное тряпье (одежда была продана и пропита), босые, обросшие, нечесанные, немытые, - они, казалось, дошли до последней степени физического огрубения… Никто не скомандовал "смирно", никто из солдат не встал; ближайшие ряды пододвинулись к автомобилям…
Пробыл в толпе около часу. Боже мой, что сделалось с людьми, с разумной Божьей тварью, с русским пахарем... Одержимые или бесноватые, с помутневшим разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства. Мы все говорили, нам отвечали - со злобой и тупым упорством. Помню, что во мне, мало-помалу, возмущенное чувство старого солдата уходило куда-то на задний план, и становилось только бесконечно жаль этих грязных, темных русских людей, которым слишком мало было дано и мало поэтому с них взыщется..».
И там же вопль генеральской души:
«…Дайте народу грамоту и облик человеческий…»
Что же ты не «достучался» до них «дед Антон»?
Что же ты не нашел к их душам «ключика»?
Почему не напомнил им «о великих деяниях прадедов»?
Почему не пристыдил их?
Или стыдил, но все слова о «великой России» звучали, как о стенку горох?
Да ведь по-другому и не могло быть.
Где ничего не положено, там нечего взять.
В этой сцене генерал прекрасно понимает, что солдаты, которые были отражением состояния всей армии и всего общества, являлись закономерным и естественным продуктом воспитания в РИ.
Традиционное общество среди модернизированных держав может быть только жертвой, причем, как своих противников, так и своих «доблестных союзников». Ни на что иное оно претендовать не может.
«Неправильно говорить о непосредственном влиянии печати на солдатскую массу. Его не было, как не было вовсе и популярных газет, доступных ее пониманию». («Очерки…»)
Вовсе не антивоенная печать разложила массы, ибо даже примитивно написанная агитационная литература была недоступна их пониманию.
Недоступна пониманию!
Весь этот ужас чудовищного общественного разложения 1917 года - не что иное, как продукт так называемой «прекрасной системы образования», созданной «великим государем нашим» Николаем Александровичем, от которой сегодня наши альтернативно одаренные дебилы в восторге писают кипятком…
Кипятком они, конечно, хреначат не от реальной «системы образования», а от созданного ими фэнтези, которое с годами становится все прекраснее и прекраснее
- Я вас не понимаю, господин подполковник, - проговорил Рощин холодно. - Разные там Бройницкие и компания и есть Советская власть девяносто шестой пробы… Их не оправдывать, - бороться с ними, не щадя живота…
- Во имя чего-с? - поспешно спросил Тетькин.
- Во имя великой России, господин подполковник.
- А что это такое-с? Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия, - в чьем, собственно, понимании?
- Да, черт вас возьми… Простите, подполковник. До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…
- Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь.
Никакой вины мужиков в том, что они не знали истории государства Российского, нет.
Как и у Рощина нет никаких заслуг в том, что он ее знал.
И то, и другое в РИ было в порядке вещей. И этот порядок сословного общества не просто соблюдался, но и жестко охранялся.
Вновь обрести каким-то чудом религиозное сознание и поставить над собой монарха, народ уже не мог.
Но и объединить рассыпавшуюся в прах страну на «национальной почве» было невозможно.
Этой «почвы» у народа под ногами не было, не было национального самосознания.
Не было нации.
Ее еще нужно было создавать.
В отсутствие «национальной почвы» единственным объединяющим началом могла выступать только «социальная гидропоника», идея социальной справедливости, как выразился подполковник Тетькин - «сытая история», развернутая в будущие времена (в «светлое будущее»)!
По крайней мере, на первых порах объединять могло только «светлое будущее», а прошлое для большей части народа могло быть исключительно «проклятым».
Только «бессознательный социализм народа» (так это именовал П. Дурново в своем Меморандуме, написанном для Николая II) мог стать первоначальной основой для формирования национальной идентичности, или того, что Деникин назвал «обликом человеческим».
В первое десятилетие-полтора после революционной катастрофы пытаться объединять народ, используя авторитет князей, царей, их полководцев и прочей дворянско-писательской «контры» - было делом абсолютно безнадежным.
На штыки подняли бы. Особенно вначале.
Причем как «Деникина», так и «Ленина-Бронштейна».
