Что такое былъ Рай?
Ты зна́ешь это, потому́ что ты былъ уже́ тогда́ рожде́нъ (Іов. 38:21).
Отъ вопроса о Раѣ вѣ́етъ чѣмъ-то особеннымъ. Онъ невольно представляется какимъ-то опа́снымъ, такимъ, о которомъ лучше не думать, и́бо доду́маться до чего-нибудь здѣсь трудно.
Такое отношеніе къ этому вопросу, повидимому, замѣ́тно уже въ само́мъ Бытописа́телѣ. Онъ очень остороженъ и сдержанъ въ этомъ отдѣлѣ своей книги. Его описаніе Рая полно́ недомо́лвокъ и нея́сностей. Хотя́ райской жизни прароди́телей посвящена́ цѣлая глава и описаніе самаго́ Рая занимаетъ едва не половину ея́, но
бо́льшая часть этого описанія говоритъ о мѣстоположе́ніи Рая, и только-два три стиха́ соде́ржатъ характери́стику этого таи́нственнаго мѣстопребыва́нія перваго человѣка.
Кра́ткость въ столь важномъ предметѣ Бытописа́теля и насъ предостерега́етъ отъ ме́лочной пытли́вости въ этой о́бласти. Но вмѣстѣ съ тѣмъ эта кра́ткость побуждаетъ насъ къ особо тщательному углубленію въ о́бщій смыслъ и духъ этого исключительнаго въ Библіи мѣста.
Къ сожалѣнію, новѣ́йшая библейская литература мало даетъ намъ по столь интересному и важному вопросу. Наиболѣе научные инострааные коммента́ріи на Ветхій Завѣтъ смо́трятъ на разсказъ о Раѣ, какъ на са́гу, а ортодокса́лы не идутъ да́лѣе буквы текста. Руская экзегети́ческая* литература теперь обладаетъ новымъ и цѣльнымъ объясненіемъ первыхъ главъ книги Бытія. Мы разумѣ́емъ рядъ стате́й по этому вопросу въ «Православномъ Собесѣдникѣ» (съ 1900 г.) Я.К. Богоро́дскаго, не очень давно́ вы́шедшихъ и отдѣльной книгой [«Начальная исторія міра и человѣка по первымъ страницамъ Библіи». Казань. 1906 г.].
Авторъ пріятно поража́етъ новымъ и плодотворнымъ объясненіемъ мѣстъ, сто́лько теря́вшихъ въ своей обая́тельности отъ старыхъ толкованій. Съ рѣ́дкою въ новѣ́йшихъ комментаріяхъ полното́ю онъ знако́митъ и съ богатыми да́нными отеческой экзеге́тики, заставляя поражаться сокро́вищами ея́. Но онъ какъ будто намѣ́ренно зама́лчиваетъ проблему Рая и обходитъ всѣ трудности II гл. Бытія́ (ея́ неожиданное возвращеніе къ исторіи творенія).
Сразу видно, что понимать и объяснять первыя три главы Бытія, и особенно II и III, нельзя такъ, какъ любо́е другое мѣсто Библіи. Методъ толкованія здѣсь долженъ быть, можно сказать, прямо противоположенъ методу изъясне́нія другихъ мѣстъ Библіи. И это понятно почему. Жизнь и отношенія, которыя описываютъ первыя гла́вы книги Бытія, уже не имѣютъ анало́гіи себѣ въ настоящемъ грѣховномъ мірѣ.
Работа толкователя по отношенію ко вся́кому другому мѣсту Библіи сводится къ тому, чтобы пролить весь возможный филологи́ческій и археолологи́ческій свѣтъ на изъя́сняемое мѣсто, другими слова́ми - договори́ть недомо́лвки священнаго автора и замѣни́ть его краткій и поня́тный для современниковъ разсказъ или разсужденіе болѣе обстоятельнымъ и болѣе удовлетворя́ющимъ тепе́решнимъ требованіямъ полноты́ въ изученіи ка́ждаго явле́нія.
Не то съ библе́йскимъ разсказомъ о Раѣ. Сразу видно, что если-бы толкователь дерзну́лъ здѣсь догова́ривать въ чемъ-нибудь Бытописа́теля, онъ профани́ровалъ бы свя́тость и велича́вую простоту́ его разсказа. Ничто такъ, можетъ быть, не дискредити́ровало этого дорого́го для каждаго вѣ́рующаго съ дѣтства разсказа, какъ Мильтоновская фантазія и художественная кисть такъ называемой реальной школы жи́вописи.
