Марк Бернес

[otevalm]

ОДЕССИТ

После выхода на экраны фильма «Два бойца», где Марк Бернес сыграл роль одессита Аркадия Дзюбина, жители Одессы стали считать Марка Наумовича своим земляком.

Однажды, после очередной встречи со зрителями, в ходе которой Бернес объяснял, что никогда не жил в Одессе, к нему подошел человек и с обидой сказал: «Вот так и бывает, когда человек выходит в люди, он уже стесняется родного гнезда. Между прочим, Одесса не такой плохой город, чтоб его стесняться».

СТРИЖКА

Во время подготовки к роли Аркадия Дзюбина Бернес овладел одесским говорком, не расставался  с солдатским обмундированием, привыкал чувствовать на себе военную форму, но никак не мог почувствовать себя солдатом Дзюбиным. Уже поговаривали о замене актера.

Как-то он шел со студии, удрученный: может, правы товарищи - не сложится роль, напрасно бьется с ним режиссер. Почти машинально забрел в парикмахерскую, попросил постричь. Рассеянно взглянул на себя в зеркало только тогда, когда поднялся с кресла, - ну и вид! Фасончик «под бокс»: короткие виски, голый затылок, небрежная челочка - явление Дзюбина народу! Он готов был поделиться нечаянной удачей с девушкой-парикмахером - а она просто-напросто не умела стричь.


СТАРШИНА

В фильме «Великий перелом» Марк Бернес исполнил эпизодическую роль шофера по прозвищу Минутка.
Вот что он вспоминал: «С утра я надел форму и целые дни проводил среди солдат и офицеров…  Однажды, когда я сидел на пригорке возле машины, ко мне подошел незнакомый полковник, из воинской части, участвующей в съемках. «Старшина, - сказал он мне, - съездим сейчас в банк, получим деньги и вернемся, пока они, - полковник указал на группу кинематографистов, готовящихся к съемке, - свои аппараты наладят…»

О ЗДОРОВЬЕ

Вспоминает кинодраматург Алексей Каплер:

"Вскоре после выхода на экран первой картины Бернеса мы шли с ним по коридору "Ленфильма".
Это был перегороженный какой-то несерьезной фанерной стеной коридор с дверями, на каждой из которых прикреплена небольшая табличка с названием картины.

А за дверьми маленькие, неуютные комнатки, так не похожие на творческий центр тех знаменитых картин, которые здесь создавались.
Мы проходили мимо "Возвращения Максима", мимо "Петра Первого", "Великого гражданина" и "Волочаевских дней".
Навстречу то и дело попадались знакомые.

- Привет! Как дела? Или:
- Как жизнь?
- Как здоровье?

После каждого такого приветствия мы с Бернесом переглядывались.

Дело в том, что, не далее как утром этого дня, Бернес произнес за завтраком возмущенную речь по поводу привычных бессмыслиц, которыми полна жизнь. Задают такие вот, например, вопросы, но никому и в голову не приходит даже ждать ответа.

- Привет, Бернес, как здоровье? - остановил Марка у входа в павильон толстый администратор с огненно-рыжей шевелюрой. - А у меня, знаете, история... - он стал было продолжать, но Бернес перебил его, взяв за пуговицу:
- Вы, кажется, интересовались моим здоровьем? - сказал он.- Так вот - мне сделали анализ мочи, и вы себе даже не можете представить, какая она. Это просто неправдоподобно, нет, без шуток, вы себе не можете представить, какая у меня моча...

Администратор попытался сделать движение по направлению к павильону, но Марк прочно держал его пуговицу:
- Врач сказал, что он никогда в жизни не видел такой мочи. Он даже хотел сделать повторный анализ. Какой-то просто фантастический удельный вес. Цвет, можете себе представить, соломенно-желтый...

Администратор понимал, что его разыгрывают, но у Бернеса был абсолютно серьезный вид, говорил он с таким увлечением, что прервать его не было никакой возможности. Попробовал было администратор незаметно высвободиться, но Бернес, не отпуская пуговицу, придвинулся к нему вплотную и, как бы сообщая какую-то тайну, зашептал:

- ...Могу вам еще сказать доверительно, моча у меня на редкость прозрачная...

Тут администратор с некоторым подозрением вскинул взгляд на Марка - а может быть, тут никакой не розыгрыш, просто Бернес заговаривается?

- ...И учтите,- продолжал шептать Марк,- я это говорю только вам, потому что вас интересует мое здоровье. Другому я никогда бы этого не сказал...

- Пустите! - вдруг испуганно завизжал администратор.-Пустите меня! Я опаздываю на съемку!..

Он пытался вырваться, но Бернес держал его уже не только за пуговицу - второй рукой он схватил собеседника за плечо и не отпускал.

- ...Я вам так благодарен, что вас интересует мое здоровье, это ведь не часто встречается такой интерес. И я рад, что могу вам сообщить такие хорошие сведения.

- Спасите! Товарищи, спасите! - закричал администратор, пытаясь попятиться, с ужасом глядя на Бернеса, который явно сошел с ума.- А вы чего смотрите! - кричал он мне.- Держите же его!

- Не понимаю,- сказал я,- почему вы нервничаете? Вы спросили Марка Наумовича о здоровье, и он вам отвечает.

Тут рыжий рванулся изо всех сил, оставив в руке Бернеса пуговицу вместе с клочком пиджака, и опрометью бросился бежать."

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ

На гражданской панихиде в Доме кино из репродукторов, затянутых красными полотнищами и траурным крепом, слышались несообразные тяжкому ритуалу похорон песни Марка Бернеса. Четыре песни, только четыре - они звучали непрестанно, повторялись настойчиво, словно что-то внушали нам, были завещанием, выражением последней воли.

Это и была его последняя воля. Распорядительный и точный, как всегда, не вдаваясь в излишние объяснения, он, уже не поднимавшийся с больничной кровати, попросил своих близких съездить на студию звукозаписи, найти там оператора. Продиктовал названия песен, которые следует записать на кассету. В больницу привезли ему выполненную запись.

Он прослушал пленку с обычным для него вниманием и с необыкновенным мужеством, ничем не выдавая мучительного сознания, что присутствует на собственных похоронах. Он выразил удовлетворение качеством записи. И выбор песен был, по его мнению, единственно верным.

Четыре песни - по его воле они исполнялись в последний раз: «Я люблю тебя, жизнь», «Журавли», «Три года ты мне снилась», «Романс Рощина» («Почему ты мне не встретилась…»).

Click to view

Оригинал взят у shaburow