Просто «Ленин», в отличие от «Деникина», все это прекрасно понимал и господской «национальной» фразеологией, ненавистной массам, не пользовался, а опирался, прежде всего, на идеологию социальной справедливости. И Сталин от Ленина в этом смысле не отличался ни на йоту.
А вот уже потом могли появиться и Александр Невский, и Иван Грозный, и Петр I, и Суворов, и Кутузов, и Багратион и много кто еще.
На все нужно время. А времени было мало. На реванш история отводила чуть более двух десятилетий.
Уложились с трудом, но уложились.
Как верно заметил тот же А. Зиновьев: Великую Отечественную войну выиграл, прежде всего, советский десятиклассник.
Человек с национальным самосознанием.
* * * * * *
Исторически Модерн вовсе не отрицает Традицию. Решительно отрицая многие формы традиционного общества, он, тем не менее, диффузно вбирает в себя ее позитивное содержание. Вся созидательная успешность Модерна основана на положительных сторонах Традиции.
Можно сказать, что Модерн - это ее новая форма. При этом никакой Традиции вне Модерна уже не остается, а потому деятельно-разрушительная ненависть к советским формам объективно направлена, прежде всего, на разрушение самой традиции по существу. Вот почему возрожденные те или иные ее дореволюционные формы, как правило, оказываются содержательно пустыми.
«Метили в коммунизм, а попали в Россию».
Те, кто способны были это признать уже более 30 лет назад, действительно ошибались, а сегодня остались исключительно те, кто окончательно ушли в глухую несознанку, остервились и будут тупо добивать Россию в угоду своим мозговым тараканам.
Демонтируя советский модерн, ничего в положительном смысле вернуть нельзя, можно лишь создавать все более и более отвратительных «Моргенштернов». Наш бесподобный «бесогон», обличая подобный социальный продукт антисоветской эпохи, на самом деле смотрится в зеркало, отражающее глубинную сущность его, с позволения сказать, «творчества».
Сергей Кургинян:
«Выходят одна за другой статьи, в которых говорится, что современный студент в РФ не может прочитать внимательно следующий текст:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, - ты один мне поддержка и опора о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык.»
Он не может его прочитать и рассказать, что там написано.
Хоть как-нибудь это может сделать 17%.
Если их подготовить специально, то будет 20%».
Нет ничего удивительного, мы «возвращаемся к истокам».
Понятийно-рациональное мышление эпохи модерна сменяется традиционным «мышлением» - предметно-созерцательным.
Н. Нарочницкая умиляется «глубине» образного «мышления» Платона Каратаева. Так ведь, голубушка, Наталья Алексеевна, Каратаев не мог повторить то, что сказал секунду назад, он этого не помнил, он постоянно говорил нечто новое. Он не способен был ни воспринимать, ни выводить сколь-нибудь сложные суждения. Он образно «мыслил» на уровне созерцания. Для полного счастья ему не хватало только смартфона. Способность мыслить логически не является врожденной, она - результат образования, ее воспитывают.
В традиционном воцерковленном обществе, основанном на религиозной вере и социальном доверии (подкрепленном, конечно, государственным насилием), где от масс не требуется особой грамотности, это было не страшно, это было в порядке вещей, это способствовало сословно-классовому миру.
(Хотя, вряд ли способствовало развитию.)
Но если подобные люди безнадежно утрачивают религиозное мироощущение, а оно (в отличие от храмов) сегодня точно не возрождается, то в стрессовой ситуации из них могут получиться только солдаты Сурамского полка, запечатленные Деникиным:
«Одержимые или бесноватые, с помутневшим разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства…»
* * * * * *
Наша элита представляет собой печальное зрелище…
Вот хотя бы президент, весь «расподорвавшийся» на «большевистских минах». По существу своей «политикой» он разрушил важнейшие стороны национального бытия, например, тот же институт семьи, и создал параллельно небывалый в истории России институт проституции, а также институт свободных (от семьи) отношений.
Но при этом он гордо выступает в роли защитника традиционных семейных ценностей… «Год семьи» объявил…
И, ладно бы, он издевался над нами, это было бы полбеды, так ведь нет, президент в этой «биполярной противоречивости» совершенно искренен! Вот, что самое страшное!
Глава верхней палаты парламента всерьез (и, несомненно, совершенно искренне!) предлагает создать в России «министерство счастья». Вот только подобного министерства для полного счастья всем нам и не хватает. Создавайте, голубушка, счастливый народ профинансирует.