Методъ толкованія здѣсь долженъ быть не дета́льный, а ограничи́тельный. Читатель не долженъ переступать въ своемъ воображеніи твердыхъ границъ, поставленныхъ богодохнове́ннымъ повѣствова́телемъ. Са́мое лучшее будетъ, если онъ при чтеніи этого исключительнаго по своему характеру разсказа въ Библіи совершенно подавитъ въ себѣ свое воображе́ніе, очиститъ свою мысль отъ грубой веще́ственности, сообщивъ своему уму ту «простоту́» и «безóбразность», которой требовали отъ него учи́тели подвижничества для такъ называемой «у́мной» молитвы.
Представимъ тому доказательство отъ проти́внаго, какъ са́мое сильное изъ доказательствъ. Прило́жимъ къ изъясне́нію библе́йскаго разсказа о Раѣ обыкновенный методъ.
Безъ сомнѣ́нія, все лучшее, что въ си́лахъ была́ произвести́ земля́, не тепе́решняя переистоще́нная и обветша́вшая, а тогда́шняя молода́я и дѣ́вственная, могло́ украша́ть Рай. Растительность тогда́шней земли и, въ частности, Рая нельзя представля́ть въ видѣ ны́нѣшней растительности. Въ пласта́хъ земного шара сохранились окаменѣ́лые остатки первобытной растительности. Они поражаютъ колосса́льностью своею. Большинства́ изъ тогда́шнихъ видовъ растительности не существуетъ теперь совсѣмъ. Если что изъ ны́нѣшней растительности можетъ дать нѣ́которое представленіе о тогда́шней, то это развѣ роско́шная и непроходимо-густая (какъ въ Южной Америкѣ) тропическая растительность.
Грандіо́зности ро́ста тогда́шнихъ деревъ должно́ было соотвѣтствовать и качество ихъ плодо́въ. О качествѣ послѣднихъ также нельзя судить по тепере́шнимъ плода́мъ. Дѣ́вственная земля влива́ла молоды́е и полные жизни со́ки свои въ эти плоды́, и они по питательности, какъ и по виду своему, можетъ быть, превосходили всѣ лучшіе виды тепе́решней пищи.
Осно́вываясь на замѣча́ніи Бытописа́теля, что деревья Рая были не только добры́ въ снѣ́дь, но и красны́ въ ви́дѣніе, можно и надѣля́ть ихъ все́ю игрою цвѣто́въ и всѣмъ разнообра́зіемъ фо́рмы.
Наше воображеніе можетъ сколько угодно и еще увеличивать пре́лести этого Рая, какъ то и дѣлала фантазія многихъ миѳоло́гій. Но много ли́ говоритъ уму и сердцу такое представле́ніе?
Ска́жутъ къ красотѣ Сада присоединя́лось вну́треннее душевное блаженство, покой и миръ чистой совѣсти, сладость общенія съ Богомъ, Его, можетъ быть, созерца́ніе. Но 1) это уже совсѣмъ другое дѣло. Никто не сомнѣвается, что Рай возможенъ и въ хи́жинѣ бѣдняка. Бытописа́тель настойчиво даетъ понять, что прароди́тели имѣ́ли не такой лишь душе́вный Рай, но и внѣ́шнюю обстановку, не оставля́вшую желать ничего лучшаго. 2) Бытописа́тель собственно ничего не говоритъ объ этомъ внутреннемъ, душевномъ Раѣ прароди́телей, можетъ быть, только предполагая его, какъ само́ собо́ю поня́тный. О немъ можно сдѣлать только отрица́тельный, чрезъ противоположе́ніе, выводъ изъ словъ прокля́тія за грѣхъ. Все, по́сланное прароди́телямъ въ наказаніе за грѣхъ, не должно́ было мучить ихъ до грѣха: у жены́ не было болѣзней рожденія и подчиненія мужу; у Адама - тя́жкаго труда́ и неминуемой смерти. Особенно интенсивнымъ внутреннее, душевное блаженство едва-ли и могло быть у прароди́телей, такъ какъ ихъ душевныя способности не получили еще того широкаго раскрытія и развитія, какое дае́тся какъ человѣку, такъ, вѣроятно, и Ангелу, словомъ каждому ду́ху, только вѣка́ми.
