«Местные» и «пришлые»
Большинство преподавателей моей кафедры - «местные», выпускники этого же вуза. «Пришлых» преподавателей на кафедре всегда было намного меньше. Среди тех и других были профессионалы, о которых студенты вспоминали с уважением и благодарностью. Были преподаватели, общение с которыми студенты считали пропащим временем. Были такие, кто занимал время рассказами о собственной жизни или устраивал чаепития на занятиях. Были преподаватели, которых любили, иногда заслуженно, иногда не очень. Были такие, кого терпели или боялись из-за предстоящих зачетов или экзаменов. Большинство же старалось расширить кругозор студентов, всячески способствовал их развитию.
Одним из несомненных профессионалов была Дженни Арефьевна Матвеева, преподававшая один из сложнейших теоретических курсов - «История английского языка». Родители назвали ее Дженни в честь дочери Карла Маркса. Сама она представлялась Евгенией Арефьевной. Этот курс она читала вдвоем с Людгардой Дмитриевной Залеской (об этой суровой женщине я писала в тексте «Об утраченном»). К курсу они написали хорошее учебное пособие.
Евгения Арефьевна окончила Санкт-Петербургский университет и там же защитила кандидатскую диссертацию. Как и почему она появилась на нашей кафедре, не знаю. Евгения Арефьевна была великолепным знатоком истории и культуры Британии, истории английского языка. Настолько часто, насколько позволяли обстоятельства, ездила в Питер, где прошла ее юность и оставались близкие друзья.
Евгения Арефьевна принадлежала к одному из коренных народов севера. Миниатюрная, прекрасно сложенная, элегантная, она обладала невероятным обаянием и женственностью.
Мне особенно запомнились ее советы по завоеванию мужских сердец. Она ссылалась на великую Коко Шанель, которая якобы учила, что для этого надо с восхищением и обожанием смотреть на всех мужчин в возрасте от восьми до восьмидесяти лет. При этом с удивлением и восторгом внимать их речам, какую бы чушь они не несли.
Благодаря этой тактике или природной женственности и обаянию, сама она пользовалась большим успехом.
Однажды она с улыбкой рассказала о таком эпизоде своей жизни. Ее подруга уезжала куда-то на две недели и оставила на попечении Дженни своего любимого мужчину. Попросила иногда прибирать в квартире и готовить ему еду. Когда через две недели та вернулась, оказалось, что ее место в сердце мужчины прочно заняла Дженни Арефьевна. Подруга в сердцах порезала в клочья занавески в квартире, но исправить ситуацию не удалось. Дженни Арефьевна и бывший возлюбленный подруги прожили в любви и согласии многие годы.
Помню день, когда вся кафедра пришла к ним на новоселье. Мы поглощали крохотные восхитительные пельмени, слепленные руками этой пары, и слушали старинные русские романсы, чудесно исполняемые Евгенией Арефьевной.
С улыбкой и уважением вспоминаю Лидию Ивановну Ковалеву, в течение нескольких лет преподававшую интереснейший курс «Лексикология английского языка». Это была спокойная, уравновешенная, доброжелательная женщина. По-моему, вывести ее из себя было сложно.
Лидия Ивановна была сибирячкой. В ее речи ощущался легкий отзвук сибирского говора. Ее мужа перевели в Москву, семья переехала и она оказалась на нашей кафедре. Скоро она завоевала авторитет благодаря эрудиции и профессионализму. Студенты ее любили, а преподаватели часто обращались за советом. На перемене Лидия Ивановна обычно грызла яблоко и сама была похожа на румяное, сочное, спелое яблочко. Не красавица, но чрезвычайно обаятельная и милая.
Одна из «пришлых» - Надежда Юрьева. Она пришла в МОПИ после хорошей научной школы МГУ. Я научилась у нее нескольким вещам.
Прежде всего, выступать. Обычно мы выходили выступать с многочисленными листами бумаги, почти не отрывая от них глаз, зачитывали доклад. Надя же выходила с небольшими карточками, помещавшимися в ладони. Она говорила, лишь время от времени подглядывая в них, и мне понравилась такая манера.
Она преподавала «Теоретическую фонетику» и сама, обладала безукоризненной дикцией и прекрасной речью.
Многие из нас, преподавателей, грешат многословием, отнимая на собственную речь (Teacher Talking Time - TTT) львиную долю времени на занятиях. Надежда же больше слушала. Большую часть урока говорили студенты. Хотелось этому научиться.
Она обладала редким качеством - ни о ком не отзываться плохо. За несколько десятилетий я ни разу не слышала от нее осуждения кого бы то ни было. Надя сдержанный, воспитанный человек, надежный и преданный друг. Если она с кем-то дружила, то дружила по-настоящему.
В любой ситуации она оставалась самой собой, ей не свойственно было самолюбование. Кажется, жила в каком-то своем собственном, далеком от нас, интересном мире, в который никого не допускала.
Надежда привлекала внимание благородной и неброской красотой и великолепной осанкой. У нее была просто царственная осанка. Надя много работала переводчиком на представительных международных переговорах, конференциях. Переводчику платили мало. Один единственный раз в результате какого-то скандала переводчикам выплатили все, что им причиталось. Надю поразила величина полученной суммы. Она привезла подарки коллегам, в том числе и мне. И подарила не какую-нибудь ерунду, а модный тогда чайный сервиз из темного стекла.