Глава нижней палаты, заявляет (и, безусловно, искренне), что возвращаться от «болонской системы» к советскому образованию нерационально, а надо учесть опыт дореволюционного образования, как весьма эффективного. Ваня Жуков с дедушкой нервно курят в сторонке.
Ну, а что вы ждете от нашего руководства на нисходящей ветви русской истории?
На восходящей ветви действует естественный отбор.
А на нисходящей должен действовать… некий другой. Просто «по логике».
Все ждете, что в них что-то «проснется», Сергей Ервандович?
Да, в них еще многое может «проснуться».
Но вряд ли мы этому обрадуемся…
Ну, типа русский это православный, а не православный - типа уже нерусский.
Без всяких намерений кого-либо обидеть, а тем более оскорбить, вынужден констатировать, что подобное заявление лишний раз свидетельствует о том, что общество наше находится в глубочайшем духовном и идейном кризисе.
И кризис этот все последние десятилетия, имея отражение в «низах», идет все же по-рыбьи, «с головы».
Данная тема уже рассматривалась в журнале более 5 лет назад, однако я не буду отсылать читателя к давним постам, а воспроизведу фрагменты ранее написанного здесь, дополнив их и актуализировав.
Понятие «советский» начали антагонистически противопоставлять понятию «русский», именно в рамках цивилизационного и национального предательства рубежа 80-90-х годов, которое еще именовалось «освобождением от безбожного коммунизма».
Желающие «вернуться к истокам», «православные монархисты» и «белые» убеждены, что до революции люди были «как мы», но только намного более русские, более правильные, ну, и «ваще». То есть до такой степени «не такие, как мы», что мы по сравнению с ними - «ваще совки», а не русские.
В смысле, это мы, их оппоненты - «ваще совки», а они-то вот как раз олицетворяют собой правильную «возвращающуюся Россию».
Уже четвертое десятилетие длится эта эпоха афффигительных историй.
Умеренно-усредненным олицетворением и символом такого «возвратного» офигения можно считать Н. Михалкова. И, хотя есть намного круче, Михалков - это классика жанра (впрочем, его вклад в это дело - отдельная тема, этот феномен достоин специального рассмотрения).
Удивительно то, что эта публика себя любимых, людей модерна в основном с высшим образованием (по большей части еще советским), автоматически проецирует на народ эпохи традиционного общества.
И при этом они не только не способны, но и подсознательно не желают посмотреть на тот мир глазами его современников и увидеть его таким, каким он реально был.
И не случайно в их оценках нет места таким понятиям, как «традиционное общество» и «общество модерна».
* * * * * *
Дореволюционная Россия, хотя и была тронута модерном (в основном в верхних своих слоях), тем не менее, в целом представляла собой традиционное общество.
Большинство дореволюционных русских практически не знали толком своей истории, имели слабое представления о географии, а потому, например, абсолютно не разбирались в геополитике. Их это, вообще, не интересовало, и не должно было интересовать.
Конечно, представители традиционного общества обладают тем, что иногда безосновательно ассоциируют с национальным самосознанием. Они обладают коллективным бессознательным, хранилищем скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа, в основном в иррациональных культурно-религиозных формах, поведенческих стереотипах и обрядах.
Однако, все же, вряд ли это «бессознательное» уместно именовать национальным самосознанием. Ведь «сознательное» и «бессознательное» - это антонимы.
У человека с национальным самосознанием обязательно должно быть знание истории своей страны. Именно знание, а не просто совокупность интуитивных переживаний. Он «человек исторический». В его сознании должна присутствовать «временная ось», на которой располагаются исторические события, причем располагаются концептуально. Он знает и свое место на этой «оси», он представитель одного из поколений непрерывной их череды, он продолжатель их дел и ответственен перед ними.
Таких людей объединяет осознание общности исторической судьбы, ибо эта судьба существует для них не только в обрядах и верованиях (культурных и религиозных), но она уже выражена и в рациональном знании. Она сформулирована. И им для единства не особо нужны какие-либо внешние авторитеты, довлеющие над ними и требующие веры, например, Монарх и Церковь.
САМОсознание.
И формируется такое сообщество исторически, в эпоху Модерна.
Вспомним сцену из «Моих университетов» М. Горького.