Нельзя не согласиться, что библейскій разсказъ о Раѣ, взя́тый въ его строгой буква́льности, не даетъ полнаго удовлетворенія нашимъ у́мственнымъ запро́самъ, что и слу́житъ главнымъ основаніемъ крити́ческой школѣ считать его ми́ѳомъ или са́гой*. Первобытный человѣкъ, Адамъ, хотя и «пе́рстный», но бо́лѣе, чѣмъ мы, похожій на «Небе́снаго», въ разсказѣ представля́ется имѣ́ющимъ жили́ще, почти общее съ тѣмъ міромъ животныхъ, который онъ съ благоро́дною гордостью отстранилъ отъ себя и тогда, когда почу́вствовалъ свое одиночество.
Неудобства буква́льнаго понима́нія библе́йскаго разсказа о Раѣ, повидимому, неизбѣ́жно заставляютъ остановиться на аллегори́ческомъ* пониманіи этого разсказа.
Правда, Святи́тель Іоа́ннъ Златоу́стъ рѣзко осужда́етъ это послѣднее пониманіе: «для того и записалъ Блаженный Моνсе́й самое́ имя мѣста, чтобы лю́бящіе пустосло́вить не могли обольща́ть простоду́шныхъ и говорить, что Рай не на землѣ, а на Небѣ, и распространять подобныя басни» [На кн. Бытія, бесѣда 8:6. 3]. Буквально понимали разсказъ о Раѣ сравнительное большинство Свв. Отцо́въ: Ѳео́филъ Антіохíйскій, Ипполи́тъ, Епифа́ній.
Но уже Святи́тель Григо́рій Богосло́въ, какъ ни казалось ему такое мнѣ́ніе опаснымъ для его про́сто-вѣ́рующаго времени, не могъ не созна́ться, что строго-буквальное пониманіе библейскаго разсказа о Раѣ не удовлетворяетъ его. «Человѣка, говоритъ онъ, Богъ поста́вилъ въ Раю́ - что бы ни означалъ Рай - дѣ́лателемъ безсмертныхъ растеній, можетъ быть, боже́ственныхъ по́мысловъ какъ простыхъ, такъ и болѣе совершенныхъ» [Слово 38, на Рождество Хрістово. Ср. стихотв. 7, ст. 105]. Еще рѣши́тельнѣе на сторону аллегори́ческаго пониманія разсказа становится Св. Ефре́мъ Си́ринъ: онъ пря́мо помѣща́етъ Рай въ Небѣ.
Въ виду́ такого раздвоенія мнѣній у Свв. Отце́въ въ вопросѣ Православная Церковь собо́рне никогда не выска́зывалась за буквальное пониманіе разсказа и не осуждала иносказательнаго, аллегори́ческаго пониманія. Къ первому пониманію, впрочемъ, склоняется «Точное изложеніе Православной Вѣры» Іоа́нна Дамаскина́. Но 1) склоня́ется, какъ увидимъ сейчасъ, не безусловно; 2) книга эта, какъ ни авторите́тна она, не имѣетъ въ Церкви законообяза́тельной силы.
Въ разсказѣ о Раѣ несомнѣ́нно есть явно-сνмволи́ческія черты́. Таково́ уже имя страны, гдѣ онъ находи́лся: «Еде́мъ» - «прія́тность». Затѣмъ 4 рукава́ Райской рѣки́ имѣютъ очевидное отношеніе къ 4-мъ страна́мъ свѣта.
И два таи́нственныхъ де́рева Рая нельзя мы́слить простыми деревьями.
Но и аллегори́ческое пониманіе разсказа, хотя́ оно, повидиму, глубже и подтверждается нѣ́которымъ сνмволи́змомъ разсказа, имѣетъ свои неудобства. Противъ него говорятъ многія данныя разсказа. Таковы́: точное географи́ческое опредѣле́ніе; мѣстоположе́нія Рая, особенно указаніе на Евѳра́тъ и Тигръ, заставля́ющее искать его не вдалекѣ отъ Месопота́міи; призна́ніе и исторической наукой въ Передней Азіи колыбели человѣчества; ясное указа́ніе Бытописа́теля на присутствіе въ Раю́ деревьевъ, вы́росшихъ изъ земли, съ плода́ми опредѣленнаго вкуса и вида и т.п.
Трудность останови́ться на одномъ изъ двухъ возможныхъ спо́собовъ понима́нія Рая - буквальномъ или историческомъ - и́здавна порожда́ла попытки къ объединенію того и другого пониманія.