Вспоминаю Зою Егоровну Радимову, жену военного. Как водится, все говорила, что она - жена генерала, но на самом деле, то ли полковника, то ли подполковника. Это была высокая, статная, очень ухоженная и прекрасно одетая женщина. Красавицей ее назвать было сложно, но, несомненно, яркая, видная. При своем высоком росте она носила сапоги на высоком каблуке и папаху. Она была неплохим профессионалом, но нещадно прогуливала, не являлась на занятия, не предупредив, и часто приходилось спешно ее заменять. Ее не очень жаловали ни студенты, ни преподаватели из-за высокомерия и безобразной халтуры.
Профессия преподавателя вуза тридцать-сорок лет назад была значительно престижней, чем сегодня, и устроиться работать в вуз было не так-то непросто. Состав кафедры время от времени пополнялся женами и дочерьми влиятельных людей: партийных функционеров, крупных военачальников, дипломатов (иногда надолго, иногда на короткое время).
Как-то на кафедре появились, ненадолго (года на полтора-два) Брянцевы, жена и дочь сотрудника Внешторга. До этого семья прожила несколько лет в Индии.
Запомнились они мне не выдающимися профессиональными качествами. Обе были надменны, общались с нами несколько свысока.
Дочь, Ирина - довольно привлекательная молодая женщина. В Индии обучилась индийским танцам и иногда, одетая в сари, умело исполняла их на концертах художественной самодеятельности факультета.
Обычно, в перерывах между занятиями в крохотную преподавательскую комнату набивалось много народу: одни заполняли журнал нагрузки, другие просто болтали, третьи ели.
Старшая Брянцева доставала из сумочки бутерброды с осетриной, семгой, икрой и другие деликатесы и они обе - мать и дочь - подкреплялись. Все эти роскошества, несомненно, были из каких-то распределителей, где и цены другие, и «доставать» ничего не надо. За едой старшая Брянцева, по обыкновению, учила нас жить экономно, утверждала, что ведет хозяйство всего на сто рублей в месяц. Возможно, она говорила правду. Не знаю. Довольно скоро они обе испарились.
Многие десятилетия работала на кафедре невестка одного из министров нашей страны Усачева. Миловидная и добродушная, ума недалекого, знаний небольших. Прославилась тем, что на экзаменах прерывала отвечающего на экзамене студента, исправляя правильный ответ на неправильный. Конечно, были жалобы студентов, раздражение и недовольство коллег - им, жалобам, не давали ходу. Я недоумевала: почему, обладая огромными возможностями, в том числе финансовыми, она не совершенствовалась в профессии и так позорилась. Повторяю, человеком она была беззлобным, приветливым, неконфликтным.
Иногда И.П. Усачева звонила по телефону (якобы мужу), договариваясь с ним о встрече или совместном походе в театр или в гости, имитируя гармонию и согласие в семье. Присутствующие в крохотной комнате прятали усмешку, понимая, что это театр и прекрасно зная, что она давно разведена с сыном министра. Было жаль женщину, имитирующую благополучие, принадлежность к влиятельной семье, которая, в случае чего, защитит от возможных конфликтов и упреков в отсутствии профессионализма.
Несомненно, примечательным человеком была Галина Дмитриевна Федотова. Не знаю, какой вуз она оканчивала, где защищала кандидатскую диссертацию и каким образом появилась на кафедре. Это была миниатюрная женщина с пронзительным взглядом. Чтобы казаться выше, она носила на голове настоящую башню. Я не помню, какой курс она читала, и насколько хорошим профессионалом она была. Помню ее изучающий и все замечающий неприятный взгляд.
У нее в руках всегда была записная книжка и она что-то в нее записывала. Однажды она оставила ее в аудитории, пришедший на следующее занятие преподаватель увидел ее, пролистал и изумился: в книжке методически день за днем были записаны прегрешения всех членов кафедры. В ней было зафиксировано, кто и когда опоздал на занятия или с перемены, отпустил раньше времени студентов, устроил со студентами чаепитие во время занятий и другие грехи. Все были крайне возмущены.
Позже Галина Дмитриевна сыграла, можно сказать, революционную роль в жизни кафедры.
Основатель кафедры и человек, который ее формировал, Нина Михайловна Пригоровская, пробыла на посту завкафедрой три срока, после чего положено было ее сменить. Обычно на эти регламентации не обращали внимания, они существовали только на бумаге.
Очевидно, понадобилось устроить на хорошее место нужного человечка. Нам прислали нового завкафедрой Беридзе Нину Александровну, кандидата педагогических наук со знанием немецкого языка. Ее муж занимал какой-то высокий пост, а сама Нина Александровна оказалась дамой довольно вздорной, деспотичной и не очень умной. Ухоженная, прекрасно одетая женщина стала вводить какие-то драконовские меры, выдвигать несуразные требования. Лично меня эти требования коснулись в наименьшей степени: в то время я была аспиранткой, на кафедре появлялась по мере необходимости и вела немного часов.
Галина Дмитриевна консолидировала кафедру, поскольку Нина Александровна успела насолить практически всем. Тут-то и пригодилась пресловутая книжка, в которую записывались также и прегрешения новоявленного завкафедрой.
Было написано очень убедительное коллективное письмо. Мы не очень-то верили в успех нашего безнадежного дела, но нам удалось добиться того, что ее от нас убрали. Самыми важными основаниями для того, чтобы это сделать, было то, что у нее была другая специализация: и язык другой и методика, а не филология. Нину Александровну пристроили на кафедру методики в другой московский вуз.