Околоточный надзиратель (по-нашему участковый), желая оградить Алешу Пешкова от дурного влияния местного студента, зазвал его к себе, усадил за стол и начал проводить политическую «дезинфекцию»:
- Плетнев, хороший молодой человек, а Незримую - порвать старается.
- Чего?
- Незримую нить. Понимаешь?
- Не пойму
- Ну, примем государя императора за паука… Незримая нить, как бы паутинка исходит из сердца его Императорского Величества… и проходит она сквозь всех министров… вплоть до последнего солдата… Этой паутинкой все связано. Незримой крепостью ее все держится на века вечные
- Царь народу - Бог.
Прочность традиционного общества определяется, прежде всего, крепостью миллионов «вертикальных» незримых нитей-паутинок, связывающих подданных с монархом. Только благодаря этим «вертикальным» скрепам, общины, слабо связанные друг с другом, составляют, тем не менее, государственное единство.
А сами вертикальные «незримые» существуют только благодаря религиозному чувству. Никакие рациональные соображения не смогут утвердить авторитет человека, которого вы лично не знаете, и который в обыденной жизни, возможно, безнравственнее вас. А ведь авторитет этот должен быть таким, чтобы этот единственный человек мог олицетворять для вас все Отечество.
«Царь - народу Бог».
По сути своей традиционное общество и общество модерна - это антиподы.
В российской сословной монархии все общественные и государственные институты держались только на авторитете монарха, который в свою очередь держался на религиозном чувстве подданных. Поэтому в случае расцерковления народа его полная организационная атомизация была неизбежной, все рассыпалось в прах.
Даже общины начинали распадаться. Народ, как великая соборная личность, попросту переставал существовать. Традиционное общество «без царя в голове» существовать не может.
Вообще, в традиционном обществе рационально-критическое отношение к власти со стороны народа было чем-то недопустимым, греховным.
Власть, она от Бога.
Студент Плетнев с точки зрения околоточного был смутьяном только потому, что «рассуждал» о власти и призывал окружающих делать то же самое, а это неизбежно вело к разрушению вертикальных «незримых».
Даже среди большей части образованного сословия считалось дурным тоном обсуждать внешнюю и внутреннюю политику властей. Карикатурно безграмотные представления миргородских помещиков, или героев «Ревизора» и «Мертвых душ» о внутренней и внешней политике - это отражение реальности, хотя и окарикатуренное.
Термины «народ» и «нация» толкуются по разному, но то, что это не одно и то же, так или иначе, чувствуют все, за вычетом альтернативно одаренных, которые отождествляют их сознательно.
Народом уместно называть, прежде всего, сообщество людей живущих в рамках традиционного общества. А вот нация - это уже более высокая ступень народного бытия. Это народ эпохи модерна, народ, обладающий национальным самосознанием.
История показывает, что процесс формирования национального самосознания, национальной идентичности сопровождается подчас жесточайшим и разрушительным конфликтом нового с традиционными формами «донационального» бытия. И основными жертвами этого столкновения становятся Монархия и Церковь.
Если внутри традиционного общества, которое скрепляется «вертикальными незримыми», формируется сообщество людей с «горизонтальными» связями, осознающих свое единство помимо Монарха и Церкви, как, например, «третье сословие» в королевской Франции, то такое модернизированное сообщество на определенной стадии вступает в жестокое противоречие с основами общества традиционного.
В треугольнике Народ-Вера-Монарх все три элемента абсолютно необходимы и прочно связаны. Треугольник - фигура жесткая.
Эта структура традиционного общества вызревает исторически в течение многих столетий. И именно поэтому она предельно органична.
Но только до определенного момента.
Монархия (если это не декорация и не дань традиции) требует воцерковленности большей части народа, она требует искренней и цельной веры.
Но, если секуляризация общества достигает определенного критического уровня, происходит слом всей системы. Это, как правило, именно слом, крах. Здесь возникает триггерный эффект - бескомпромиссный переброс в иное состояние.
В революционной Франции гонения на церковь были существенно более жестокими, нежели в революционной России.