Такую попытку можно замѣ́тить уже и въ разсужденіяхъ о Раѣ «Точнаго изложенія Православной Вѣры». «Я думаю, что Божественный Рай былъ двоя́кій, и потому́ ученіе, пре́данное Богоно́сными Отца́ми, изъ ко́ихъ одни представляли Рай чу́вственнымъ, а другіе духовнымъ - справедливо». «Тѣломъ водворя́лся человѣкъ въ блаже́нной и прекрасной странѣ́, а душе́ю жилъ несравненно въ вы́сшемъ и прекра́снѣйшемъ мѣ́стѣ, гдѣ имѣлъ своимъ до́момъ и свѣ́тлою ри́зою Бога». «Бу́дучи благорастворе́ннымъ и освѣща́емый круго́мъ тонча́йшимъ и чистѣ́йшимъ во́здухомъ, красу́ясь вѣчно-цвѣту́щими растеніями, насы́щенный благово́ніемъ, напо́лненный свѣтомъ, превыша́я мысль о вся́кой чу́вственной пре́лестѣ и красотѣ́, Рай, - и́стинно Боже́ственное мѣ́сто» [Кн. II, гл. 2].
…Ветхій Завѣтъ наполненъ событіями и ли́цами съ такъ называемымъ типологи́ческимъ, прообразовательнымъ, мессіа́нскимъ значеніемъ. Но райская эпоха жизни человѣчества никакъ не можетъ быть подводи́ма подъ понятіе Ветхаго Завѣта: она стои́тъ выше его. На самы́й Новый Завѣтъ можно смотрѣть какъ на возстановленіе Райскаго Завѣта Бога съ людьми взамѣнъ Ветхаго, осно́ваннаго на обрѣ́заніи и Законѣ, Завѣта.
Сνмволи́змъ какъ бы нѣ́что отнимаетъ у реальнаго бытія́ вещи, лишая это бытіе́ самостоя́тельности и самоцѣ́нности. Не только ветхозавѣ́тныя жертвы и вся обря́дность имѣли силу и значеніе, какъ то хорошо́ разъяснено́ Ап. Паνломъ, только во Хрістѣ́ и чрезъ Хріста́, но и цѣлый рядъ историческихъ ли́чностей и событій въ Ветхомъ Завѣтѣ имѣлъ мѣсто и существовалъ только, какъ подготовленіе ко Хрісту, а не самъ по себѣ и для себя. Въ этомъ отношеніи весь Ветхій Завѣтъ нѣсколько напоминалъ такъ называемыя сνмволическія дѣйствія Пророковъ, которыя сами по себѣ, взятыя безъ вкла́дыавшейся въ нихъ идеи, не имѣли никакого смысла. Не то была́ жизнь человѣчества до грѣхопаденія. Она была слишкомъ большою полното́ю реа́льности, чтобы нужда́ться въ сνмволи́змѣ.
Отъ усвое́нія разсказу о Раѣ сνмволи́ческаго значенія одинъ шагъ до отрицанія факти́ческаго, историческаго значенія за этимъ разсказомъ. Если Рай въ библейскомъ разсказѣ о немъ означаетъ весь первобытный міръ, его рѣ́ки - жизнь и благословеніе, его деревья - «дово́льство благочестивыхъ», дре́во позна́нія - земныя наслажде́нія, то все это, чтобы достига́ть своей цѣли, могло существовать въ одномъ разсказѣ только. Историческое, реальное существованіе для этой цѣли изли́шне. Картина райской жизни сводится къ сνмволи́ческой оболо́чкѣ скрыва́ющейся подъ нею по́длинной дѣйстви́тельности и истори́чески-сνмволи́ческое объясненіе райской жизни незамѣтно переходитъ въ чисто-аллегори́ческое.
Повидимому, Бытописа́телю не́ было нужды́ въ да́нномъ случаѣ прибѣга́ть къ аллего́ріи. По у́стному ли преда́нію отъ сами́хъ прароди́телей, или по внушенію отъ Духа Свята́го онъ могъ знать по́длинный образъ жизни райской и не имѣлъ побужденій утаи́ть его отъ потомства.
Но бы́ло нѣ́что, что не позволя́ло Бытописа́телю дать намъ ясное представленіе о Раѣ.
Грѣхъ былъ слишкомъ большимъ переворотомъ, пертурбаціей* въ цѣлой вселенной, чтобы не измѣнить радика́льно того, чего онъ непосредственно касался, именно сознанія человѣческаго.
Са́мый опасный и тя́жкій видъ обмана это такой, когда ложь почти граничитъ съ Истиной. Если ложь слишкомъ далека отъ истины, то она сразу обнаруживаетъ предъ нами свою отвратительную природу и теряетъ свое очаровачіе. Искуси́тель прароди́телей, если достигъ такого успѣха, то только потому, что дѣйствовалъ на по́чвѣ этого психологи́ческаго закона. Обѣщая Е́νѣ особаго рода позна́ніе отъ вкуше́нія запрещеннаго плода́, онъ лгалъ близко къ правдѣ. Онъ былъ правъ въ томъ отношеніи, что съ грѣхомъ имѣ́лъ произойти́ въ созна́ніи и позна́ніи человѣка цѣлый переворотъ. То́ «позна́ніе зла», которое онъ обѣщалъ прароди́телямъ, не есть лишь о́пытное познаніе грѣха: такое познаніе, какъ чисто отрицательное (грѣхъ есть смерть, т.-е. отрицаніе реальности), ничего новаго не могло дать человѣку. А самъ Богъ признаетъ, что чрезъ вкушеніе запрещеннаго плода въ позна́ніе прароди́телей привзошло́ нѣ́что новое. Очевидно, подъ позна́ніемъ зла разумѣ́ется нѣ́что бо́льшее, чѣмъ о́пытное позна́ніе грѣха́.
Чтó именно подъ нимъ разумѣ́ется, отвѣтъ на это можетъ дать дѣйстви́тельный хара́ктеръ нашего тепере́шняго позна́нія, позна́нія въ па́дшемъ человѣ́чествѣ. Душа есть прежде всего самосозна́тельное существо. Самосознаніе - ея́ основно́е свойство. Если грѣхъ перевернулъ все въ душѣ человѣка, то онъ до́лженъ былъ задѣ́ть прежде всего созна́ніе, умъ человѣка, измѣнить весь его характеръ.
И мы видимъ, что весь настоящій складъ ума человѣческаго, характеръ его позна́нія возбужда́етъ не ме́нѣе сѣ́тованій, по крайней мѣрѣ у глубокихъ филосо́фскихъ умо́въ, чѣмъ нра́вственный у́ровень человѣчества. Гносеологія* давно доказала, что мы познае́мъ не су́щность веще́й, а только явле́нія ихъ, по которымъ можно развѣ въ такой лишь сте́пени судить о су́щностяхъ, какъ по дыму объ огнѣ, т.-е. можно только знать, что су́щность есть, но не какова́ она́.
Намъ сто́итъ лишь допустить мысль (а эта мысль настойчиво тре́буется всѣмъ библе́йскимъ разсказомъ о грѣхопаденіи), что сознаніе человѣка было затро́нуто грѣхо́мъ, а оно не могло не бы́ть затро́нуто сильно и глубоко́, чтобы между жизнью человѣка до грѣхопаденія и послѣ признать грань, непроходимую для нашего позна́нія, можетъ быть, въ такой степени, въ какой непереходи́ма для познанія грань между земны́мъ и загро́бнымъ состоя́ніемъ нашимъ. Священное Писаніе блаженную жизнь за гро́бомъ называетъ неоднократно Ра́емъ, слѣ́довательно считаетъ ее по существу́ одноро́дною съ жизнью прароди́телей въ Раю́ (Дне́сь со Мно́ю бу́деши въ Раи́, восхище́нъ бы́сть въ Ра́й и др.). И Св. Ефре́мъ былъ т.о. въ нѣ́которой сте́пени правъ, помѣща́я Рай на Небѣ и отожествля́я его съ нимъ [Такое же отожествле́ніе мо́жно замѣча́ть и въ церковной слу́жбѣ на Недѣлю Сы́рную, посвяще́нную воспоминанію «изгнанія Ада́мова» изъ Ра́я (а эта служба является выраже́ніемъ взгляда Церкви на этотъ предметъ). Рай въ ней называется «сла́вою Пра́ведныхъ, Проро́ковъ красото́ю и Святы́хъ жили́щемъ» (стихира 2 на «Госпо́ди воззва́хъ») и неоднократно повторя́ется молитва: «воззва́въ мя, па́ки введи́ въ Ра́й»]. Небо, какъ благода́тное состояніе пра́ведныхъ по смерти, есть слѣ́довательно возвраще́ніе душѣ́ и созна́нію человѣка того, чтó поте́ряно прароди́телями.
И какъ загробную жизнь мысль наша при всѣхъ усиліяхъ своихъ способна представить только въ чисто чу́вственныхъ краскахъ, подъ о́бразомъ «селе́ній», «оби́телей», такъ и первобы́тную жизнь человѣка въ Раю она должна́ мы́слить въ завѣ́домо несоразмѣри́мыхъ ей представле́ніяхъ, какъ и имѣ́вшее мѣсто въ теченіе ея́ грѣхопаде́нія. То правда, что если земля до грѣхопаде́нія была землей, то должны были быть на ней деревья, рѣ́ки, змѣ́и и т.п. Но что они для человѣческаго сознанія были тѣмъ же, такими же величина́ми, какими они являются теперь, это большой вопросъ.