В зарубежном телесериале о Наполеоне, который у нас показывали лет 10 назад, есть сцена, где честолюбивый и смелый лейтенант-артиллерист, используя береговые батареи, отбивает натиск британского флота. Революционные власти были в панике, но смелый лейтенант-корсиканец набрал добровольцев-патриотов и спас положение. И вот когда отгремели последние залпы, и герои артиллеристы торжествовали победу, на батарее появился представитель революционной власти с двумя палачами. Оказывается, двое добровольцев в воскресенье публично крестили своих детей и по закону (!) должны быть казнены. И молодой лейтенант Бонапарт не мог спасти своих героев, их удавили здесь же на батарее при всех.
Нация это, как правило, самодостаточный продукт болезненного (и даже кровавого) распада традиционного треугольника «Народ-Церковь-Монарх», в результате чего Монарх зачастую погибает, а Церковь подвергается гонениям. По мере формирования Нации, т. е. укрепления «горизонтальных» связей между людьми на основе национального самосознания, нетерпимость к Церкви постепенно ослабевает. Нация и Церковь вступают в сотрудничество, но родовая отчужденность между ними исчезнуть уже не может. И для Нации Церковь никогда не станет тем, чем она была для Народа. А государство становится светским.
С этого момента Нация - это целое. А Церковь (даже та, которая раньше была «государственной») - это уже часть.
И теперь уже Церковь должна доказывать Нации, что она ее органичная часть. Теперь уже Церковь должна подтверждать Нации свою лояльность.
В эпоху Французской революции революционные власти потребовали от католических священников порвать с Ватиканом. Церковь должна была полностью подчиниться формирующейся Нации. Однако католическая церковь - церковь вселенская. Это противоречие выразилось в жесточайшем кровавом столкновении. В результате чего был достигнут компромисс - французские католики сохраняют свою принадлежность к вселенской церкви (а иначе - какие они католики!), но их статус в национальной Франции понижается. В каком-то смысле они начинают рассматриваться как… «иноагенты».
Нечто схожее происходило и в Турции в эпоху Ататюрка и турецкой революции.
Для традиционного русского общества понятия «народное» и «православное» были практически неразделимы.
«Русский» означало «православный», (хотя и не всякий православный - русский).
Но это справедливо только для традиционного общества.
Концепция «самодержавие-православие-народность» веками существовала просто по жизни (ее даже не провозглашали, она само собой разумелась).
Но заговорили об этом «треугольнике», об «уваровской триаде» и начали поднимать на щит только тогда, когда почувствовали, что скоро треугольник-триада начнет трещать. Это была попытка лозунгом-заклинанием заговорить неизбежное.
* * * * * *
Один из факторов перехода народа в состояние нации - это возникновение общенациональной школы. Такого института в РИ не существовало, он возник полноценно только при Советах.
Это, если говорить о реальной России, а не той, которую «потеряли» альтернативно одаренные всезнайки, страстно выдающие желаемое за действительное. Они с пеной у рта небрежно размашисто «доказывают», что дореволюционная Россия была на самом деле весьма образованной страной, и что большевики «все только испортили».
Причем с каждым годом царская Россия становится все образованнее и образованнее. Царская Россия - это единственное что у нас в РФ последние десятилетия стремительно развивается, причем хронологически оставаясь на месте - в 1913 году.
Большая часть из этих разоблачителей «большевистских мифов» - это, увы, внуки и правнуки чеховского «Ваньки Жукова». Это справедливо чисто статистически - их доля в обществе намного выше, нежели доля представителей «эксплуататорских классов» в РИ. К тому же далеко не все потомки «эксплуататорских классов» считают того же «дворянина» Михалкова и ему подобных вменяемыми.
Впрочем, шут с ними, с альтернативно одаренными. Они, независимо от происхождения, «возвращаясь к истокам», полдороги «на деревню к дедушке» Вани Жукова уже прошли.
Обычный представитель простого народа в РИ не был «человеком историческим». Он по-настоящему не знал истории общества, в котором жил.
Ведь даже те, кто прошли через церковно-приходскую школу, умели лишь считать, читать и писать. Причем, как правило, не очень хорошо. А сеть таких школ начала создаваться лишь в последние десятилетия существования РИ.