Между тѣмъ у Бытописа́теля немного намѣча́ется отвѣтъ на этотъ вопросъ, и отвѣтъ отрицательный. Не странно ли, что извѣ́стныя рѣ́ки Рая называются «исходя́щими» какъ разъ отъ у́стья своего? Обратимъ затѣмь вниманіе на появленіе чу́вства стыда́ у прароди́телей при видѣ того, что они видѣли до грѣха.
Выраженіе Бытописа́теля отверзо́шася о́чи обѣ́ма и это ощущеніе своей наготы́ хорошо пока́зываетъ, въ како́мъ направленіи измѣнилось позна́ніе прароди́телей и что́ привзошло́ къ нему со грѣхо́мъ. До грѣха оно было болѣе идейнымъ; послѣ грѣха стало бо́лѣе чу́вственнымъ, разсу́дочнымъ, пове́рхностнымъ. Отъ су́щности веще́й оно́ обратилось на ихъ явле́нія. Міръ предсталъ предъ ними въ наготѣ́ своей веще́ственности, которая заволокла́ предъ ни́ми его духо́вную су́щность, его идейное содержаніе. У нихъ дѣйствительно открылись глаза, но на то, на что въ бытіи́ лучше не смотрѣть: на его веще́ственность и хаоти́чность, одухотворя́емую и упоря́дочиваемую идеями, коне́чными цѣ́лями.
По времена́мъ и въ па́дшемъ человѣкѣ (особенно иску́пленномъ) появляется позна́ніе и созна́ніе, далеко превосходя́щее обы́чный нынѣ типъ его у насъ. То бываетъ, напримѣръ, у геніа́льныхъ натуръ, ви́дящихъ въ мірѣ сокры́тое отъ ограни́ченныхъ умо́въ. Эта характери́стика даетъ нѣ́которое представленіе о томъ отли́чномъ отъ настоящаго ро́да позна́нія, которымъ очеви́дно по природѣ своей можетъ владѣ́тъ человѣкъ, но которое заслоня́ется отъ него гру́бою веще́ственностью, такъ называ́емымъ въ философіи «явле́ніемъ ве́щи».
По установле́ніи такого о́бщаго нача́ла для объясненія библе́йскаго разсказа о Раѣ, отдѣ́льныя ча́стности и подробности этого коро́тенькаго разсказа не предста́вятъ трудностей. Въ настоящемъ случаѣ мы остановимся на са́мой суще́ственной ча́сти разсказа, и́менно на его пе́рвой половинѣ (Быт. 2:4-10), такъ какъ вторая половина, географическія да́нныя разска́за, какъ показалъ примѣръ Делича, можетъ дать матеріалъ для цѣлой книги.
Наибольшую трудность вь этомъ отдѣлѣ, послѣ данныхъ его собственно о Раѣ, представляетъ заключа́ющееся въ немъ возвращеніе къ совершенно зако́нченой въ 1 гл. и 2:1-3 исторіи творенія.
Толкова́телями давно установлено, что 2 гл. Бытія́ съ ея́ 4 стиха́ представляетъ совершенно самостоятельный и какъ бы незави́симый отъ I гл. отдѣ́лъ книги, какъ показываетъ уже ея́ заголовокъ «толедот», собственно «родосло́віе», слово, которое LXX переводятъ βίβλος γενέσεως (би́блосъ гене́сисъ), «Кни́га Бытія́», т.-е. ставятъ надъ отдѣ́ломъ такой заголовокъ, какой имѣетъ у нихъ вся книга. Этотъ заголовокъ показываетъ, что содержащійся въ отдѣлѣ разсказъ представляетъ насто́лько зако́нченное цѣлое, что можетъ составить осо́бую книгу и во вся́комъ случаѣ можетъ быть чита́емъ и понима́емъ безъ предше́ствующей ему части книги, безъ I гл. Бытія. Весьма́ возможно, что и напи́санъ онъ Моνсе́емъ независимо и отдѣльно отъ Быт. 1 и 2:1-3 и только при оконча́тельной редакціи имъ всей книги поставленъ имъ въ связь съ 1 гл. и послѣ нея́.