Человеку традиционного общества «временная ось» упирается в «затылок». Он не может посмотреть на нее со стороны, увидеть ее всю, осознать себя на ней. Оборачиваясь, он видит лишь ближайшее событие, ну, может быть, еще одно событие по списку, если оно выпирает за габариты ближайшего. Это то, что отец рассказывал, то, что дед рассказывал, а дальше уже идет - «вот старики говаривали, что бывалыча…»
Да и некогда ему назад-то оглядываться. Большую часть жизни он вынужден смотреть под ноги, как лемех его плуга творит очередную борозду. Время для него, скорее, циклично: посевная, сенокос, страда, зимняя «расслабуха» и далее по кругу. Для него этот бесконечно повторяющийся круговорот крутится вне истории. Иными словами, у такого человека отсутствует национальное самосознание, хотя он и является носителем коллективного бессознательного, т. е. подключен к хранилищу скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа, подключен через народную культуру и религию.
«Пожимаясь от холода, он думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». А. П. Чехов. Студент.
Считается, что русский этнос сложился из русской народности на рубеже XVI-XVII веков.
А вот русская нация по-настоящему сформировалась лишь в советский период. И в этом нет ничего удивительного или зазорного, ибо, например, германская нация по историческим масштабам сложилась не намного раньше.
К тому же в середине XIX века, когда единый русский народ уже создал великую империю, германские народности по-прежнему пребывали в феодально-раздробленном состоянии.
Главным фактором создания германской нации стал немецкий учитель. Тот самый, который до этого обеспечил победу Пруссии над Францией.
А основным инструментом создания русской нации стал советский учитель.
Начиная с 4-го класса, у нас была сплошная История. Прежде всего, русская история, от первобытных стоянок, через князей и царей до самого последнего съезда КПСС. Сначала по-детски (в четвертом классе), а позднее уже по-взрослому, причем в контексте мировой истории от античности до новейшего времени.
Мало этого. Историчным был и курс литературы. Мы изучали литературу только русскую. И это понятно, в СССР воспитывали русских людей, а не нынешних «общечеловеков-моргенштернов»!
Но это была не просто литература, это была еще одновременно и идеология, и форма светской «религии». Об этой стороне дела красиво и образно поведала Н. Нарочницкая. (Она порой путные вещи говорит. Очевидно-путные вещи говорит порой даже Михалков.)
Но главное, эта литература была предельно «историчной».
Былины, «Слово о полку Игореве», «Песня про… купца Калашникова», «Петр I», «Капитанская дочка», «Война и мир», «Кавказский пленник», «Герой нашего времени»… И все толкования носили пусть и не религиозный, но, по сути дела, православный характер. А как еще можно толковать произведения культуры, созданные православной цивилизацией?
В сознании советского человека формировали историческую «ось», он должен был ощущать ответственность за всю предшествующую историю, а для этого он должен был ее знать.
Если в годину суровых испытаний вы хотите обратиться к народу, напомнив ему о его великих предках: Александре Невском, Дмитрии Донском, Суворове и Кутузове, вы сначала должны сформировать эту историческую память в людях, воспитать человека исторического. А это можно сделать только посредством ОБЩЕнациональной школы.
(В нашей стране такого полноценного института не существует уже более 30 лет. Это часть объявленного «возвращение к истокам», часть процесса демонтажа нации.)
А вот с законами «о кухаркиных детях» в эпоху, когда предстоят жестокие военные столкновения с уже модернизированными державами, можно только (уж простите за мой «французский») все просрать: и Японскую войну и Германскую, а в итоге и саму империю.
А. Деникин, лето 1917 года («Очерки…»).
«Видел, наконец, и такие сцены, которые не забуду до конца своих дней... В одном из корпусов приказал показать мне худшую часть. Повезли в 703 Сурамский полк. Мы подъехали к огромной толпе безоружных людей, стоявших, сидевших, бродивших на поляне, за деревней. Одетые в рваное тряпье (одежда была продана и пропита), босые, обросшие, нечесанные, немытые, - они, казалось, дошли до последней степени физического огрубения… Никто не скомандовал "смирно", никто из солдат не встал; ближайшие ряды пододвинулись к автомобилям…
Пробыл в толпе около часу. Боже мой, что сделалось с людьми, с разумной Божьей тварью, с русским пахарем... Одержимые или бесноватые, с помутневшим разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства. Мы все говорили, нам отвечали - со злобой и тупым упорством. Помню, что во мне, мало-помалу, возмущенное чувство старого солдата уходило куда-то на задний план, и становилось только бесконечно жаль этих грязных, темных русских людей, которым слишком мало было дано и мало поэтому с них взыщется..».