Уже Лянге замѣтилъ, что 2 гл. Бытія исторію творенія разсказываетъ съ совершенно другой точки зрѣнія, чѣмъ 1-я, почему разсказываетъ ее и въ другомъ, именно обратномъ по сравненію съ 1 гл. порядкѣ. Гене́зисъ* земли здѣсь представленъ не по принципу временно́й послѣ́довательности явле́ній, а такъ что человѣкъ, какъ при́нципъ, ставится въ началѣ, гдѣ онъ могъ быть поставленъ, какъ цѣль земного міра. Ра́йскій міръ, наско́лько онъ объединяетъ противоположность неба и земли, соединяетъ землю съ небомъ, есть основная мысль второй главы. Озагла́вивъ отдѣлъ вотъ происхожде́ніе не́ба и земли́, Бытописа́тель далѣе говоритъ объ одной землѣ (отсюда далѣе перестановка: «когда Господь Богъ создалъ зе́млю и не́бо»), очевидно не полагая между е́ю въ тогда́шнемъ ея́ состояніи (Ра́йская земля) и небомъ суще́ственнаго различія. И онъ имѣлъ право это дѣлать, если справедливо ска́занное ранѣе о состояніи человѣка (со́бственно его созна́ніи и самосознаніи) въ Раю́.
Далѣе Бытописа́тель ука́зываетъ, съ какого момента онъ въ этомъ отдѣлѣ своей книги (по LXX прямо въ «книгѣ») намѣ́ренъ дать родословную (толедот) «небесной» земли: со времени, предше́ствовавшаго вся́кой культурѣ на ней, когда на ней не было еще насажде́ній и произраста́ній «по́ля» [здѣсь имѣ́етъ, какъ пока́зываетъ конте́кстъ, у́зкое и м.б. первоначальное свое значеніе воздѣ́лываемаго по́ля.] (знаменательно двукратное повтореніе сло́ва въ сосѣдствѣ съ erez «земля»: по́ле, «sade» мыслится, какъ часть земли, часть воздѣ́лываемая).
Бытописа́тель опредѣле́ннѣе говоритъ, что онъ изобразитъ «происхожде́ніе», дастъ «родосло́вную» (toledot) и́менно вся́каго большо́го и ма́лаго произраста́нія по́ля: «куста́рника» и «тра́вы».
Эти то́нкія (и то́щія) произведе́нія по́ля, говоритъ Бытописа́тель, не могли́ появиться на землѣ сразу по ея́ сотворе́ніи Богомъ. Для появленія ихъ недостава́ло тогда двухъ суще́ственныхъ условій: дождя́ и человѣка, ороша́ющаго поля́ дождя и воздѣ́лывающаго ихъ человѣка. Такъ какъ дождь посылается Богомъ (не бо́ одожди́ Госпо́дь Богъ на зе́млю), то Богъ и человѣкъ, къ велича́йшей че́сти послѣдняго, представля́ются здѣсь, какъ два содѣ́йствующіе другъ другу дѣ́ятели и вино́вники настоящей культуры (въ са́момъ высокомъ смыслѣ этого слова, въ смы́слѣ облагороже́нія) земли́. Безъ Бога она не имѣ́ла бы своей производи́тельной силы. Безъ человѣка природа одича́ла бы [Замѣча́тельно, что въ выраженіи не́было человѣка для воздѣ́лыванія земли́ послѣдняя на́звана уже не erez, а adama въ соотвѣтствіи съ adam - человѣкъ, какъ со́зданная для него и его мать (по тѣлу)].
Дождь, ороша́ющій землю, и человѣкъ, воздѣ́лывающій ее, слѣ́довательно, явленія позднѣ́йшія на землѣ. По крайней мѣрѣ первоначально они имѣли не совсѣмъ тепе́решній свой видъ, въ зависимости отъ чего и первоначальная земля съ ея́ культурой была не такою, какъ нынѣ.
Земля первонача́льно орошалась или скорѣ́е обильно напая́лась чрезъ какой-то ed. Слово - ἄπαξ λεγόμενον (а́паксъ лего́менонъ), значеніе котораго уте́ряно (особенно позднѣйшее значеніе) и которое по догадкѣ различными переводчиками передается различно: LXX, Пешито и др. - «рѣка́», Таргумъ «о́блако», новѣйшіе толкователи - «туманъ», «паръ». Первое изъ значеній близко къ значенію вавνлонскаго еди - «пото́къ».
Кромѣ этого таи́нственнаго ед культуру тогда́шней дѣ́вственной земли имѣлъ подде́рживать со́зданный Богомъ изъ нея́ же, земли́ (какъ «изъ земли исходи́лъ» и ед) человѣ́къ, оживленный дыханіемъ Божіимъ. При этомъ само́ собою разумѣется, что человѣкъ съ этимъ еще не пода́вленнымъ чрезъ грѣхъ дыха́ніемъ Божіимъ былъ такъ же не похожъ на тепе́решняго человѣка, какъ ed на дождь и какъ опи́сываемое далѣе его осо́бенное мѣстопребыва́ніе на землѣ - Рай - на ны́нѣшнія поля́ съ ихъ «кустарниками» и зла́ками.