И там же вопль генеральской души:
«…Дайте народу грамоту и облик человеческий…»
Что же ты не «достучался» до них «дед Антон»?
Что же ты не нашел к их душам «ключика»?
Почему не напомнил им «о великих деяниях прадедов»?
Почему не пристыдил их?
Или стыдил, но все слова о «великой России» звучали, как о стенку горох?
Да ведь по-другому и не могло быть.
Где ничего не положено, там нечего взять.
В этой сцене генерал прекрасно понимает, что солдаты, которые были отражением состояния всей армии и всего общества, являлись закономерным и естественным продуктом воспитания в РИ.
Традиционное общество среди модернизированных держав может быть только жертвой, причем, как своих противников, так и своих «доблестных союзников». Ни на что иное оно претендовать не может.
«Неправильно говорить о непосредственном влиянии печати на солдатскую массу. Его не было, как не было вовсе и популярных газет, доступных ее пониманию». («Очерки…»)
Вовсе не антивоенная печать разложила массы, ибо даже примитивно написанная агитационная литература была недоступна их пониманию.
Недоступна пониманию!
Весь этот ужас чудовищного общественного разложения 1917 года - не что иное, как продукт так называемой «прекрасной системы образования», созданной «великим государем нашим» Николаем Александровичем, от которой сегодня наши альтернативно одаренные дебилы в восторге писают кипятком…
Кипятком они, конечно, хреначат не от реальной «системы образования», а от созданного ими фэнтези, которое с годами становится все прекраснее и прекраснее
- Я вас не понимаю, господин подполковник, - проговорил Рощин холодно. - Разные там Бройницкие и компания и есть Советская власть девяносто шестой пробы… Их не оправдывать, - бороться с ними, не щадя живота…
- Во имя чего-с? - поспешно спросил Тетькин.
- Во имя великой России, господин подполковник.
- А что это такое-с? Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия, - в чьем, собственно, понимании?
- Да, черт вас возьми… Простите, подполковник. До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…
- Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь.
Никакой вины мужиков в том, что они не знали истории государства Российского, нет.
Как и у Рощина нет никаких заслуг в том, что он ее знал.
И то, и другое в РИ было в порядке вещей. И этот порядок сословного общества не просто соблюдался, но и жестко охранялся.
Вновь обрести каким-то чудом религиозное сознание и поставить над собой монарха, народ уже не мог.
Но и объединить рассыпавшуюся в прах страну на «национальной почве» было невозможно.
Этой «почвы» у народа под ногами не было, не было национального самосознания.
Не было нации.
Ее еще нужно было создавать.
В отсутствие «национальной почвы» единственным объединяющим началом могла выступать только «социальная гидропоника», идея социальной справедливости, как выразился подполковник Тетькин - «сытая история», развернутая в будущие времена (в «светлое будущее»)!
По крайней мере, на первых порах объединять могло только «светлое будущее», а прошлое для большей части народа могло быть исключительно «проклятым».
Только «бессознательный социализм народа» (так это именовал П. Дурново в своем Меморандуме, написанном для Николая II) мог стать первоначальной основой для формирования национальной идентичности, или того, что Деникин назвал «обликом человеческим».
В первое десятилетие-полтора после революционной катастрофы пытаться объединять народ, используя авторитет князей, царей, их полководцев и прочей дворянско-писательской «контры» - было делом абсолютно безнадежным.
На штыки подняли бы. Особенно вначале.
Причем как «Деникина», так и «Ленина-Бронштейна».
Просто «Ленин», в отличие от «Деникина», все это прекрасно понимал и господской «национальной» фразеологией, ненавистной массам, не пользовался, а опирался, прежде всего, на идеологию социальной справедливости. И Сталин от Ленина в этом смысле не отличался ни на йоту.
А вот уже потом могли появиться и Александр Невский, и Иван Грозный, и Петр I, и Суворов, и Кутузов, и Багратион и много кто еще.
На все нужно время. А времени было мало. На реванш история отводила чуть более двух десятилетий.
Уложились с трудом, но уложились.
Как верно заметил тот же А. Зиновьев: Великую Отечественную войну выиграл, прежде всего, советский десятиклассник.
Человек с национальным самосознанием.
* * * * * *
Исторически Модерн вовсе не отрицает Традицию. Решительно отрицая многие формы традиционного общества, он, тем не менее, диффузно вбирает в себя ее позитивное содержание. Вся созидательная успешность Модерна основана на положительных сторонах Традиции.
Можно сказать, что Модерн - это ее новая форма. При этом никакой Традиции вне Модерна уже не остается, а потому деятельно-разрушительная ненависть к советским формам объективно направлена, прежде всего, на разрушение самой традиции по существу. Вот почему возрожденные те или иные ее дореволюционные формы, как правило, оказываются содержательно пустыми.
«Метили в коммунизм, а попали в Россию».
Те, кто способны были это признать уже более 30 лет назад, действительно ошибались, а сегодня остались исключительно те, кто окончательно ушли в глухую несознанку, остервились и будут тупо добивать Россию в угоду своим мозговым тараканам.
Демонтируя советский модерн, ничего в положительном смысле вернуть нельзя, можно лишь создавать все более и более отвратительных «Моргенштернов». Наш бесподобный «бесогон», обличая подобный социальный продукт антисоветской эпохи, на самом деле смотрится в зеркало, отражающее глубинную сущность его, с позволения сказать, «творчества».
Сергей Кургинян:
«Выходят одна за другой статьи, в которых говорится, что современный студент в РФ не может прочитать внимательно следующий текст:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, - ты один мне поддержка и опора о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык.»
Он не может его прочитать и рассказать, что там написано.
Хоть как-нибудь это может сделать 17%.
Если их подготовить специально, то будет 20%».
Нет ничего удивительного, мы «возвращаемся к истокам».
Понятийно-рациональное мышление эпохи модерна сменяется традиционным «мышлением» - предметно-созерцательным.
Н. Нарочницкая умиляется «глубине» образного «мышления» Платона Каратаева. Так ведь, голубушка, Наталья Алексеевна, Каратаев не мог повторить то, что сказал секунду назад, он этого не помнил, он постоянно говорил нечто новое. Он не способен был ни воспринимать, ни выводить сколь-нибудь сложные суждения. Он образно «мыслил» на уровне созерцания. Для полного счастья ему не хватало только смартфона. Способность мыслить логически не является врожденной, она - результат образования, ее воспитывают.
В традиционном воцерковленном обществе, основанном на религиозной вере и социальном доверии (подкрепленном, конечно, государственным насилием), где от масс не требуется особой грамотности, это было не страшно, это было в порядке вещей, это способствовало сословно-классовому миру.
(Хотя, вряд ли способствовало развитию.)
Но если подобные люди безнадежно утрачивают религиозное мироощущение, а оно (в отличие от храмов) сегодня точно не возрождается, то в стрессовой ситуации из них могут получиться только солдаты Сурамского полка, запечатленные Деникиным:
«Одержимые или бесноватые, с помутневшим разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства…»
* * * * * *
Наша элита представляет собой печальное зрелище…
Вот хотя бы президент, весь «расподорвавшийся» на «большевистских минах». По существу своей «политикой» он разрушил важнейшие стороны национального бытия, например, тот же институт семьи, и создал параллельно небывалый в истории России институт проституции, а также институт свободных (от семьи) отношений.
Но при этом он гордо выступает в роли защитника традиционных семейных ценностей… «Год семьи» объявил…
И, ладно бы, он издевался над нами, это было бы полбеды, так ведь нет, президент в этой «биполярной противоречивости» совершенно искренен! Вот, что самое страшное!
Глава верхней палаты парламента всерьез (и, несомненно, совершенно искренне!) предлагает создать в России «министерство счастья». Вот только подобного министерства для полного счастья всем нам и не хватает. Создавайте, голубушка, счастливый народ профинансирует.
Глава нижней палаты, заявляет (и, безусловно, искренне), что возвращаться от «болонской системы» к советскому образованию нерационально, а надо учесть опыт дореволюционного образования, как весьма эффективного. Ваня Жуков с дедушкой нервно курят в сторонке.
Ну, а что вы ждете от нашего руководства на нисходящей ветви русской истории?
На восходящей ветви действует естественный отбор.
А на нисходящей должен действовать… некий другой. Просто «по логике».
Все ждете, что в них что-то «проснется», Сергей Ервандович?
Да, в них еще многое может «проснуться».
Но вряд ли мы этому обрадуемся…