Теперь Бытописа́тель долженъ говорить объ этомъ мѣстотребыва́ніи первобы́тнаго человѣка, которое явля́лось вмѣстѣ и обра́зчикомъ тогда́шней культуры земли. Далекій отъ мысли не только опи́сывать его подробно, но и какъ бы то ни́ было опи́сывать, онъ указываетъ только суще́ственныя черты́ Рая, кото́рыя не могутъ и не должны́ дать отчетливаго представленія о немъ (по существу́ невозможнаго здѣсь), а только намѣ́тить чисто отвлече́нное понятіе или скорѣе идею его.
Все же Бытописа́телю (или точнѣе Оте́ческому Преда́нію, которымъ онъ пользовался здѣсь, какъ источникомъ) нужно было какимъ-нибудь сло́вомъ обозна́читъ это мѣстопребыва́ніе первобы́тнаго человѣка, какъ онъ обозна́чилъ опредѣленнымъ сло́вомъ и загадочный способъ ороше́нія тогда́шней земли. Какъ болѣе другихъ подходя́щее сюда, онъ выбралъ слово gan, собственно «огоро́дъ», «садъ» (Втор. 11:10). Дается-ли этимъ названіемъ мысль, что мѣстопребыва́ніе первобы́тнаго человѣка представляло собою что-либо строго обособленное и выдѣленное на тогдашней еще не богатой растительностью землѣ (какъ бы оа́зисъ на ней) или же имъ указывается на внутренее содержаніе этого мѣста, напоминавшее огородъ или садъ, рѣшить трудно въ виду незнакомства нашего съ древнѣйшимъ еврейскимъ языкомъ. Лучше всего, конечно, положи́ться на древнѣ́йшее понима́ніе этого сло́ва, какое представляетъ переводъ его у LXX чрезъ παράδειος (parádeios), слово, впрочемъ, не чисто греческое, а иностранное для греческаго языка́, …означавшее приблизительно паркъ. Такимъ пониманіемъ евр. gan у LXX въ качествѣ суще́ственной черты́ Рая, въ полномъ согласіи съ дальнѣ́йшимъ описа́ніемъ его Моνсея, мы́слятся деревья.
Дерево - это вы́сшій, кульминаціо́нный пунктъ растительнаго царства, въ которомъ растеніе достигаетъ завершенія своего и въ который земля вкла́дываетъ наибо́льшее количество своихъ питательныхъ со́ковъ. Какъ таково́е, оно́ - лучшій представитель всей питательной и живительной силы земли, растительной и органи́ческой ея́ силы.
Силы этой въ землѣ вполнѣ достаточно не только для поддержа́нія вся́кой органической жизни, но и для поддержанія безконечнаго: тысячи лѣтъ земля производитъ и кормитъ милліарды живыхъ существъ. Достаточно ея́ и для поддержанія такой тонкой органи́ческой жизни, какъ человѣческая.
Уже́ли не́ было-бы ея́ достаточно для безконечнаго продолженія индивидуа́льной человѣческой жизни, которая всеже менѣе требуетъ этой силы, чѣмъ многовѣковая коллективная жизнь организмовъ, питаемая землей? Вполнѣ было бы достаточно, если-бъ было другое распредѣленіе на землѣ этой силы, другіе способы и условія пользованія е́ю.
Это ино́е распредѣленіе живи́тельной силы земли и было на ней до грѣхопаденія человѣчества. Его представля́лъ собою Рай съ своимъ «Дре́вомъ Жизни», которому противостоя́ло погубившее человѣка де́рево.
Такъ, въ су́щности, непро́чно на землѣ жа́ло смерти (и ея́ предвѣ́стницы - ста́рости).
«Раю́ всечестны́й! шу́момъ ли́ствій твои́хъ Содѣ́теля всѣхъ моли́, врата́ отве́рзти ми́, я́же преступле́ніемъ затвори́хъ» [Стихи́ра 3-я на «Го́споди воззва́хъ» въ Недѣ́лю Мясопу́стную].
Источникъ: М. Скабаллано́вичъ. «Что такое былъ Рай?» // Журналъ «Труды Кіевской Духовной Академіи» - 1907. - Томъ III. - Кіевъ: Въ тνпографiи И. И. Горбунова, 1907. - С. 554-572.